так и не взрослеет. Вместо этого – даже после того как с ведьмой (альтернативная фигура матери) уже покончено – продолжает искать ей замену и таким образом обрекает себя на гибель.
Источники
«Гензель и Гретель» – немецкая народная сказка, но у нее есть аналоги в других культурах, поскольку она является частью той традиции сказок, которую лучше обобщающе назвать «Дети и людоед» – это когда дети оказываются в логове людоеда и меняют с ним правила игры, зачастую благополучно сбегая от него с золотом или сокровищами. Впервые она была опубликована братьями Гримм в 1812 году, а услышана от их соседки Дортхен Вильд, которая позже стала женой Вильгельма Гримма. Братья последовательно пересматривали многие истории в своих сборниках, и между их первоначальной версией этой сказки и окончательным вариантом, появившимся в 1857 году, прошло почти полвека. За это время детям успели дать имена, их мать стала мачехой, и были названы причины, по которым их бросили на произвол судьбы.
Наверное, братьям особенно нравилась эта история, поскольку она перекликалась с реалиями их собственной жизни: отсутствующим, давно умершим отцом (заброшенность), их привязанностью к матери и их собственной близостью как братьев. В конце концов это одна из немногих сказок, в которой речь идет о любви между братьями и сестрами, а не о соперничестве между ними (например, как в «Золушке»). Сюжет ее также имеет определенную подоплеку в реалиях того времени: в Германии XIX века царил голод, в городах было немало брошенных детей, а женская смертность, особенно во время или после родов, означала, что мачехи были вездесущи. Точно так же как и угроза, исходящая от лесов, была более чем реальной, и у ребенка, заблудившегося в них, было мало шансов остаться в живых.
Вариации на тему этой сказки пера современных писателей можно найти в сборниках рассказов «Напевы и распевы» Роберта Кувера («Пряничный домик»); «Счастлив оказаться здесь» Гаррисона Кейллора («Моя бабушка, я сам»); «Поцелуй ведьмы» Эммы Донохью («Сказка о хижине») и сборнике стихов «Превращения» Энн Секстон издания 1971 года («Гензель и Гретель»).
Три козленка
Дэвид никогда не видел троллей, хотя очень любил сказки про них. Он вспомнил, что эти мрачные создания живут под мостами и испытывают путников, поедая тех, кто не пройдет испытания. Но тролли, с горящими факелами перелезавшие через край каньона, оказались не совсем такими, как он ожидал. Они были ниже Лесника, но очень широкие, с кожей грубой и складчатой, как у слонов. Вдоль хребтов у них шли костяные пластины, как у динозавров, а лицами они очень напоминали обезьян – очень уродливых, с изъязвленными физиономиями, но все же обезьян. Каждый тролль, мерзко ухмыляясь, занял позицию перед одним из мостов. Их маленькие красные глазки зловеще мерцали в свете факелов.
Из «Книги потерянных вещей», глава XII
О троллях и трех козлятах
История про трех козлят (известная еще как сказка про трех козлов Граф) – вероятно, одна из первых услышанных мною в детстве. Ее привлекательность для детей очевидна: она структурно проста, довольно репетативна и легко запоминается. Однако сюжет ее запомнился мне как несколько зловещий, поскольку козлята вроде как уж больно легко сдают друг друга (каждый из них по очереди уверяет притаившегося под мостом тролля, что сам-то он хилый и маленький, а вот позади идет кое-кто пожирнее), и мне оставалось лишь принять на веру, что они были в курсе, что последний козленок достаточно силен, чтобы управиться с троллем. Не сказал бы, что она особо многому учит детей, не считая того факта, что стоит закорешиться с кем-то, кто поздоровей тебя и кто в случае чего разберется с потенциальными задирами, и что вполне нормально предавать своих друзей, если совсем уж припрет. Одна моя хорошая знакомая была очень огорчена подобной интерпретацией, поскольку ее мама всегда говорила ей, что мораль этой сказки заключается в том, что сильный должен защищать слабого. Хотя если б это было так, то самый крупный козел наверняка пошел бы через мост первым. Вдобавок эта сказка также наводит на мысли о некоторой необоснованности веры в способность троллей понять концепцию отсроченного удовлетворения. (Существует также вероятность того, что козлята намеренно ищут неприятностей, зная, что самый большой из них может сокрушить любого тролля, который только попадется им на пути, так что тем самым несколько напоминают чуть более волосатую версию Чарльза Бронсона в «Жажде смерти»[15], который косит грабителей в Нью-Йорке носком, набитым стопками монет.)
Тем не менее мне всегда нравился образ тролля под мостом и угроза быть съеденным, которую он олицетворяет. «Книга потерянных вещей» использует условности моста, преодоления трудностей (в данном случае загадки) и троллей вполне традиционным способом. Достоинство же оригинальной сказки – в ее простоте: угроза и препятствия преодолеваются в ней за счет того, что герои превосходят противника смекалкой.
Белоснежка и семь гномов
– А-а, – протянул удовлетворенный ответом гном и снова зашагал по тропинке. – Все о ней слышали. «О-о-о, Белоснежка, она живет с гномами и ест их поедом и дома, и не дома. Они даже прикончить ее толком не могут…» Да уж, о Белоснежке все знают.
– Э-э, прикончить? – переспросил Дэвид.
– Отравленным яблоком, – объяснил гном. – Не слишком хорошо сработало. Мы не рассчитали дозу.
Из «Книги потерянных вещей», глава XIII
Про сказку «Белоснежка и семь гномов»
Встреча Дэвида с гномами остается самой светлой сценой в книге, и это намеренно, хотя умолчание наиболее темных аспектов этой истории уже само по себе поднимает вопросы о глубочайших страхах Дэвида. Ведь, в конце концов, это сказка, в которой злая ревнивая мачеха замышляет убить и съесть ребенка, и поэтому вроде приходилось ожидать, что воображение Дэвида придаст ей еще более мрачный оборот. И все же для большинства читавших эту книгу в детстве, или же особенно для тех, кто помнит диснеевский мультфильм, пожалуй, прежде всего гномы являются самой запоминающейся линией сюжета. Конечно, ведьма/мачеха – довольно устрашающий персонаж, и многие из нас могут без запинки произнести ее заклинание перед собственным зеркалом, но в гномах есть утешение и обещание помощи и защиты, сколь бы ограниченными ни были их возможности. При написании этой книги мне оставалось лишь гадать, не предпочтет ли Дэвид полностью отложить в сторону проблему мачехи и вместо этого сосредоточиться исключительно на гномах.
Их личности, однако, слегка изменились из-за их близости к книге об истории коммунизма на книжной полке Дэвида, которую он пытался понять, но так и не сумел, сдавшись уже через пару страниц. Одна из