зеленеющие в предвкушении весны.
– Он рассказывал, как приезжал сюда в детстве?
– В деталях: картинки, запахи, звуки. Рассказывал, как ухаживал за лошадьми и рыбачил с твоим отцом. Знаешь, он вырос в Нью-Йорке, но именно холмы считает домом, судя по его рассказам.
– Странно. Я всегда думала, что его дом – Нью-Йорк.
– Скорее Нью-Йорк – нечто, что Куп должен был завоевать. Зато в холмах он буквально… обретал покой. Звучит немного пафосно, но это так. Я раньше думал, что он романтизирует или идеализирует это место: многие так делают, когда ностальгируют о детских годах. Признаюсь честно, думал, что он идеализирует и тебя. Я рад, что ошибся.
– Спасибо за комплимент, но мне, в свою очередь, кажется, что мы все идеализируем или демонизируем свои детские годы – кому как повезет. Я не могу представить, что Куп так много говорил обо мне. Ну а рыбалка была самой обычной, – быстро добавила она. – Удочки, катушки…
– У него много воспоминаний, связанных с тобой из детства и юности. Он показывал мне твои статьи.
– Вот как… – Лил потрясенно уставилась на него. – Должно быть, это было увлекательно для неспециалиста.
– Так и есть. Твои статьи переносят читателя в пустыню Аляски, в низины Эверглейдс, на африканские равнины, на запад Америки, к великим тайнам Непала. Так можно побывать почти во всем мире. А твои статьи о холмах помогли мне с разработкой системы безопасности.
С минуту они шли молча.
– Наверное, выдавать Купа с потрохами – это не очень по-дружески, но он носит твою фотографию в своем бумажнике.
– Много лет назад он расстался со мной. Это был его выбор.
– С этим не поспоришь. Ты ведь никогда не встречалась с его отцом, не так ли?
– Нет.
– Он очень жесткий, бесчувственный человек. У меня вот тоже были проблемы с отцом, но разве это мешало нашим с ним взаимоотношениям? Я всегда знал, что я важен для него. А вот Куп всегда знал, что имя – единственная значимая часть его личности для отца. Если человек, который должен любить тебя безусловно и принимать таким, какой ты есть, постоянно обесценивает все, что с тобой связано, сложно сохранить чувство собственного достоинства.
Она вспомнила Купа ребенком: грустного и злого. Рассказ Брэда прояснил, почему он был таким.
– Я знаю, это было тяжелым испытанием для него. Мне достались лучшие родители в мире, так что мне очень трудно понять, каково пройти через это.
Но про себя она думала: «Какого черта?»
– Скажи, это мужская логика или что? Оттолкнуть людей, которые любят и ценят тебя, и бороться в одиночку, собирая вокруг себя тех, кто тебя не любит и не ценит?
– Как ты узнаешь, что заслуживаешь любви и уважения, если не докажешь свою состоятельность?
– Чисто мужская логика. Все ясно.
– Возможно. При этом я сейчас разговариваю с женщиной, которая не так давно провела шесть месяцев в Андах, вдалеке от родных мест. Понимаю, это твоя работа, – сказал он, прежде чем она успела ответить. – Дело твоей жизни. Полагаю, это были не туристические поездки? Думаю, ты много путешествовала по миру, много времени провела в одиночестве, чтобы доказать себе и другим, чего ты стоишь.
– Не хочется признавать, но ты прав.
– После той истории с Дори Куп решил примириться с матерью.
«О, – подумала она. – Ну конечно. Очень в духе Купера».
– И у него получилось, – продолжал Брэд. – Он пытался наладить отношения и с отцом.
– Правда? – спросила она. – Да, конечно, как иначе.
– Здесь он потерпел фиаско. Тогда он занялся собственным бизнесом, и дела шли довольно успешно. Мне кажется, это был способ доказать, что ему не нужны деньги из траста для достижения успеха.
– Думаю, именно эту тему педалировал его отец. Никогда его не видела, но отлично представляю, как во время попытки сына примириться он говорит, что Куп ничто без семейных денег. Без его денег. Я прямо-таки слышу эти слова. И представляю себе напряженного и решительного Купера, готового снова доказать, что тот не прав.
– Он доказал, что отец не прав. И не раз. Но я бы сказал, что именно в тот момент Куп перестал нуждаться в одобрении отца в любом виде. Он никогда не говорил и, вероятно, не признался бы в этом, но я знаю его. Твое одобрение всегда было для него крайне важно.
– Он никогда не интересовался моим мнением.
– Неужели? – спросил Брэд.
– Я не… – Она обернулась на крик, наблюдая за фургоном перед первой хижиной. – Это наша тигрица.
– Ничего себе, та самая тигрица из стрип-клуба? Можно мне посмотреть?
– Конечно, но танцевать она не будет. Мы заведем ее в вольер, – сказала Лил, пока они шли к фургону. – По другую сторону ограждения, которое мы поставили у Бориса. Он старый, но вздорный. Она молодая, но ее лишили когтей. И большую часть своей жизни она провела на цепи или в клетке, накачанная транквилизаторами. Она не была рядом с себе подобными. Мы посмотрим, как они отреагируют друг на друга. Я не хочу, чтобы кто-то из них пострадал.
Лил остановилась, чтобы представиться и пожать руки водителю и сопровождающему.
– Наш офис-менеджер, Мэри Блант. Мэри займется оформлением документов. Я бы хотела увидеть тигрицу.
Лил забралась в грузовой отсек и присела так, чтобы встретиться взглядом с тусклыми глазами зверя. «Она совершенно сломлена», – с тоской подумала Лил. Все звериное величие и свирепость вытравлены годами жестокого обращения.
– Привет, красотка, – пробормотала она. – Здравствуй, Делайла. Добро пожаловать в совершенно новый мир. Давай отвезем ее домой, – позвала она. – Я поеду с ней обратно.
Она села, скрестив ноги, на пол фургона и осторожно прижала ладонь к решетке. Делайла еле шелохнулась.
– Никто больше никогда не причинит тебе вреда и не унизит тебя. Теперь у тебя есть семья.
Как и в случае с изнеженной Клео, они поставили клетку, заперли дверь на замок и открыли вольер. В отличие от своей предшественницы, тигрица даже не попыталась покинуть клетку.
Борис, напротив, пробрался прямиком к ограде и теперь принюхивался к воздуху. Лил отметила, что он заявил о своем присутствии и начал прихорашиваться, чего не делал уже очень давно. Расправив грудную клетку, тигр зарычал.
Делайлу пробрала легкая дрожь.
– Давайте отойдем. Она нервничает. В вольере есть еда и вода. И с ней разговаривает Борис. Как только ей станет комфортно, она выйдет.
– Она выглядит эмоционально подавленной, – заметил Люциус, убирая камеру.
– Тэнси займется ею. Если понадобится, вызовем штатного психиатра.
– У вас есть психиатр для тигров? – удивленно спросил Брэд.
– Поведенческий психолог, если точнее. Мы работали с ним раньше, в крайних случаях. Думаю, его можно назвать… шаманом для экзотических животных. – Она улыбнулась. – Он ведет свою программу на Animal Planet. Я думаю, мы в состоянии позаботиться о Делайле. Она устала… и… ее уверенность в себе очень хрупка. Но мы дадим ей понять, что здесь ее любят, ценят, здесь она в безопасности.
– Мне кажется, этот здоровяк сражен наповал, – заметил Брэд, глядя, как Борис трется о забор.
– Он долго жил в одиночестве. Самцы тигров хорошо уживаются с самками. Они более рыцарственные, чем львы. – Лил отошла от вольера и села на скамейку. – Понаблюдаю немного.
– Я пойду проверю, как продвигается работа над вашими воротами. Мы сможем протестировать систему через пару часов.
Примерно через полчаса к Лил присоединилась Тэнси; она принесла с собой