но постепенно скатилась на жалостливый писк и всхлипывания. Весь тот хоровод мыслей, что крутился в голове, теперь, почти неосознанно, вытекал наружу. — А Муравьева спросила у меня потом, типа, может, балет — это не твое. Да какого черта?! Это не ей решать, мое это или нет. Но самое обидное, что она права. Это не я!
Девушка ударила ладонью о стол и разрыдалась.
— Это все отец. Он хотел, чтобы я стала прима-балериной, раз у него не получилось. А я... я его подвела... Он делал все, чтобы я только занималась, он так в меня верил, единственный, кто верил в меня до последнего. Я разбила ему сердце. Он меня не простит. Я должна была лучше стараться. Но я не могла. Я и так из последних сил танцевала. Я, правда, я, правда, не могла... Муравьева — балерина от бога, а я так... Никчемность! Неужели все это было зря?! Столько сил! У меня ведь даже детства нормального не было. Только балет. Эти вечные тренировки, репетиции, спектакли. Жесткий график, жесткие диеты. И все только смеются над тобой. Даже подружки... У меня и парня никогда не было. Из-за этого гребаного балета... А теперь все напрасно. Надо же так! Провалиться на госе! Меня теперь не допустят к выпускному спектаклю. И восемь лет — в трубу!
Девушка рыдала в голос, грудь сильно раздувалась и сдувалась, слезы текли ручьями. Люди в баре оборачивались на них. Бармену стало неловко. Вид у него был потерянный и в то же время сочувствующий. Он достал из-под стойки бумажные салфетки и протянул Татьяне. Она их не видела, потому что глаза почти закрылись и затопились слезами. Тогда он помог ей вытереть их одной рукой. Девушка взяла салфетки и высморкалась.
— Еще шот, — сказала она, слегка успокоившись.
Парень убрал грязные салфетки и положил перед ней почти целую пачку чистых, а затем приготовил еще одну стопку текилы.
— А ты? — жалостливо спросила Татьяна, глядя на одинокий шот перед собой.
Бармен молча налил себе тоже. Так же молча они выпили. И потом еще какое-то время молчали. Парень смотрел на девушку с любопытством и эмпатией, а она отводила опухшие красные глаза. Ей стало стыдно и за то, что она неудачная балерина, и за то, что расплакалась перед ним, и за то, как сейчас выглядела. Она представляла себя размякшей помидориной, увлажненной рассолом из слез.
К ее счастью, бармена позвали две девушки с другой стороны стойки, теперь еле стоящие на ногах. От них исходил пар — они только что вернулись с танцпола. Щеки у обеих были красные, волосы растрепаны, юбки, и без того мини, задраны до неприличия. К ним тут же подошла пара парней, тоже пьяных, но более сообразительных. Они оплатили девушкам коктейли и начали о чем-то расспрашивать. Девушки кокетливо, хоть и не отчетливо, пытались отвечать, держась за барную стойку обеими руками, то наклонялись, то отдалялись от нее. Их заметно шатало.
Татьяна испугалась, что может довести себя до такого же состояния. Теперь ей ничто не казалось невозможным. Она осмотрелась по сторонам. Танцпол под завязку заполнился опьяневшей толпой, которая напомнила ей своими движениями банку с червями. Давно в детстве, еще до академии, дед возил ее с собой на рыбалку и просил копать червей для приманки рыб, хотя она всегда делала вид, что не находит их, чтобы они не умирали. Впрочем, это не помогало. Дед находил их сам и скидывал в кучу в тесную банку, где они извивались, ползая друг по другу. Люди в толпе так же нелицеприятно извивались под плавную музыку, чуть ли не обвивая друг друга. Но на лицах под глянцевым слоем пота блестело удовольствие. Толпа заряжала весь бар своей энергетикой. Девушка заметила, что даже те, кто сидели за столами, тоже двигались в такт музыке: кто-то качал головой, кто-то топал ногами, кто-то махал руками, а кто-то и всем корпусом извивался вместе с танцующими.
Потихоньку плавная музыка, стягивающие движения, духота, куча смешанных в единый угарный газ запахов и больше всего алкоголь расплавили Татьянино сознание. Девушка легла головой на барную стойку. Теперь было плевать, что стало с ее любимой шляпой, и с сумочкой, и, наконец, с ней самой. Сзади она почувствовала объятие потных рук. Кто-то что-то говорил ей на ухо, наподобие «Привет, красотка! Отдыхаешь?». Потом услышала знакомый, но едва узнаваемый за приступом гнева голос бармена. Руки тут же отлипли от нее. Где-то на заднем фоне девушка еще различала музыку вперемешку с криками. Потом сухие мягкие руки подняли голову, бармен что-то озадаченно говорил ей в лицо, но Татьяна уже не разбирала и отключилась.
Глава 3. Секс, кино и мозаика
Первым, что в ней проснулось, был желудок. Он заурчал вперед того, как Татьяна открыла глаза. А потом о себе дала знать голова, точнее расколотая на тысячи мелких кусков черепная коробка. Складывалось стойкое ощущение, что мозг весь вытек, и внутри образовался вакуум. Голова кружилась, как в невесомости. По крайней мере, она так себе невесомость представляла.
Девушка перевернулась на бок и только потом открыла тяжелые веки, которые явно опухли. Постельное белье пахло кондиционером не лучшего качества. Она поморщила маленький носик и протерла глаза. Приподнявшись на локте и схватившись за голову, Татьяна осмотрелась.
Она лежала на раздвижном диване напротив окна, зашторенного плотными портьерами шоколадного цвета. Светлые, с едва различимым геометрическим узором, обои кое-где начали отклеиваться. Древесно-серый ламинат на полу изрядно протерся и покрылся слоем пыли и мелкой грязи. Сбоку от дивана стоял компьютерный стол, противно желто-коричневый с узором, имитирующим фактуру доски. Над ним висел плоский, но масштабный телевизор. Провода, как лианы, уходили вниз. Посредине стены стоял шкаф-купе с одним зеркалом. А за ним, по правую сторону окна, находился стеллаж с книгами, разными сувенирами, мятой бумагой и разбросанной канцелярией. С другой стороны окна стояла кровать, точнее кресло-кровать. И на ней кто-то спал. Девушка непроизвольно громко ахнула и тем самым разбудила его.
Парень вскочил на постели и в испуге огляделся по сторонам. Когда его взгляд поймал Татьянин силуэт, оба вскрикнули.
— Это… твой дом? — спросила она, немного успокоившись, признав в незнакомце вчерашнего бармена.
— Ага, — кивнул он, немного ошеломленный. Казалось, он и сам забыл, что вчера произошло.
На секунду Татьяна успокоилась, но после запереживала: «О, черт, что случилось?». Первыми ей в голову пришли самые страшные версии развития событий, но, осознав,