Добролюбова, сами же ее и вычеркнули.
История эта породила и «черную легенду», не находящую подтверждения в документах: якобы родители девушки, неприятно впечатленные болезненным обликом претендента на ее руку, заставили юношу пройти медицинский осмотр, в результате которого ему был объявлен смертный приговор, – и он тут же поспешил на родину, чтобы попрощаться с родными и друзьями…[617]
Однако никто прежде не изучил письма от сестры этой девушки, с милой припиской самой «невесты». Хранимые в Рукописном отделе Института русской литературы РАН и впервые предоставляемые читателю[618], они формируют цельную картину сватовства, полностью опровергая «черную легенду».
…В мае 1861 г., во время пребывания в Неаполе, Добролюбов встретил прелестную «мессинскую барышню», поразившую его воображение. Встреча произошла в археологической зоне в Помпеях, которую обязательно осматривали (и делают это до сих пор) все посетители Южной Италии. Познакомившись во время экскурсии, молодые люди, вероятно, увлеклись беседой: русский путешественник, вне сомнения, смог поразить девушку своим культурным багажом и знанием итальянской истории – что он с блеском демонстрирует и в своих итальянских очерках. Очаровательная новая знакомая – из старинного сицилийского города, Мессины, ее зовут редким романтическим именем Ильдегонда. В поездке ее сопровождал отец, синьор Фиокки (Fiocchi)[619] – одной незамужняя барышня путешествовать не могла. Из публикуемых ниже писем мы узнаем, что у нее были две старшие сестры – София, замужем за миланцем Франческо Брунетти, и Энрикетта, фамилию мужа которой мы не знаем, но предполагаем, что это был некий синьор Менни, тоже из Милана, или его окрестностей.
Существовал и брат, который, как мы выяснили из писем, служил в армии. У сицилийцев военная судьба тогда была сложной – будучи солдатами бурбонской армии, они первоначально пытались противостоять натиску Гарибальди, но после его побед многие перешли на сторону краснорубашечников, другие сопротивлялись вяло, и в итоге южно-итальянское войско капитулировало, а остатки его корпусов были включены в состав армии объединенного Итальянского королевства. Весной 1861 г. военные действия между севером и югом прекратились, и брат Ильдегонды, как мы узнаем, возвратился в лоно семьи, целым и невредимым.
Вне сомнения, Николай и Ильдегонда после Помпей стали встречаться в Неаполе, конечно, в присутствии отца девушки. Скорей всего, Добролюбов изъяснялся на ломаном итальянском: за полгода погружения в лингвистическую среду, с его блестящими способностями и при глубоком знакомстве с латынью, он мог на базе отменного французского структурировать итальянский. Кроме того, в текстах сестер не встречается никаких галлицизмов, да и София прямо призывает Николая Александровича подучить итальянский язык.
Мы не знаем возраста «мессинской барышни», однако можно предположить, что ей было около 18–20 лет: с одной стороны, она уже работала, как взрослая, на сезонной работе (см. об этом ниже в письмах), с другой стороны, еще не строила планов о замужестве, как пишет София.
Взаимное влечение углублялось, русский юноша понравился и синьору Фиокки, который, выдав двух дочерей замуж, явно подумывал о партии для своей младшей дочери. Добролюбов даже получил от него приглашение проведать семью в Мессине, когда все вернутся из поездки на север Италии. Но этого не произошло.
Николай и Ильдегонда расстались. Влюбленный молодой человек решил сделать предложение и 22 мая отправил официальное письмо родным барышни. К тому времени относится и фотопортрет, сделанный в ателье Жана Грийе (Grillet), который мы поместили на фронтисписе нашей книги. Скорее всего, Добролюбов намеревался передать его Ильдегонде и членам ее семьи, с которыми еще не был знаком. Для портрета было избрано лучшее фотоателье в Неаполе, принадлежавшее французу-эмигранту. На обороте фотокарточки, рядом с адресом[620], фотограф поставил национальный герб – уже не Неаполитанского королевства, а объединенного Итальянского, с символикой Савойской династии. Жийе был известен своими снимками Помпей: у Добролюбова, наверняка, была возможность выбора заднего плана, и, снявшись на «фоне» Везувия, он тонко намекнул на место знакомства с девушкой, визуально прокомментировав собственные поэтические строки – «Но недаром над нами волкан…».
Николай Александрович спешил и решил не дожидаться будущей встречи в Мессине. Куда и кому он отправил брачное предложение? Самой Ильдегонде, согласно этикету, он не мог его направить – предложение должен был получить отец или кто-то из мужчин – членов семейства. В текстах писем фигура отца полностью отсутствует: синьор Фиокки, вероятно, отвез Ильдегонду на север, к матери и замужним сестрам, и вернулся в свою Мессину. Добролюбов в итоге послал свое предложение на адрес Энрикетты, вероятно, самой старшей из сестер.
Из ответа следует, что все три сестры и их мать, были заняты на шелкопрядстве – сезонной работе. Энрикетта и София уже жили в Ломбардии, а Ильдегонда вместе с матерью приезжали туда в июне, когда шла работа с коконами. Из этого следует, что синьор Фиокки был небогатым. Его дочери явно не получили хорошего образования: эпистолярный стиль Софии и Ильдегонды не отличается изяществом и даже коряв (при переводе нам, признаться, не удавалось соблюдать угловатые обороты, и русский текст более гладкий, нежели оригинал). Однако сестры умели писать, и писали красиво, каллиграфически. Можно еще отметить, что София всячески избегала сицилийских диалектизмов, стараясь изъясняться на усредненном итальянском.
Мы убеждены, что Фиокки не принадлежали к дворянскому сословию: сицилийские дворяне были весьма щепетильны в своих связях, и разночинец из России вряд ли мог рассчитывать на партию среди дворянок из Мессины.
Брачное предложение Добролюбова пришло в Ломбардию к Энрикетте, в то время как Ильдегонда находилась в другом месте, в селении Страделла, недалеко от границы с Пьемонтом. Энрикетта собиралась к Ильдегонде, но София забрала послание, так как вроде бы сама планировала ехать в Страделлу, да она была и душевно более близка к младшей сестре. Однако София допустила досадную паузу – и из-за вынужденной задержки в Милане не передала предложение от Добролюбова сразу. В итоге Ильдегонда узнала о нем много позже, чем могла, но тотчас же благожелательно ответила – согласно этикету, через сестру, добавляя собственноручную милую приписку. Содержание ответа: русский «жених» ей симпатичен, ее сердце никем не занято, надо познакомиться поближе и развеять возможные сомнения.
Тем временем томившийся неизвестностью в Неаполе Добролюбов долго ждал ответа, но так и не дождался. Вслед за предложением он отправил «невесте» в подарок поэму «Ильдегонда» Томмазо Гросси (1820). Заинтересовавшись редким именем, он купил в Неаполе эту книгу, вдохновившую родителей новорожденной дочери, что косвенным образом может свидетельствовать о достаточной образованности семейства и широком кругозоре (действие романтической новеллы, с антиклерикальной тональностью, происходит в средневековой Ломбардии). Скорее всего, поэма эта уже была у девушки, но Добролюбов, думается, приобрел красивое, иллюстрированное издание (это или