в воинскую часть:
…Вот и началась моя настоящая служба, еще неделю назад я был «салага», а сегодня стал настоящим солдатом, который может защитить не только свою Родину, но и родной дом, и тебя…
Девушке:
…Грета, я своим старанием постараюсь не испачкать имя солдата…
Другу:
…Служба нормальная, старики не очень «шумят», только иногда получаешь работу потяжелее, но нам, молодым, это положено…
Другу:
…Могу серьезно сказать, что моя военная служба окончена, т.к. собран стройотряд из 400 человек, в число которых вошел и я. Так вот, полтора года я буду иметь дело не с оружием, а со стройматериалами. Я на самом деле радуюсь, что наконец-то вырвался из этой глухой обстановки, в которой находился полгода…
Последнее письмо девушке перед отправлением в командировку, которая началась 10.02.87 г.:
…Что творится, мне неприятно об этом писать. Другие хотят отдохнуть, «заболев», и отдохнуть не физически, а морально. А мне отдохнуть не удалось…
«Для понимания особенностей данного конкретного случая необходимо хотя бы вкратце информировать вас о существе страшной трагедии, случившейся в феврале 1987 года в спецвагоне поезда, в котором военнослужащие МВД Ленинградского военного округа конвоировали заключенных. Один из военнослужащих, первогодок Артур Соколаускас, на протяжении почти двух недель пребывания в вагоне, постоянно подвергался издевательствам, унижениям со стороны своих же сослуживцев: при попустительстве прапорщика его практически не сменяли с поста, не давали спать, поджигая пальцы и ступни ног, систематически били, развлекались, засовывая его голову в унитаз. В конце концов, когда в вагоне остались одни военнослужащие, после попытки совершить коллективное изнасилование, измученный физически и морально, в состоянии физиологического аффекта, Артур взял пистолеты из незапертой тумбочки с оружием и расстрелял всех. По материалам предварительного следствия ему было предъявлено обвинение в умышленном убийстве.
Психологическая характеристика Соколаускаса, данная экспертами института им. Сербского, – дисциплинированный, впечатлительный, ранимый, повышенно социально ответственный, как раз и объясняет этот отчаянный акт защиты своего человеческого достоинства, тем более, что судя по письмам из части, этот юноша был готов к трудностям армейской службы и верил в воинское братство, товарищескую взаимовыручку. А в жизни все было далеко не так… В результате – трагедия многих людей.
Как нам представляется, этот молодой человек не преступник, а жертва тех диких отношений, сложившихся в данном случае между военнослужащими… Придя в себя после совершенного, Артур страдал и мучился от непоправимости случившегося, особенно страдал от того, что ему не верили на следствии. …В конце концов психика обвиняемого не выдержала, и он душевно заболел. Заболеванию, скорее всего, способствовало и затянувшееся девятимесячное следствие, неоднократные следственные эксперименты, изоляция от родных и близких, те условия следственного изолятора, которые сами по себе являются тяжелейшим испытанием.
Помочь Соколаускасу необходимо во имя высшей справедливости и милосердия…
Сотни писем ленинградцев, пришедших после передачи на ленинградское телевидение, свидетельствуют о той же позиции, которой придерживаемся и мы.
Нам хочется надеяться, что Артур Соколаускас вернется к нормальной человеческой жизни, что справедливость восторжествует, но по заключению военного трибунала, в случае выздоровления, он снова должен предстать перед судом, предварительно пройти вновь следственный изолятор, а следовательно нет гарантии, что надломленная психика вынесет все повторно. Мы считаем, что этот юноша уже прошел все круги ада, все искупил своими страданиями и что его надо помиловать.
Хочется надеяться, что эта чрезвычайная трагедия окажется последней в нашей армии, послужит хорошим уроком как командирам и политработникам, так и призывникам, а мы, матери и отцы, сможем спокойно провожать сыновей для исполнения своего долга при службе в армии».
Из письма делегатам XIX партконференции от
служащих НИИ Электрографии г.Вильнюса,
сослуживцев отца А.Соколаускаса. Более ста
подписей с расшифровкой фамилии, професии
и должности каждого подписчика.
…Стучали колеса, покачивался на ходу вагон, и нужно было слезать с полки. Но он не успел. Кто-то взялся за матрас, дернул, и Артур полетел вниз, едва успев схватиться за край полки, чтобы не стукнуться головой. Сильно ударился ногами о столик и нижнюю полку.
– Спишь долго, – лениво сказал Чернявый.
Молча Артур пошел умываться.
Но не успел закрыть за собой дверь туалета…
За что? За что? За что? Фашисты, сволочи, гады. Нет, это были не люди. Вонь толчка, тупые удары, возня в тесноте зловонной камеры, удушье, цепкие пальцы сзади, тяжелое сопенье, что-то горячее, проникающее внутрь его тела… Он рванулся, сильно ударившись об что-то, саданул локтем в мягкое, отпихнул еще кого-то – они не ожидали, они привыкли уже к вялости его и сами с утра были вялы, – тумбочка! – вспыхнуло вдруг в сознании четко и ясно. Тумбочка! Там! СПАСЕНИЕ! Только бы она не закрыта на ключ, только бы… Прости, Грета, простите, папа, мама, Эдвардас-брат, простите, не было другого выхода, простите все… Открыта! Рядом спит сержант, он первый… Все, все одинаковы, здесь нет людей – дьяволы, фашисты, гады, мразь, отродье! Грохот, гарь, мощь отдачи, толчками вливающая в него силу… Вот вам, вот вам, и тебе, скотина, и тебе, что, засуетились, испугались, подонки, мразь, дерьмо собачье, и ты, и ты, и ты тоже, мерзкая рожа, и ты…
И сверкала молния, и оглушительно гремел гром, и запах гари пьянил, и едкий дым щипал глаза, и было ощущение взлета, небывалого торжества, неуязвимости, вечной жизни… Но и непоправимости, невозвратимой потери. Что-то ушло навсегда. Он умер. Нет той, прежней жизни. Началась другая. Внезапно отрезвев, он огляделся. Все вокруг усеяно трупами. Не может быть. Это сон! Нет, это не сон. Неужели… Постукивают колеса, покачивается, поскрипывает вагон. Дым и гарь. Тишина. Неужели всех наповал? Да, он умеет стрелять. Облегчение небывалое, чувство силы. Но что же делать теперь? Он не готов к такому. Идти некуда. Он загнан. Теперь все против него. ВСЕ.
Мертвая тишина. Только стучат колеса и позванивают стоящие рядом стаканы. В отчаяньи он схватил один стакан, с силой бросил на пол. Из под кого-то медленно ползла широкая лужица крови – как живая.
Небо за окном хмуро по-прежнему, и мелькают снежинки. Давно ли… Прошли века. Он – один.
По счастливой случайности никто в этот вагон не зашел. Когда поезд остановился на полустанке, Соколаускас вышел в мир. Поезд, свистнув, покатил дальше, к Ленинграду.
Через некоторое время Соколаускас тоже добрался до Ленинграда. Там его опознали в автобусе. Он не сопротивлялся.
«Уважаемые тов. Соколаускасы!
Я смотрел по телевидению 25.03.88 передачу о судьбе Вашего сына. Вы можете гордиться им. Только так надо поступать с подонками, коих развелось очень много.
Конечно, цена за это слишком велика, очень жаль, что это повлияло