– Презираешь, а идешь из-за них на такую страсть.
– Я не из-за денег иду.
– Из-за чего же?
– Никем больше не могу быть на этой земле – только вором. Это Егор сказал с гордостью. Ему было очень легко с Любой. Хотелось, например, чем-нибудь ее удивить.
– Ое-ей! Ну, допивай да пойдем! – сказала Люба.
– Куда? – сам удивился Егор.
– Ко мне. Ты же ко мне приехал. Или у тебя еще где-нибудь заочница есть? – Люба засмеялась. Ей тоже было легко с Егором, очень легко.
– Погоди… – не понимал Егор. – Но мы же теперь выяснили, что я не бухгалтер…
– Ну уж, ты тоже выбрал профессию… – Люба качнула головой. – Хотя бы уж свиновод, что ли, и то лучше. Выдумал бы какой-нибудь падеж свиней – ну, осудили, мол. А ты, и правда-то не похож на жулика. Нормальный мужик… даже вроде наш, деревенский. Ну, свиновод, пошли, что ли?
– Между прочим, – не без фанаберии заговорил Егор, – к вашему сведению: я шофер второго класса.
– И права есть? – с недоверием спросила Люба.
– Права в Магадане. Я правду говорю.
– Ну, видишь, тебе же цены нет, а ты – Горе! Бича хорошего нет на это горе. Пошли.
– Типичная крестьянская психология. Ломовая. Я – рецидивист, дурочка! Я ворюга несусветный. Я…
– Тише! Что, опьянел, что ли?
– Так. А в чем дело? – опомнился Егор. – Не понимаю, объясни, пожалуйста. Ну, мы пойдем… Что дальше?
– Пошли ко мне. Отдохни хоть с недельку… Украсть у меня все равно нечего. Отдышись… Потом уж поедешь магазины ломать. Пойдем. А то люди скажут: встретила – от ворот поворот. Зачем же тогда звала? Знаешь мы тут какие!.. Сразу друг друга осудим. Да и потом… не боюсь я тебя чего-то, не знаю.
– Так… А папаша твой не приголубит меня… колуном по лбу? Мало ли какая ему мысль придет в голову.
– Нет, ничего. Теперь уж надейся на меня.
Дом у Байкаловых большой, крестовый. В одной половине дома жила Люба со стариками, через стенку – брат с семьей.
Дом стоял на высоком берегу реки, за рекой открывались необозримые дали. Хозяйство у Байкаловых налаженное, широкий двор с постройками, баня на самой крутизне.
Старики Байкаловы как раз стряпали пельмени, когда хозяйка, Михайловна, увидела в окно Любу и Егора.
– Гли-ка, ведет ведь! – всполошилась она. – Любка-то!.. Рестанта-то!..
Старик тоже приник к окошку…
– Вот теперь заживем! – в сердцах сказал он. – По внутреннему распорядку. Язви тя в душу! Вот это отчебучила дочь!
Видно было, как Люба что-то рассказывает Егору: показывала рукой за реку, оглядывалась и показывала назад, на село. Егор послушно крутил головой… Но больше взглядывал на дом Любы, на окна.
А тут переполох полный. Не верили старики, что кто-то, правда, приедет к ним из тюрьмы. И хоть Люба и телеграмму им показывала от Егора, все равно не верилось. А обернулось все чистой правдой.
– Ну, окаянная, ну, халда! – сокрушалась старуха. – Ну, чо я могла с халдой поделать? Ничо же я не могла…
– Ты вида не показывай, что мы напужались или ишо чего… – учил ее дед. – Видали мы таких… Разбойников! Стенька Разин нашелся.
– Однако и приветить ведь надо? – первая же и сообразила старуха. – Или как? У меня голова кругом пошла – не соображу…
– Надо. Все будем по-людски делать, а там уж поглядим: может, жизни свои покладем… через дочь родную. Ну, Любка, Любка…
Вошли Люба с Егором.
– Здравствуйте! – приветливо сказал Егор.
Старики в ответ только кивнули… И открыто, прямо разглядывали Егора.
– Ну, вот и бухгалтер наш, – как ни в чем не бывало заговорила Люба. – И никакой он вовсе не разбойник с большой дороги, а попал по… этому, по…
– По недоразумению, – подсказал Егор.
– И сколько же счас дают за недоразумение? – спросил старик.
– Пять, – кротко ответил Егор.
– Мало. Раньше больше давали.
– По какому же такому недоразумению загудел-то? – прямо спросила старуха.
– Начальство воровало, а он списывал, – пояснила Люба. – Ну, допросили? А теперь покормить надо – человек с дороги. Садись пока, Георгий.
Егор обнажил свою стриженую голову и скромненько присел на краешек стула.
– Посиди пока, – велела Люба. – Я пойду баню затоплю. И будем обедать.
Люба ушла. Нарочно, похоже, ушла – чтобы они тут до чего-нибудь хоть договорились. Сами. Наверно, надеялась на своих незлобивых родителей.
– Закурить можно? – спросил Егор.
Не то что тяжело ему было – ну и выгонят, делов-то! – но если бы, например, все обошлось миром, то оно бы и лучше. Интереснее. Конечно, не ради одного голого интереса хотелось бы здесь прижиться хоть на малое время, а еще и надо было. Где-то надо было и пересидеть и осмотреться.
– Кури, – разрешил дед. – Какие куришь?
– «Памир».
– Сигаретки, что ли?
– Сигаретки.
– Ну-ка дай я спробую.
Дед подсел к Егору… И все приглядывался к нему, приглядывался.
Закурили.
– Да какое, говоришь, недоразумение-то вышло? Метил кому-нибудь по лбу, а угодил в лоб? – как бы между делом спросил дед.
Егор посмотрел на смекалистого старика.
– Да… – неопределенно сказал он. – Семерых в одном месте зарезали, а восьмого не углядели – ушел. Вот и попались…
Старуха выронила из рук полено. И села на лавку.
Старик оказался умнее, не испугался.
– Семерых?
– Семерых. Напрочь: головы в мешок поклали и ушли.
– Свят-свят-свят… – закрестилась старуха. – Федя…
– Тихо! – скомандовал старик. – Один дурак городит чего ни попадя, а другая… А ты, кобель, аккуратней с языком-то: тут пожилые люди.
– Так что же вы, пожилые люди, сами меня с ходу в разбойники записали? Вам говорят – бухгалтер, а вы, можно сказать, хихикаете. Ну – из тюрьмы… Что же, в тюрьме одни только убийцы сидят?
– Кто тебя в убийцы зачисляет! Но только ты тоже… того, что ты бухгалтер, это ты тоже… не заливай тут. Бухгалтер! Я бухгалтеров-то видел-перевидел!.. Бухгалтера тихие все, маленько вроде пришибленные. У бухгалтера голос слабенький, очочки… и, потом, я заметил: они все курносые. Какой же ты бухгалтер – об твой лоб-то можно поросят шестимесячных бить. Это ты Любке вон говори про бухгалтера – она поверит. А я, как ты зашел, сразу определил: этот или за драку какую, или машину лесу украл. Так?
– Тебе прямо оперуполномоченным работать, отец, – сказал Егор. – Цены бы не было. Колчаку не служил в молодые годы? В контрразведке белогвардейской?
Старик часто-часто заморгал. Тут он чего-то растерялся. Чего, он и сам не знал. Слова очень уж зловещие.
– Ты чего это? – спросил он. – Чего мелешь-то?
– А чего так сразу смутился? Я просто спрашиваю… Хорошо, другой вопрос: колоски в трудные годы воровал с колхозных полей?
Старик, изумленный таким неожиданным оборотом, молчал. Он вовсе сбился с налаженного было снисходительного тона и не находил, что отвечать этому обормоту. Впрочем, Егор так и поставил свой «допрос», чтобы сбивать и не давать опомниться. Он видел в своей жизни мастеров этого дела.
– Затрудняетесь, – продолжал Егор. – Ну, хорошо… Ну, поставим вопрос несколько иначе, по-домашнему, что ли: на собраниях часто выступаем?
– Ты чего тут Микитку-то из себя строишь? – спросил наконец старик. И готов был очень обозлиться. Готов был наговорить много и сердито, но вдруг Егор пружинисто снялся с места, надел форменную свою фуражку и заходил по комнате.
– Видите, как мы славно пристроились жить! – заговорил Егор, изредка остро взглядывая на сидящего старика. – Страна производит электричество, паровозы, миллионы тонн чугуна… Люди напрягают все силы… Люди буквально падают от напряжения, ликвидируют все остатки разгильдяйства и слабоумия, люди, можно сказать, заикаются от напряжения.
Егор наскочил на слово «напряжение» и с удовольствием смаковал его.
– Люди покрываются морщинами на Крайнем Севере и вынуждены вставлять себе золотые зубы… А в это самое время находятся другие люди, которые из всех достижений человечества облюбовали себе печку! Вот так! Славно, славно… Будем лучше чувал подпирать ногами, чем дружно напрягаться вместе со всеми…
– Да он с десяти годов работает! – встряла старуха. – Он с малолетства на пашне…
– Реплики – потом! – резковато осадил ее Егор. – А то мы все добренькие – когда это не касается наших интересов, нашего, так сказать, кармана…
– Я – стахановец вечный! – чуть не закричал старик. – У меня восемнадцать похвальных грамот.
Егор остановился, очень удивленный.
– Так чего же ты сидишь, молчишь? – спросил он Другим тоном.
– «Молчишь»… Ты же мне слова не даешь воткнуть!
– Где похвальные грамоты?
– Там, – сказала старуха, вконец тоже сбитая с толку.
– Где «там»?
– Вон, в шкапчике… все прибраны.