Все это его мало беспокоило. Он хотел остаться один и все хорошенько обдумать. Шли дни, и он потихоньку приходил в себя. Горе и гнев перешли в стоицизм, дающий ему силы ждать и надеяться. Конечно, он всего лишь Кукушонок, слабый и одинокий. Но таковы они все, и, пока они способны плакать, и смеяться, и испытывать судьбу, остается шанс на спасение.
Иначе не на что и надеяться.
Книга III
Из пустой четверти
Часть десятая
Поиски Бича
«Если долго всматриваться в бездну, то и бездна начнет всматриваться в тебя».
Ф. Ницше «По ту сторону добра и зла»
I
Нет отдыха проклятым
1
До исследования Руб эль-Хали была белым пятном на карте мира. После него она осталась таким же. Это имя, данное пустыне кочующими по Аравии бедуинами, означает «Пустая Четверть». То, что они, живущие в пустоте, способной свести с ума обычного человека, так назвали это место, говорит о нем лучше любых слов.
Были европейцы, кого не убедило это имя и которые с начала XIX века дерзали нарушить молчание самой большой и самой страшной пустыни мира.
Никто не жил там, среди двухсот пятидесяти тысяч квадратных миль песка, где барханы вздымались выше гор, а на выжженных солнцем плоскогорьях можно было разместить целый народ. Там не было ни дорог, ни тропинок, и большинство тех, кто входил туда, остались там навечно.
Но породу исследователей, полубезумных покорителей неведомого, это только вдохновляло. Некоторые стремились утонить существующие карты, хотя в этом месте них было нечегонаносить. Другие искали затерянные города и баснословные сокровища. Третьи – их тоже было немало – искали там ковчег или Эдем.
Объединяло их всех одно: они возвращались из Пустой Четверти – если возвращались, – другими. Каждый из них оставил там часть свой души. Многие потом возвращались, словно пустыня призывала их. И те из них, кто все же умер дома, видели в последний час не любящие лица вокруг, не вишневое дерево за окном, а пустыню, влекущую их, как бездна, обещающая блаженное Ничто.
2
Шэдвелл годами слышал от Иммаколаты, что Бич скрывается в пустыне. Потом он перестал ее слушать и вспомнил об этом лишь тогда, когда стоял над долиной, где исчезла Фуга, и думал о мести.
Прошло немало времени прежде, чем он понял, где нужно искать. Эта пустыня вполне соответствовала описаниям Иммаколаты и до сих была почти не изучена. Но если Бич действительно там, то как его найти?
Он консультировался с исследователями, особенно с одним из них, по фамилии Эмерсон. Он дважды пересекал Руб эль-Хали на верблюде. Сейчас он уже состарился, но еще говорил о пустыне с нежностью, как о жестокой любовнице, боли от которой ждешь снова и снова.
Он дал немало ценных советов, а под конец сказал:
– Завидую вам, Шэдвелл. Видит Бог, завидую.
3
Хотя Эмерсон говорил, что пустыня предпочитает одиночек, он взял с собой Хобарта.
Тот больше не был слугой Закона. После событий, погубивших его бригаду, его едва не отдали под суд, но решили, что он не в своем уме, и отпустили на все четыре стороны. Сфабриковали целую историю, которая позволила сделать из погибших в Фуге героев, а уцелевшим обеспечить приличную пенсию по нетрудоспособности. Несколько безутешных вдов попытались докопаться до истины, но обстоятельства были так невероятны, что их предпочитали забыть.
Безумие Хобарта, однако, было иного свойства, чем у его несчастных подчиненных. Образ огня, внушенный ему Шэдвеллом, все еще владел им, несмотря на исчезновение пиджака. Он остался с торговцем потому, что никто другой не разделял его чувств и не говорил на языке, понятном его больному мозгу. Когда Шэдвелл говорил о Биче, Хобарт знал, что это Дракон, которым он был когда-то и жаждал стать опять.
Таким образом, они вдвоем достигли селения у южных границ Четверти, такого маленького, что у него не было даже названия. Там они решили оставить джип и наняли верблюдов и проводников. Только люди из племени аль-Мурра осмеливались углубляться в пустыню, претендуя на родство с ее духами. Первого из проводников, которого звали Митрак ибн Талак, Шэдвелл отобрал потому, что он уже четыре раза водил белых в Четверть. Вторым был мальчишка лет пятнадцати, Джабир – Митрак называл его то братом, то шурином, то еще кем-то, и упорно отказывался отправиться без него.
С ними едва можно было объясниться – английского они не знали, а арабский Хобарта был из рук вон плох, – но свое дело они знали хорошо. Через день верблюды и припасы были готовы. Отъезд назначили на утро.
* * *
Ночью подул ветер, задувая песок под дверь хижины, где они жили.
Шэдвелл чувствовал себя отвратительно. Весь предыдущий день его тошнило, и полночи он провел, скорчившись над помойным ведром.
Именно там он впервые услышал зов. Он шел из пустыни, Частая и затихая, как плач какой-то адской вдовы. Он чкогда не слышал ничего подобного.
Он встал. Без сомнения, это Бич. Он звал их. Им не придется блуждать по пустыне вслепую. Ветер рано или поздно приведет их к своему хозяину.
Шэдвелл натянул штаны и открыл дверь. Ветер развевал песок, рыская у домов, как бешеный пес. Он прислушался, боясь, что это просто галлюцинация, следствие болезни. Звук пришел снова.
Мимо проходил один из местных. Шэдвелл подозвал его.
– Ты слышишь?
Араб поднял на него испуганное лицо. Одного глаза у него не было.
– Слышишь?
– Аль-Хиял, —сквозь зубы произнес араб.
– Что?
– Аль-Хиял, —он отскочил от Шэдвелла, схватившись за пояс, где висел нож.
Торговец, улыбаясь, отошел. Внутри него все пело. Завтра они отправятся в путь и найдут то, что ищут. Обязательно найдут.
– Я слышу, – сказал он, и ветер унес его слова туда, где их ждали.
II
Забвение
1
Ничто в книгах, в рассказах, даже в голосе, который он слышал ночью, не подготовило Шэдвелла к полнейшей пустоте. Руб эль-Хали. Никакие слова не могли передать истины.
Час за часом они ехали по тому же песку, под тем же белым небом, и видели тот же чистый горизонт. Шэдвелл не хотел тратить сил на разговоры, а Хобарт всегда был молчалив. Арабы же ехали впереди на своих верблюдах и тоже молчали, лишь изредка переговариваясь шепотом. При отсутствии внешних впечатлений ум обращался к собственному телу и прислушивался к шуму крови и к шуршанию бедер о седло.
Даже мысли о том, что ждет их в конце пути, тонули в вялом безразличии. Когда они останавливались, чтобы дать отдых верблюдам или хлебнуть по глотку теплой воды, становилось еще хуже. Тишина обступала со всех сторон, давила жутью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});