Читать интересную книгу Тривиа. История жизни Иоанна Крестителя - Ян Горский

На площади раздался женский крик. Иоанн выглянул за угол и увидел четырех римских солдат. Они бежали в сторону Храма.

– Наверное, сейчас все сбегутся туда. Что же случилось?

Он вновь посмотрел на прохожих, но уже не тех, кто шел ему навстречу, спеша по домам, а тех, кто направлялся к Святой горе. На их лицах страха будто и не было. Они были полны решимости и бесстрашия.

– Те же горожане, – подумал Иоанн, – но в глазах совершенно другое послание.

Иоанн, в юной душе которого уже зрел бунтарский дух, решил последовать за ними. Приближаясь к западной стене, он приметил группу из семи-восьми мужчин, направляющихся от крепости к арочному мосту, где располагалось здание синедриона. Юноша последовал за ними. Площадь перед мостом была переполнена – несколько сот человек. Большинство просто стояли молча, другие возмущенно переговаривались. Были и те, кто выкрикивали из толпы: «Руки прочь от священства!», «Свободу синедриону!», «Язычники, убирайтесь!»

Пробравшись в толпу, Иоанн по разговорам понял, что прокуратор Грат приехал из Кесарии в Иерусалим. Приехал очень недовольным, так как в его планы не входило посещение столицы в ближайшие месяцы. Римляне схватили бунтаря, которого давно искали. Тот, вероятно, на допросе выдал, что члены синедриона знали, где он, но покрывали его. Теперь префект зол на первосвященника, как никогда, и, видимо, жаждет назначить нового, преданного ему. Грат сейчас находился в Антонии, но пока он вызвал первосвященника Каиафу на разговор, Анна поднимал народ, чтобы продемонстрировать, что власть в руках священников и префект не должен идти против нее.

У входа в Палату тесаных камней13 было порядка двадцати охранников первосвященника. Однако вокруг все было окружено римскими солдатами. Вдруг раздался шум, и еще с три десятка всадников въехали с западной стороны. За ними с гулом топали еще около двухсот солдат в полном обмундировании: кто с мечами и щитами, кто с копьями, в доспехах и шлемах. Видимо, это была часть легиона, который размещался в замке Хасманеев. Всадники взяли толпу в кольцо. Шестеро из них поскакали к крыльцу синедриона и не спешившись с коней прошли через охранников первосвященника и встали позади них у самых дверей. Напряжение нарастало. Солдаты рассредоточились вокруг толпы и перекрыли все улицы, ведущие к площади. Вслед за этим еще сорок солдат подбежали к дверям и окружили охрану духовенства. Охрана была вынуждена отступить к толпе. Один оступился, и римлянин толкнул его копьем в спину – он упал. В ответ четверо из охранников схватились за кинжалы, готовясь достать их из ножен, на что первый ряд римских солдат обнажил мечи, а крайние в ряду направили копья в сторону стражников. Те медленно отступили, не снимая рук с рукояток кинжалов. Воздух накалился от напряжения. Военачальник в шлеме с посеребренным поперечным гребнем врезался в толпу на коне и загарцевал на месте между солдатами и охраной. Его панцирь был украшен наградными бляхами на цепи, а рука сжимала палку из виноградной лозы, знак его власти. Он злобно осмотрел толпу и, оскалясь, крикнул:

– Вам что жить надоело? Даже не вздумайте прикасаться к оружию, иначе вся площадь сейчас наполниться кровью!

Из толпы раздалось: «Всех вам не убить! Убирайтесь в свой Рим! Дайте нам служить нашему Богу!»

Иоанн тоже хотел что-нибудь выкрикнуть и даже начал перебирать в уме подходящие фразы, но передумал: умирать он точно не был готов, а вокруг все окружено солдатами. Центуриона ничуть не смутили выкрики, и он так же сурово продолжал взирать на охрану и народ.

– Это не имеет ничего общего с вашей верой! – бросил он в толпу. – Поймана банда преступников, и сейчас решается их судьба!

– Вы сами преступники! – послышалось прямо позади Иоанна. Он обернулся в испуге, что кто-то может подумать, будто это он. Сердце забилось, ноги затряслись. Да, он еще явно не был готов к таким событиям. Храбрости пока не хватало. Он стал отступать в глубь толпы и тут заметил священников, узнав их по одеяниям. Среди них был и Аарон. Иоанн смутился и стал проталкиваться дальше. К его страху, что может пролиться кровь и начнутся беспорядки, добивалось волнение, что может вскрыться нарушенный им приказ дяди оставаться дома.

Начинало темнеть. Из-за спин солдат, что перекрывали проходы с улиц к площади, было видно, что толпы горожан стекаются с разных концов города. Наверху открылись ворота, те самые, украшенные искусной резьбой, через которые тетрархи и свита, а прежде и царь входили на Храмовую гору. На мосту появилось около десятка представителей духовенства, они направились в здание. Это приковало внимание людей, и после того, как солдаты пропустили их внутрь, толпа разразилась радостными криками. Прошло еще немного времени, и вокруг стали зажигаться факелы. Вдруг, по сигналу военачальника, к Палате тесаных камней сбежалось около тридцати-сорока солдат, которые усилили блокаду двери, после чего военачальник с восемью солдатами вошел внутрь. Толпа стала недовольно шуметь. Доносились крики. Но вскоре, хотя уже спускались сумерки, все заметили, что центурион с теми же солдатами вышел на мост и направился в сторону Антонии. Кто-то даже спутал его с префектом и стал кричать из толпы: «Смотрите, Грат! Грат с ними!» Военачальник еще взбирался на коня, когда из здания вышел первосвященник Каиафа и, поприветствовав толпу жестом, дал понять, что договоренность была достигнута и народ может возвращаться по домам. Солдаты тут же расступились. Часть последовала в Антонию, а центурия, что пришла из дворца Хасманеев, направилась обратно. Народ не торопился расходиться, видимо, желая узнать подробности, да и обсудить события. Иоанн же, долго не думая, поспешил домой.

***

Пьяный священник

Дядя Аарон так и не пришел ночевать. В такие напряженные моменты синедрион обычно созывает срочное собрание, куда приглашают все духовенство. Наверняка он там или где-то с друзьями-саддукеями.

Ворота дома открылись лишь на следующий день, ближе к ночи. Аарон был пьян. Иоанна это привело в крайнее смущение – никогда ранее он не видел хозяина дома таким.

– Откуда он? – подумал Иоанн. – Мало того что пьян, так вдобавок какой-то настороженный и уставший.

Левый бок и рукав черно-белых одежд Аарона были в пыли, платок надвинут на голову больше необходимого, от чего терялась его степенность. Ко всему этому на груди красовалось хоть и небольшое, но заметное пятно от вина, напомнившее Иоанну почему-то морду льва. Аарон дошел до лавки под гранатовым деревом и рухнул на нее, тяжело выдыхая. Даже не глядя, он почувствовал взгляд Иоанна через приоткрытую дверь.

– Иди сюда, сынок! Как ты?

– Волновался, – ответил юноша. – Но пергамент я закончил.

– Принеси вина из погреба! – громко крикнул священник и добавил: – Того, что слева!

– Хорошо.

– И кружки возьми!

Иоанн пошел, не торопясь и обдумывая что-то по пути. Вскоре он вернулся с кувшином вина и кружками. Аарон что-то бормотал под нос, опустив подбородок и, как всегда, пытаясь разглаживать бороду средним и безымянным пальцами.

– Что у тебя с правой рукой? – резко спросил он.

– А что? – растерялся Иоанн, глядя на свою правую ладонь.

– Наливай уже! И себе не забудь.

Юношу насторожила такая речь – ведь перед ним был образованный и воспитанный священник. Аарон вмиг осушил свою кружку и жестом потребовал тут же наполнить ее вновь.

– Там что, мятеж был? – решился спросить Иоанн, сделав вид, что не знает о событиях на площади.

– Валерий Грат, скотина, опять решил сменить первосвященника. Духовенство уже устало, каждый год назначает нового. Ломает наш дух, собака, – язык Аарона заплетался, – хочет, чтобы во всем подчинялись ему, ублюдок! – Голос его наполнялся ненавистью, и он начал выдавать то, что накипело внутри. – Хочет рассорить синедрион и полностью все контролировать. Управлять нами, как куклами! – Аарон разом опустошил следующую кружку, треть ее пролив на бороду и одежды.

– Анна решил показать свою власть… вывел людей на мятеж, чтобы сохранить зятю должность. Если бы народ понимал, что на самом деле стоит за этим! Ты бы знал, ты бы только знал, сынок, какие страсти кипят в Иерусалиме! Они же… утопают в роскоши, и им все мало! Такой, как я, для них отребье, нищий! Что толку в моем происхождении! В их партии я никто… должен молчать… Чувствую себя мерзкой тварью. Устал я. Сердце ведь видит все, а сказать боюсь, – в голосе появился плачущий стон, будто Аарон взывал к жалости. – И если фарисеи правы, то… – коэн наполнил легкие воздухом, – даже не хочу думать! Что я скажу Всевышнему, если придется с ним встретиться? Чем я оправдаю свою трусость?! А?!

Многие мысли, наполнявшие Иоанна со вчерашнего вечера, лишь подтвердились словами Аарона. Парень сидел молча, не подавая вида, но внутри все кипело, штормили бури, и барабанная дробь содрогала оболочку души. Его дух будто отшлифовывался под наковальней в кузнеце Небес.