Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- Скажите, пожалуйста, это улица имени Берии?

Она остановилась, медленно повернулась к нему негнущимся станом, оглядела с ног до головы и надменно выронила:

- Здесь нет такой улицы.

Владимир даже пошатнулся от такого удара. Неужели шляпа с портфелем так жестоко подсмеялся над ним? И ещё взял тридцатку.

- А как называется эта улица?

Старуха ещё раз смерила его уже с головы до ног и произнесла, как припечатала:

- Она всегда называлась и называется улицей Марцинкявичуса.

Бросив последний испепеляющий взгляд на русского, позволяющего себе появляться на людях в заношенной и грязной одежде и нечищеных сапогах, ходячий скелет презрительно сжал тонкие как лезвие бритвы губы и с достоинством удалился, показывая до предела выпрямленной спиной переполнявшее негодование. Владимир снова поблагодарил бога, теперь уже за то, что не забросил в этот город, где русские, по всей вероятности, чувствуют себя, по меньшей мере, неуютно, а по большей – чужими.

Дом 36 оказался трёхэтажным узким зданием, зажатым с одной стороны двухэтажным домом, а с другой – тоже трёхэтажным, но более вытянутым ввысь. Третий этаж нужного дома венчала мансарда с трапециевидной черепичной крышей и большим круглым оконным колесом с редкими рамами-спицами. По фасаду выстроились в тесные ряды высокие окна без уродующих русских резных наличников, выкрашенные в белый цвет. Гладко оштукатуренная уличная стена давно требовала косметического ремонта, а входная дверь – покраски. За дверью, оказавшейся незапертой, была маленькая продолговатая площадка, на которую выходили три двери, и круто поднималась вверх деревянная лестница с деревянным решётчатым ограждением и гладко отполированными тёмными деревянными перилами. На втором этаже были две квартиры. К шестой нужно было подниматься на третий этаж. Там тоже было три двери: две с табличками, а под номером 6 – без. Владимир подошёл к ней, успокоительно прикоснулся к притаившемуся под мышкой «вальтеру», который забрался туда ещё в Минске, и нажал на белую кнопку в бронзовой розетке, стараясь расслышать сквозь стук крови в голове отзвук звонка в квартире и шаги за дверью. Когда трели звонка стали значительно слышнее шума крови в голове, Владимир прекратил попытки вызвать шаги за дверью и позвонил к соседям справа. Тотчас же, как будто там караулили, дверь отворилась, и в проёме, перегороженном металлической цепочкой, показалась пожилая женщина в блестящем пенсне и в халате с летящими на полях диковинными птицами. Она подозрительно посмотрела на занюханного русского, невесть, зачем ломящегося к приличным людям.

- Здравствуйте, - поздоровался Владимир, и потому, что она не ответила, понял, что толкового разговора у них, как и с прямой спиной с продуктами в авоське, не получится. – Скажите, пожалуйста, Немчин здесь живёт?

Она ответила, но на своём языке, и сразу захлопнула дверь, добавив из-за неё что-то, вероятно, оскорбительное.

Ничего не оставалось, как попытать счастья у других соседей. Туда Владимир звонил, уже заранее приготовившись к аналогичной встрече. Открыла девушка лет двадцати с симпатичным удлинённым лицом и большими внимательными серо-голубыми глазами. Тёмные, но не чёрные волосы были небрежно связаны сзади в свободный пучок, открывая чистый лоб, не тронутый перипетиями тяжёлого времени.

- Скажите, пожалуйста… - заученно начал мямлить Владимир.

- Вы к Фёдору? – перебила девица со свойственной молодости и, очевидно, характеру нетерпеливостью.

- Да… - чуть замешкался пришедший, вспоминая имя агента.

- А он на работе, - объяснила отсутствие шагов за дверью квартиры 6 осведомлённая молодая соседка. – Обедать не приходит. Будет после шести. Как вас назвать? – проявила напоследок женское любопытство.

Владимир обрадованно и благодарно улыбнулся, получив неожиданно всю необходимую информацию, но называть себя, на всякий случай, не стал.

- Старый товарищ, - и пообещал, не обманывая: - Вечером обязательно буду. До свиданья, фро… - чуть не докончил «ляйн», забывшись, покраснел и, заторопившись, повернулся и стал вприпрыжку спускаться с лестницы.

- Вы его брат? – донеслось сверху.

От неожиданного предположения Владимир запнулся и удержался от падения, схватившись за перила. Отвечать было нечего.

- Вечером познакомимся, - пробормотал он, зажевав обещание, и торопливо выскочил на улицу.

«Почему девица решила, что я брат агенту?» - вертелся в голове соседкин вопрос. Не слишком ли много родственников у него в этом городе? Не прошло и дня, а уже отыскались два брата. «Ладно, после выясним», - решил он отложить семейные разбирательства. Главное, что агент – брат он или не брат – оказался на месте, не смылся куда-нибудь подальше, что было бы естественно, и, следовательно, выполнена половина пятой части задания. В душе он мало надеялся, что застанет Немчина дома, поскольку предполагал, что тот работает, и дома ему быть в рабочее время ни к чему. Просто нужно было убедиться, что он вообще есть, а вечером по возвращении из Гродно встретиться и о чём-то договориться, и это уже будет целая пятая часть задания. Лучше бы он отказался от сотрудничества с новыми хозяевами. Владимиру очень не хотелось, чтобы заносчивые янки загребали русский жар немецкими руками. А, в общем – плевать, что будет, то и будет, это уже не его проблема. Владимир даже засвистал любимый марш «Гитлерюгенда», но, опомнившись, быстро оборвал себя, оглядываясь и радуясь пустынности здешних улиц. Только далеко впереди шёл, приближаясь, какой-то офицер, сияя синевой околыша фуражки и петлиц гимнастёрки, на которой блестели два значка и золотистые погоны со ставшими заметными, когда тот приблизился, маленькими одинокими звёздочками на узких просветах. Переполненный радостью от успешно начатого дела, Владимир не удержался и подмигнул салаге, приобщая от избытка чувств и его к своему успеху, но тот не принял панибратства со стороны штатского и, остановившись, строго спросил, нахмурив лоб и обозначив одну-единственную поперечную морщинку:

- Почему не на работе?

Приученный подчиняться любым чинам гестапо, Владимир послушно разъяснил, что он – шофёр и, пока машину разгружают, решил посмотреть город. Не принимая объяснения, новоиспечённый страж внутреннего порядка посоветовал, как приказал:

- Не болтайся по улицам без дела, мудила недоёбанный. Попадёшься патрулю – не станут слушать, разгружаешься ты или загружаешься, сгребут за жабры, и вмиг окажешься в телятнике, идущем на восток. Стране нужны работники, а не гуляки.

Он чётко отдал прощальную честь под козырёк, радуясь, что нашлась причина показать, как он лихо это умеет, и пошёл дальше, оставив Владимира с повлажневшей спиной. Не зря улицы голы, не зря на них одни военные, очевидно, действует гласный или негласный комендантский режим, и надо срочно уносить ноги.

Он опоздал на 15 минут и стал прохаживаться под окнами конторы, надеясь, что Травиата Адамовна увидит и выйдет. Так и произошло: она вскоре вышла, но не одна, а с подругами. Все неестественно громко разговаривали, перебивая друг друга, и весело смеялись, а когда заметили Владимира, сошлись тесным кружком, лицами друг к другу, и зашептались, откровенно поглядывая на парня и игриво подталкивая Травиату Адамовну под бок.

- У него и счас штаны спереди оттопырены, - услышал он, подходя, комментарий на свой счёт одной из кумушек, и все радостно заржали с подвизгом, хватаясь друг за дружку, отступая и сходясь вновь в заговорщицкую кучу.

- Глянь-ка, какая грудища! А лапы? Навалится, зажмёт – не дыхнуть, не пёрнуть! – ещё ярче высказалась другая, встреченная новым взрывом веселья.

- Сознавайся, Танька, портила воздух? – допытывалась третья, вызвав ещё более истеричный хохот.

Ощущая на себе осязаемые бесстыдные оценивающие взгляды, Владимир почувствовал, как одеревенели ноги и спина, а впереди, уж точно, ничего не оттопыривалось, и посочувствовал женщинам вообще и, особенно, красивым, которым постоянно приходится ощущать себя обнажёнными под взглядами мужиков.

- Ну, Татьяна, смотри – отобью! – пообещала громче всех самая безобразная из подруг – толстая, без талии, и увенчанная рыжими негритянскими волосами, завитыми в мелкий барашек. Владимир посмотрел на неё с отвращением и решил, что очень этого не хотел бы.

- А, ну вас, охальницы! – притворно осудила подруг Травиата Адамовна и, вырвавшись из круга раскрасневшихся и нехорошо улыбающихся женщин, перегревшихся от удовольствия анатомических исследований молодого мужика и мысленной капитуляции перед его сильной похотью, подошла, так же неестественно взбудораженная, к разобранному до корок шофёру.

- Дерябнули мы немного за встречу, - повинилась за подруг, - вот и развязались языки. Не сердись на них – все вдовы, только и осталось, что чужих мужиков обсуждать. Своих-то, скорее всего, до конца жизни не будет. Ты обедал? – не могла не поинтересоваться по-женски.