своею неграмотностью, все же подчеркиваю суть сказанного – искоренение приписок, выпуска некачественной продукции. А вот в Одессе, в 76-й камере, перед тем, как попасть к Вам, восьмого января 1981 года я написал стихотворение о приписках. Послушайте. Вот до чего могут довести в конечном итоге приписки.
И я прочитал наизусть свое стихотворение… Кода я закончил читать, Анна Павловна помолчала, потом вздохнула несколько раз и повторила: «Да, да… да». Я молчал, ожидая, что она скажет. Но она молча усердно рылась в бумагах на своем столе. Не выдержав ее молчания, я спросил:
– Так что, Анна Павловна, разве Вы не видите наяву эти приписки у Вас, в магазине, на прилавке? Это не бредовая фантазия, а реальность жизни. И вскрытие этих изъянов и привело меня к Вам, в Ваше отделение.
Она еще немного помолчала, а потом, улыбнувшись, проговорила:
– Ну, что ж, Мостовой, идите отдыхать. Я Вас понимаю, надеюсь, что Вы докажете свою правоту в суде».
Опять прерываю цитирование объемистых «Материалов» /свыше ста двадцати страниц на машинке в полтора интервала/ с тем, чтобы слегка их прокомментировать. В подлинности описания я ничуть не сомневаюсь – Василий Андреевич Мостовой не раз был у меня, и я лично убежден как в его порядочности, честности, так и в том, что он не только абсолютно вменяем, но и действительно обладает той наблюдательностью, о которой пишет. То есть я не сомневаюсь, что именно так все и происходило в отделении психиатрической больницы. Вопрос: кто из участников «полемики» нормален, то есть здоров психически, а кто находится, скажем так: в состоянии профессиональной невменяемости? Верно… Смотря что считать нормой. И еще важно знать, каков результат этой интеллигентной беседы. А результат таков /продолжаем читать «Материалы»/:
«Таким образом, если бы Юдина соблюдала советские законы и выполнила Клятву Советского врача, то мое дело рассматривал бы суд в моем присутствии… Но, увы! Ошельмовав меня, она проявила прежде всего ПОЛИТИЧЕСКУЮ НЕЗРЕЛОСТЬ, нарушив нормы коммунистической нравственности, что является недозволенным средством буржуазных идеологов по дискредитации неугодных.
И по этому сфабрикованному основанию, а следовательно основанию НЕЗАКОННОМУ, прокуроры Кировограда, покрывая нарушителей социалистической законности от администрации завода, сумели методом ярой фальсификации заточить и продержать меня, народного контролера, в психбольнице Кировограда 8 месяцев!»
Вот так, дорогие соотечественники. Как же хотелось бы в свете последних событий в нашей стране посчитать Анну Павловну нарушительницей «социалистической законности», а Василия Андреевича стойким борцом, несомненно здоровым психически, правым во всем… Увы. Анна Павловна от идеала, конечно, весьма далека – за что же порядочного человека и в психбольницу-то, а? Ну, а что касается Василия Андреевича… Ах, сколькие же из нас, как и он, верили… Верили и тогда в «солнце социализма», когда трупы расстрелянных сограждан скидывали тысячами во рвы. Верили и потом, когда стало это известно всем. Верят некоторые и сейчас, вновь и вновь повторяя, словно в трансе, несмотря на явную уже очевидность: «верны социалистическому выбору»… Кого же в психлечебницу надо? Поневоле запутаешься.
Кстати, о какой «Клятве советского врача» речь, Василий Андреевич? Разве не знаете Вы, что первый пункт всякой клятвы у нас – верность Коммунистической партии, а следовательно, ее курсу на сегодняшний день, а следовательно ее начальникам и вождям… О какой такой «политической незрелости» вы говорите? Анна Павловна как раз проявила ЗРЕЛОСТЬ…
«После восьмимесячного морального истязания 21 декабря 1981 года решением Кировоградского нарсуда г. Кировограда, – продолжает в «Материалах» Василий Андреевич, – меня выписали. До мая 1982 года меня никто не беспокоил…»
Признали все-таки невменяемым. Подлечили. И – выпустили. Гуманно поступили все же. Но…
«…Однако после написания мной жалобы на имя Республиканского прокурора и пересланной в Кировоград для «разбора» в руки тем, на кого мы жаловались, с мая 82 г. начались снова гонения и преследование не только меня, но свидетелей: Мостовой Н.Я./моя мать/ и Козаковой О.М./моя жена/.
В результате преступной травли, а именно: по указанию прокуроров Легуна и Потопальского днем и ночью врывались в белых халатах работники психбольницы, угрожая 75-летней моей матери, страдающей острой сердечной недостаточностью, что и ее заточат в психбольницу, если не скажет, где сын…
…Прокуратура добилась своего – 8 сентября 1982 года скончалась моя мать.
…Через месяц после трагической насильственной смерти матери, 6 октября 1982 года выжили с работы мою жену, Козакову О.М. как свидетеля многих очевидных и неоспоримых фактов грубого произвола»…
Что было дальше, рассказывать, наверное, не надо. Василий Андреевич и его жена – теперь оба ставшие как бы вне закона, а точнее оставшиеся верными извечным ценностям человеческим, правде, разуму, человечности и добру, – продолжают писать в инстанции, объявляют голодовки, отсиживают в тюрьме, но не уступают властям, которые в лице Потопальского и Легуна (фамилии-то какие символические, а?), а также многих других, пытаются их побольнее лягнуть и окончательно затоптать, и длится это годами, несмотря на объявленную «перестройку». Доходят они в своих письмах до самого верха, и в 1987 пишут уже и «инициатору перестройки» М.С.Горбачеву, ибо видят же: то, что он говорит и проповедует на своих выступлениях, одно к одному соответствует их помыслам и чаяниям.
«Последняя инстанция» – так называется одно из обращений. «Михаил Сергеевич, мы с женой прошли уже все инстанции, но ничего не добились…» А концовка такая: «Ведь началась моя трагедия не с того, что я требовал каких-то личных выгод или привилегий, а с того, что я стал на защиту государственных интересов. Хотя их я и защитил, зато сам потерял все, а защитить меня некому. Вот такие дела». Что же, дела понятные, добавлю я от себя.
Разумеется, Михаил Сергеевич на это послание не ответил – да его и можно понять, таких посланий, небось, ого-го! Все читать и хотя бы на некоторые отвечать – жизни не хватит, это я и по своему скромному опыту знаю. Но помогли Василию Андреевичу все же многие: и заместитель главного редактора журнала «Знамя» Гербачевский (напечатали даже в одном из номеров письмо «Как я добивался справедливости»), и другие журналисты, и даже заместитель Генерального Прокурора СССР Черменский, по представлению которого был внесен официальный Протест Генерального Прокурора СССР в Верховный Суд УССР.
Вот во что вылилась простая критика рабочего контролера – то есть элементарное выполнение естественного гражданского долга! Сотни, если не тысячи весьма занятых людей были втянуты в эту историю, несколько толстенных томов собственноручно написаны В.А.Мостовым – история его «хождения за правдой». Несколько центральных газет и журналов писали о нем.
Результат? По протесту Генерального Прокурора, 28 сентября 1988 г. В.А.Мостовой полностью реабилитирован.