что на пол выпали какие-то бумаги. Я подняла их: рекламный буклет элитного жилого комплекса и два билета на самолет.
– Кто-то вьет уютное гнездышко, – с пониманием прокомментировала Дора, щелкнув ногтем по буклету.
– И летит на Санторини, – завистливо добавила я и под тихий стон присутствующих заторопилась на выход. – Догоню, верну ей…
Эмма с Машенькой ждали меня на парковой лавочке с видом на карусели.
Машенька успела стереть косметику, закатала джинсы, сняла с шеи старомодный платочек, повязала его на голову на манер банданы и теперь выглядела на свои честные двадцать. Эмма перестал пыжиться, изображая гренадерскую стать, и вольготно раскинулся на лавочке – долговязый парнишка, похожий на молодого лося. В руке у него был рожок с мороженым – надо полагать, очень вкусным. Эмма сладко чавкал и жмурился от удовольствия.
– А вот и наши денежки! – увидев меня, обрадовалась Машенька.
Я молча вручила ей «забытый» клатч и выдала им обоим по тысяче рублей.
– Ну, как мы сыграли? – явно напрашиваясь на похвалу, спросил Эмма.
– Публика в восторге. – Я отправила в ближайшую урну уже ненужный рекламный буклет и фальшивые авиабилеты, напечатанные на принтере.
– А можно мне в следующий раз роль со словами?
– Со словами роль только у Доры. Шли бы вы отсюда, чтобы наши дамы вас не увидели, они уже скоро будут расходиться.
– Ну и ладно, нет слов – есть деньги. – Машенька, не столь амбициозная, как ее партнер, встала с лавочки и потянула за собой Эмму: – Пойдем, Витек, в пельменную.
– Пелемень! Требуют наши сердца! Пелемень! Требуют наши глаза! – радостно запел вечно голодный братец, послушно топая за подружкой.
Я проводила веселую молодежь добрым родительским взглядом и пошла обратно в беседку.
Дамы во главе с Дорой под руководством оператора выстраивались на лестнице для общего фото. Дело это было непростое, потому как каждая мадам желала оказаться ближе к центру. Оператор проявлял чудеса дипломатии, королева Феодора, вокруг которой группировались ее новые подданные, молчала и улыбалась – она была выше мелочной суеты. Я не стала мешать многотрудному финальному процессу и поднялась к беседке с другой стороны, по тропинке.
За круглым столом сидел один Петрик. Он скинул пиджак, расстегнул рубашку и, мыча от удовольствия, ел пирожные, на которые при дамах вынужден был смотреть с показным отвращением.
Снаружи, за колоннами, звенел посудой, складывая ее в корзины, бармен-официант. По песчаной дорожке со скрипом подъехала тележка цветочников.
– Флористику забираем?
– Забирайте.
Позвонили декораторы, сказали, что уже подъехали за мебелью. Подошел оператор и напомнил, что рабочку с камеры на общаке он сольет, как обычно, в облако, а крупные планы предоставит по запросу. Я кивнула, слегка покривившись: не люблю отсматривать видеозаписи, а придется. Дора требует от оператора фиксировать реакцию дам на ее слова, а от меня – конкретизировать, кого что очевидно зацепило. Это очень помогает нашей августейшей начальнице в дальнейшей работе с новыми вассалами.
Проводив милых дам, в беседку вернулась Доронина. Она скинула туфли, с наслаждением потопала босыми ногами по холодному мрамору и пафосно изрекла:
– Как говорят в Голливуде – я слишком стар для этого дерьма!
– Пора убираться отсюда, – ответила я другим расхожим штампом.
– Сдадим декорации и бутафорию – и уберемся, – согласилась Дора, массируя голени. – Ох, нелегок наш хлеб…
– Нет хлеба – будем есть пирожные, – перефразировала я другую королеву.
– А где сочувствие, не поняла?
– Ты ждешь от меня сочувствия? – удивилась я.
– А ты не ждешь?
– Жду. Зарплату!
– Какая же ты корыстная. – Доронина с кряхтением разогнулась, полезла в сумку, достала пухлый бумажник, посмотрела на меня, покачала головой и пошла расплачиваться с музыкантом и оператором.
Вот так всегда! Кто больше всех работает – тот меньше всех ест.
Сокрушенно вздохнув, я нагребла на тарелку пирожных и села рядом с Петриком.
– Телефончик музыканта дашь? – спросил дружище, наблюдая, как Дора, шевеля губами, отсчитывает гонорар томному длинноволосому мандолинисту.
– Понравился? А говорил, инструмент у него маленький…
– Надо рассмотреть поближе…
– Чего хихикаем? Что замышляем? – вернулась Доронина.
Строгая, сердитая. Не любит расставаться с денежками.
– Да мы тут о своем, о девичьем. Ты скажи лучше, как наши успехи?
– Неплохо. – Складочка на лбу Доры, единственная настоящая среди нарисованных морщинок, разгладилась. – Пять записей на личные консультации, десять броней на майские костры с очищением и созиданием и полный аншлаг на шаманские банные практики.
– Значит, мы в прибыли, – резюмировала я и встала, потому что пришли декораторы забирать стол и стулья. – Гоните мою зарплату, Федор Михалыч, я хочу купить себе новый костюмчик, этот Петрик заклеймил как китайскую дешевку.
– Шопинг, шопинг, мы идем на шопинг! – по-детски обрадовался Петрик.
– Ладно. – Дора открыла бумажник и выдала нам денег. – Но чтобы новость на сайте и посты с фотками в соцсетях были к вечеру, а не завтра на рассвете!
– Да, моя королева! Будет исполнено, моя королева!
Начальница закатила глаза, а мы с Петриком, толкаясь локтями и хихикая, поспешили удалиться.
Предаться разнузданному шопингу не удалось.
Мы с другом еще не успели выйти из парка, как позвонила Доронина.
– Далеко убежали? – грозно громыхнула она.
– Э-э-э… – Я замялась, не зная, как лучше ответить.
– До канадской границы, – шепотом подсказал Петрик, чутко уловив раскаты грома в трубке.
– Как раз выходим из парка. – Я решила не врать, потому что голос у Доры был уж слишком озабоченный.
Должно быть, что-то случилось.
И точно!
– Не выходите пока, пробегитесь по аллеям, поищите одну красавицу из наших новеньких, она из беседки вышла, а к своей машине с водителем не пришла. А он тут волну-у-уется! – По тону чувствовалось, что избыточное волнение потерявшего хозяйку водителя их величество не одобряют.
– Что за красавица?
– Афанасьева Ольга Петровна.
– Приметы дай. – Я не успела запомнить наших новеньких по именам и фамилиям.
– Да такая блондинистая, вся в розовом. Петрик наверняка запомнил, от нее неправильными духами пахло.
– Сейчас поглядим.
Я сунула мобильник в карман и посмотрела на Петрика.
– Неправильно пахнущая блондинка в розовом – тебе это о чем-нибудь говорит?
– Это говорит мне о вопиющем отсутствии вкуса! – Дружище скривился. – К парфюму-то нет претензий, «Розес де Хлое» – композиция две тысячи восьмого года, уже почти классика. Дамасский сорт слегка разбавлен бергамотом, лимоном и личи, воссоздана атмосфера утонченного парижского сада…
– Так в чем проблема-то? – перебила я нетерпеливо.
Петрику только дай порассуждать о чем-нибудь эдаком – успеешь состариться, пока он выговорится.
– Да в том, что никак не подходит к такому парфюму многослойный наряд из розового шелка с оборочками! Пахнешь, как роза – хорошо, но не надо при этом наряжаться царицей цветов, это явный перебор, наряд для карнавала!
– Отлично, значит, ты эту розовую тетку запомнил