сырости или сжимают руки, покрытые синяками от лоз. Однако никаких следов Мариуса. Он в одной из медицинских палаток, где ему зашивают раны? Или он был одним из унесенных на носилках учеников, окоченевших и неподвижных? Неужели кто-то добрался до него раньше меня?
Все Смиренные тоже там, изо всех сил носят воду и бинты и очищают кратер внизу. Я на мгновение замечаю Марлену, когда она переходит из одной палатки в другую, наши глаза встречаются, и я широко ей улыбаюсь. «Мы сделали это», – беззвучно отвечает она, и мое сердце бьется так сильно, что, кажется, вот-вот разобьется о ребра.
Мы ждем. Мы ждем, ждем и ждем, пока солнце лениво скользит по небу, пока студенты, хромая, выходят из медицинских палаток и возвращаются к своим орденам. Заметно, что никого из профессоров нет, все они собрались в одной большой палатке на краю поля. Я не знаю, что там происходит, но то и дело слышу повышенные голоса и удары кулаков по столу. Не думаю, что они довольны моей выходкой.
Наконец-то часа через четыре после окончания испытания профессора выходят через откидную часть палатки. Они выстраиваются в линию, все поголовно мрачные. Я смотрю на Калфекс, чтобы понять, что происходит, но она никак не реагирует, загадочная, как и всегда.
Директор Абердин, со своей стороны – открытая книга. Он идет к центру лагеря, и все замолкают, глядя на него. По его лбу стекают струйки пота, а лицо ярко-красное, с пылающими ноздрями. Он даже не может заставить себя взглянуть на меня. Не думаю, что он может отказать мне в победе. Но мне бы хотелось посмотреть на то, как бы он это попробовал.
– Мы подсчитали все очки и пришли к заключению, – говорит он, подавляя свой гнев с каждым словом, с каждой каплей усилия, которое он тратит на то, чтобы успокоиться. – Захватив самоцвет и имея двадцать три ученика в строю, орден Нетро получает девять очков. Что делает их победителями в третьем испытании… – Он тяжело сглатывает, будто проталкивает в свою глотку осколки стекла. – И победителями в Великой игре.
Нет ни гула, ни громких радостных возгласов. Все слишком ошеломлены, слишком измучены, до сих пор нетвердо стоят на ногах. Мы оглядываемся друг на друга, лица, покрытые слоями грязи, крови и пота, победители и проигравшие, осознавая всю грандиозность того, что он сказал.
Затем откидывается полог медицинской палатки, и из нее выходит фигура, повязка вокруг руки которой сочится кровью, а на лице – выражение необузданной ярости. Мариус Мэдисон. Наконец-то.
– Нет! – кричит он грубым и хриплым голосом. – НЕТ!
Теперь все глаза обращены к нему, то общее нервное молчание, пока вы наблюдаете, как кто-то устраивает сцену. Мариус кидается вперед, к центру поляны, где стоит директор Абердин.
– Нет! – повторяет он. – Чушь собачья! Они не могут победить! – Он поворачивается ко мне, тяжело дыша, ощетинившись, глаза горят ненавистью сильнее, чем я могла себе вообразить. Его идеальные волосы растрепаны, пот струится по его озверевшему лицу. – Она не может победить!
– Она уже победила, лорд Мэдисон, нравится вам это или нет. – Голос Абердина становится угрожающим. – А сейчас я бы порекомендовал вам успокоиться, прежде чем вы скажете что-то, о чем будете жалеть.
Но Мариус уже за гранью того, чтобы слушать, даже за гранью того, чтобы изображать уважение.
– Нельзя всем выступать против одного ордена! Это нечестно! – воет он, и никогда еще он не выглядел настолько мелким, капризным и ничтожным. Раздается даже несколько смешков, что еще больше выводит Мариуса из себя. – Вы думаете, что можете провернуть такое со мной? Со мной? – Он крутится, обращаясь ко всем нам, брызжа слюной во все стороны. – Вам всем конец, неблагодарные ублюдки! Мой отец позаботится об этом! – Затем его взгляд переносится на Викторию, неподвижно стоящую перед остальными членами Селуры, с упертыми в землю глазами, и он шумно втягивает воздух. – И ты! Ты! Ты тоже с ними заодно? – Он подлетает к ней, тыча пальцем ей в лицо. – Ты променяла меня?
Виктория не поднимает взгляда, но и не отступает.
– Ты променял меня первым, – говорит она, холодная, как лед. – Переходить на другую сторону правилами не запрещено.
– Ты маленькая сучка, – шипит Мариус через стиснутые зубы. – Ты самодовольная маленькая сучка. Ты…
– Следи за языком, – голос Абердина сквозит угрозой.
Мариус не внемлет предупреждению. Он поворачивается обратно к Абердину, откровенно рыча от ярости.
– Не тебе говорить мне такое, – говорит он, подходя все ближе. – В этом ты виноват! Мне было обещано! Мне сказали…
– Молчать! – Абердин кричит, насколько ему позволяет голос, и мы все отшатываемся, пораженные, даже Мариус. Маска разбита, любые следы самообладания исчезли, сменившись неприкрытой яростью и отчаянием. Больше нет никаких притязаний на благородство или авторитет ни от кого из них. В этот момент каждый видит их такими, какие они есть на самом деле: напуганные, жалкие и слабые.
Я не могла и представить себе лучшего исхода.
С резким вдохом Мариус наконец приходит в себя. Он проглатывает слова и сердито отступает, дрожа, закусывая язык, сжимая и разжимая кулаки. Ропот пробегает по толпе, шепот, скользящий змеей, шепот, который, как лесной пожар, распространится по всей Республике. Но, когда Мариус поднимает взгляд, он не смотрит на толпу. Он смотрит прямо на меня, и я смотрю в ответ. На этот раз мой клинок у его горла, и он это знает.
Но затем он делает нечто неожиданное. Он улыбается. Не улыбкой отчаяния, не безумной улыбкой, а холодной злобной ухмылкой того, кто собирается вонзить нож. Улыбка, которая была на его лице перед убийством Фил. У меня стынет кровь в жилах, и моя рука тянется за локусами. Я что-то упустила? Что еще осталось у него в рукаве?
– Ты считаешь себя такой умной, – произносит Мариус. – Ты правда думаешь, что победила? Что на этом все закончится? Разве ты не понимаешь, что я заставлю тебя заплатить за это каждой секундой твоей никчемной жизни? – Он делает шаг ближе, и я начинаю думать, что сейчас он дернется вперед, но он не движется ко мне. Вместо этого он выбрасывает руку в сторону, в наблюдающую толпу…
И хватает Марлену за руку.
Мое сердце замирает в груди. В животе все сжимается. Я не успеваю задуматься о том, чтобы схватить свои локусы, как они уже оказываются в моих руках. Мариус продолжает ухмыляться все той же жестокой ухмылкой, выдергивая Марлену на поляну.
– О да, – произносит он, выставляя ее вперед. – Мои люди из Авангарда следили за тобой, и я все знаю о твоей особенной подружке из Смиренных. Обо всех ваших ночных посиделках в твоей комнате. Бесконечные занятия. Постоянные встречи в библиотеке. То, как вы смеетесь и хихикаете, будто лучшие подруги…
– Лорд