— Вы сложные, — задумчиво проговорила я. — Зачем нужно кого-то спасать, прилагая для этого столько усилий? Вы же понятия не имели, кто мы! К тому же, мы всё-таки враждебны друг другу, хотя на бумаге сейчас мир.
— Понимаешь, мы… чёрт, как же объяснить это в двух словах? Когда много времени проводишь в космосе, появляется ощущение, что эта тёмная пустота разумна и враждебна всему живому. Когда на неё смотришь, всякие религиозные и видовые предрассудки теряют смысл, для нас имеет значение только жизнь. Да и исторически сложилось так, что бросать терпящего бедствие — это преступление. Ещё с докосмической эпохи, с тех кораблей, которые передвигались по воде. Нельзя сказать, что все придерживаются этого правила, подонков во все времена хватало, но мы всё-таки не относимся к их числу. Ладно, довольно о мрачном, сейчас будем ужинать, — он ободряюще улыбнулся и пропустил меня в небольшую уютную гостиную. В воздухе, несмотря на вентиляцию, витали умопомрачительные запахи еды.
Здесь на меня обрушилось ещё одно потрясение. У них была кухня, — обычная такая, почти домашняя, — и возле варочной поверхности хлопотал мужчина. Ростом он был примерно с моего спутника, но значительно массивней; кряжистый такой, с огромными ручищами. Ко входу он стоял спиной, поэтому я могла разглядеть только макушку с коротко стрижеными светло-каштановыми волосами и сияющей блестящей лысиной.
— Вот как вы чуете еду через все переборки, скажи мне? — поинтересовался он, не оборачиваясь.
— Не ворчи, я тебе пассажирку привёл кормиться, — хмыкнул в ответ мой провожатый, усаживая меня на удобный, но весьма потёртый диван, и подошёл к своему товарищу, заглядывая ему через плечо.
— Ну и сажай пассажирку, а сам проваливай, — проворчал кулинар.
— Да сейчас, ага, нашёл идиота, — рассмеялся Нил. Попытался что-то стянуть из-под рук кряжистого, получил по пальцам и отдёрнул ладонь. — Злой ты. А я, между прочим, окончательно наши мозги починил, Чак полную проверку запустил! Меня похвалить надо.
— Это не повод кусочничать, — наставительно изрёк незнакомец с лысиной. — Иди уже, сядь, не нависай, терпеть этого не могу. Или лучше завари чай, хоть какая-то с тебя польза будет!
Мужчины принялись хозяйничать у плиты вдвоём, за чем я наблюдала с искренним недоумением. У нас в космосе вообще никто не утруждает себя готовкой: есть стандартные концентраты, саморазогревающиеся пайки. А уж о том, чтобы мужчина опустился до возни с кастрюлями, я вообще никогда не слышала!
Странные всё-таки эти люди. Я, конечно, изучала их культуру и обычаи, когда собиралась поступать в Художественную Академию, но одно дело читать книжки про искусство и рассматривать работы великих мастеров, а совсем другое — наблюдать на практике. Я вообще-то живых людей сейчас видела впервые. Так странно было узнавать их обычаи, настолько непохожие на обычаи Альдара, и… чувствовать, что они каким-то странным образом оказываются мне гораздо ближе. Может, в этом моя проблема? И должна я была родиться не демоном, а человеком?
Тот факт, что они спасли нас просто потому, что наткнулись на наш корабль, не укладывался в голове. Не могут же они настолько от нас отличаться! Бросать свои дела, тратить уйму времени на помощь чужакам, которые о ней не просили, может быть — даже рисковать жизнью?!
Но даже если это было ложью, даже если они действительно подбили нас сами, оставалось ещё два вопроса: зачем такие сложности и каким, собственно, образом они нас уничтожили? Это не было похоже на действие ни одного знакомого мне оружия, это больше походило на силу Мертвителей, только… очень странную, чуждую. Неужели люди такому научились, а это было первое испытание?
Пока я предавалась мрачным раздумьям, мужчины успели накрыть на стол, водрузив на него здоровенную металлическую посудину с ручкой. Нил плюхнулся на диван рядом со мной, пододвинул мне пустую тарелку, ложку и кружку, а незнакомец уселся напротив.
— Налетай, у нас самообслуживание, — с улыбкой сообщил Нил.
— Смотри-ка, правда — пассажирка, — задумчиво хмыкнул кулинар, с интересом разглядывая меня. Я отвечала ему тем же, не забывая накладывать себе в тарелку побольше еды, представлявшей собой смесь мяса с чем-то непонятным. Лицо мужчины было под стать телосложению: широкое, с глубоко посаженными тёмными глазами, нависающими кустистыми бровями, мясистым широким носом, щелью-ртом с тонкими губами, тяжёлым квадратным подбородком. Этот тип был явно старше Нила, казавшегося моим ровесником. На вскидку я могла дать ему около пятидесяти оборотов.
— Ильтурия, можно Иля, — представилась я.
— Ярослав, коротко — Слава, — кивнул он.
— О! Гудвин, я тебя люблю! — заявил с порога незнакомый голос, и в гостиную вошёл ещё один молодой мужчина. Он был тёмно-рыжий, зеленоглазый и тоже довольно невысокий; хотя, кажется, повыше Нила. — Только мог бы и позвать.
— А что вас звать, вы ж как тараканы, сами всё чуете, — отмахнулся Ярослав. — Ты жрать-то погоди; что Чак насчитал?
— Вот он сейчас придёт, сам у него спросишь. Если коротко — мы в очень, очень глубокой заднице.
— Филармония, ты бы за речью следил при детях, — проворчал Слава.
— Ой, извини, — покаялся рыжий. — Я тебя не заметил. Смотри-ка, счастливица; очухалась так быстро, аппетит здоровый!
— А почему «Филармония»? — рискнула полюбопытствовать я. — Это же вроде бы не имя.
В ответ на этот мой вопрос мужчины переглянулись и дружно рассмеялись, после чего Нил решил пояснить.
— Это не имя, это прозвище: Филармония, или Фил, а на самом деле его зовут Егором. Я от природы Данила Нилов, и Нил — тоже скорее прозвище, чем сокращение. Ярослав Гудкин у нас Гудвин; это такой персонаж из старой сказки. Нашего доктора, с которым ты уже успела познакомиться и которого мы называем для краткости доком, зовут Аристотель.
— У нас прозвища даются очень редко, — растерянно хмыкнула я. — Обычно только отличившимся воинам. А у вас всем подряд?
— Они обычно прилипают сами, чаще всего в молодом возрасте, созвучные с фамилией или благодаря забавной истории, и порой они бывают весьма нелестными. Что касается отличившихся воинов, такой у нас один, вон, рядом с тобой сидит, — хмыкнул Ярослав.
— На себя посмотри, — проворчал Нил почему-то с долей обиды и раздражения.
— Я там, значит, работаю, а они тут сидят и жрут! — раздался недовольный голос, и в гостиной появился ещё один человек. Высокий, но какой-то удивительно нескладный, худой и блекло-серый. С узким длинным лицом, острым носом и очень светлыми, почти белыми глазами он производил довольно отталкивающее впечатление; даже светлые волосы, похожие по цвету на ниловы, имели сероватый оттенок, который портил всё впечатление.