на его психику.
Прокурор говорил, что надо было ему обращаться за помощью к начальству. Пустое дело! Честь надо защищать самому. Дворяне в вопросах чести не обращались за защитой к кому-либо, даже к царю. Сейчас, конечно, защищать честь стало труднее, дуэли не признаются. И у него был один выход: совершить правосудие, как он это понимал самому. Вот почему его поведение у всех вызывает симпатию.
Так что Вы можете гордиться своим сыном, его поступок помог привлечь внимание общественности еще к одной ненормальности нашей жизни.
С уважением, Петухов Владимир Дмитриевич.
Мой адрес: Ленинград…»
«КОРРЕСПОНДЕНТ: Но, как стало известно, прапорщик, под началом которого выполнял задачу Соколаускас, не мог не знать об отношении к нему других военнослужащих, но действенных мер по предотвращению ненормальных взаимоотношений не принимал. Знал об этих конфликтах и комсомольский секретарь подразделения…
ГАВРИЛЮК /военный прокурор Ленинградского военного округа, полковник юстиции/: Да, это было. Но, несмотря на это, преступление А.Соколаускаса не имеет оправданий. Он знал и уставы, и порядок действий в подобных случаях… Вместо того, чтобы открыто, смело заявить о хамстве и оскорблениях во весь голос, призвать к этому комсомольскую организацию и воинский коллектив подразделения, где служил, и поставить обидчиков на место, он бесчеловечно расправился с ними, совершив самое страшное преступление – он убил своих сослуживцев…»
/Из статьи Т.Зазориной «Роковой рейс» в
Ленинградской газете «Смена» от 13.IV.88 г./
«Артурас! Артурас! Парень из Литвы!
Как же так случилось? Они теперь мертвы.
Время не воротишь, не сдвинешь стрелки вспять.
Но как ты смог, Артурас, судьбу свою принять?
В мгновение вместились твои все двадцать лет
И тот вагон проклятый, и этот пистолет…
А жаль, что на прицеле не каждый кат и жлоб,
Всадить бы в самом деле, им пулю в медный лоб.
Небось бы присмирели, поджали бы хвосты!
Спасибо тебе, парень, Артурас из Литвы!
За попранные души, за попранную честь,
И хорошо, что пули в стволах каленых есть.
И те, кто нас сильнее, кто волен унижать,
Запомните: придется посеянное сжать.
Артурас! Артурас! Артурас из Литвы!
Ты помнишь шорох капель, весенний шум листвы?
Пусть память о минувшем, привет родимых мест
Умножат твои силы, снести помогут крест!»
Игорь Алексеевич Шептер, февраль 1987 г.
Написал, когда узнал о задержании Артураса
и увидел его по телевидению.
Статья из газеты «Московские новости» от 22 июля 1990 г. Автор – Геннадий Жаворонков. «СПАСИ И СОХРАНИ!» – шепчут солдатские матери, провожая своих детей в армию.
«…Комитет солдатских матерей не спешил самораспускаться. В ходе своей борьбы он узнал об одной цифре, поражающей воображение. В армии только за годы перестройки от уголовных деяний и неуставных отношений погибли 15 тысяч солдат – больше, чем за десть лет войны в Афганистане. Не выдерживая издевательств со стороны старослужащих, а порой и офицеров, восемнадцатилетние ребята кончали жизнь самоубийством. Новобранцев калечили за нежелание унижаться. Все громкие заверения генералитета покончить мигом с дедовщиной так и остались лишь громкими заверениями. Бои местного и неместного значения продолжались. Только за истекший год, по данным комитета, в армии погибли 3 900 призывников. Вот против чего вступили теперь в бой солдатские матери. Я читаю письма, присланные в комитет от солдат, солдатских матерей, и передо мной предстает то, что ни оправдать, ни объяснить невозможно.
ДОРОГИЕ СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ! Посылая своего сына в армию (хотя ему и предлагали двухгодичную отсрочку), я давала ему наказ служить честно. И он выполнил свой долг.
Уже был приказ о демобилизации, оставалось служить какие-то денечки, и он совершил преступление – выстрелил в пьяного прапорщика, который оскорблял и унижал его… Мой сын осужден на шесть лет, хотя на суде было сказано, что прапорщик сам спровоцировал подобные действия…
Мне очень хочется понять, почему, отправляя в армию своих образцовых сыновей, мы получаем инвалидов, уродов, нервнобольных и, наконец, преступников?
Галина Ананьева. Новгород. 15.05.90 г.
В КОМИТЕТ СОЛДАТСКИХ МАТЕРЕЙ. У меня есть единственный сын, ему исполнилось 18 лет, и его стали призывать в армию, но дали отсрочку, так как он учится в техникуме. Очень беспокоюсь за его судьбу. У нас в Минусинске забрали сына одной матери 22 апреля, а затем через пересылочный пункт города Красноярска отправили в стройбат города Томска, и ее сын Калитниченко уже первого мая повесился. Но его спасли и положили в городскую больницу в психотерапию. Все это произошло за восемь дней. Представляете, какой страх вызвало это у всех матерей, которых ждет подобная участь…
Светлана Ничепорюг. Минусинск. Июнь 90 г.
Невыносимо читать эти письма, но еще невыносимее знать, что это все еще продолжается. Конечно же, это началось не сегодня и даже не вчера. А тогда, когда казарменный социализм развратил общество, убил его нравственные начала. Когда слежка, доносительство, оговор стали символами преданности системе. И в мое время службы в начале 60-х годов была стариковщина, но не столь массовая и не столь озверелая…
Конечно, нельзя лечить одну армию, не оздоровляя всего общества. Но для этого необходимо распахнуть в нее двери, тщательно задраенные под предлогом секретности, чтобы в ней, как и во всем обществе, воцарилась гласность – единственный гарант от беззакония.
В ГЛАВНУЮ ВОЕННУЮ ПРОКУРАТУРУ. Мы, родители военнослужащих, призванных в декабре 1989 года и проходящих службу в 557-м военно-строительном отряде (город Ленинград), вынуждены обратиться к вам в связи с возмутительным положением в этой части…
Группа солдат и сержантов устроила дикий ГУЛАГовский террор против новобранцев… Заставляют чистить себе сапоги, подшивать воротники и гладить форму, а за отказ бьют. Бьют молотком по позвоночнику, голове, рукам, суставам рук и ног, сапогами по голове и по почкам. От удара молотком по кокарде каждый потерпевший падает как подкошенный без сознания…
Не меньшее безобразие творится в столовой, где вышеуказанная группа солдат и сержантов съедает большую часть пищи, остальным военнослужащим ничего не остается.
Группа родителей солдат 2-й роты. 8.03.90 г.(Подписи).
ДОРОГАЯ СЕСТРА. Мы были в карауле. И вдруг в караульное помещение поступает сообщение: застрелился часовой.
Первым его нашел мой друг Генка. Возле трупа лежал блокнот. До смерти испугавшись, что его и всех нас, стоявших в карауле, замордуют, потому что кого-то надо замордовать, он схватил блокнот и вырвал оттуда исписанные листки. Потом я убедил Генку вернуть их адресату. Ведь письмо начиналось: «Прощайте мама и папа…»
Застрелившийся Воскресенский хотел стать военным инженером, много читал, занимался математикой. А пришел в армию – и идеал рухнул…
…Меня и Генку и еще двоих увозят в прокуратуру,