закончились — пока возились с уборкой, у больной распух лобок. Это частично сняло боль, девочка даже вымученно заулыбалась. Но оставлять в таком виде нельзя, надо лечить. А значит, как только спадёт опухоль, боль вернётся и мучения продолжатся.
Так и получилось, что в строю оставался только Галё, но и он хромает на обе ноги. Способен принести дрова и растопить печь, прибрать за лошадьми, вывести их погулять. Но воду уже не может принести. Может, он санки и довезёт, но набрать воду из источника хромому не получится.
Пришлось вводить жёсткую экономию на использование воды. Галё попробовал топить снег — так у них делали. Но в округе снег весь уже потоптан. А какой остался лежать целым пластом — в том куча травинок и другого мусора, который замучаешься убирать. Разве что, отдать скотине, что они и сделали. То есть, Михаил поручили Галё. Сам же вождь и Великий шаман пребывал в мутном состоянии между сном и бодрствованием. Смертельно хотелось спать, но долгое нахождение без сна и сильная усталость, наоборот, мешали уснуть. Пришлось обращаться к заведующей аптекой. Только она помнила, какие лекарства и травы от чего.
— Оль, у тебя снотворное есть? — У выпадающего из реальности мужчины уже заплетался язык. — Вырубаюсь, а никак уснуть не могу… И эта… Морозит что-то.
Михаил действительно надел зимний комплект, выданный на работе: утеплённые штаны, куртку, шапку, шубенки, но его продолжало колотить. Ольга пощупала лоб. Она ожидала, что у мужа жар. Но лоб был ледяной, как (тьфу-тьфу) у покойника. Она обеспокоенно перебрала таблетки.
— Так, нет… Ничего давать не буду. Это просто усталость. Помнишь, как тогда, по Питеру долго ходили?
— Такое забудешь.
У них тогда было двое суток, чтобы посмотреть всё, что возможно. Другого шанса побывать в Северной Пальмире может не выпасть. И они вдвоём почти всё это время оставались на ногах. Отмотали десятки километров. Воспоминаний и фоток — выше крыши. Но на обратном пути Михаил провалялся в вагоне таком же коматозном состоянии.
— Поэтому мой рецепт: иди, налей сто грамм. Сразу вырубит.
А действительно, после выпивки Михаила всегда клонило в сон, в отличие от других, кого алкоголь возбуждал.
— О! А я и забыл. Дал себе слово, что пить не буду. Вот и не пью.
Михаил направился к люку в подвал.
— Стой!
— Чего?
— Чего-чего…
Ольга вышла на кухню, добрела до буфета и вернулась с ключиком.
— Держи.
Михаил удивлённо посмотрел на железку.
— Ты что, бутылки поставила в тот ящик из-под инструмента?
Как-то так вышло, что для всех праздников выпивку доставала жена, а глава семейства оставался в неведении. Оказывается, горючее закрыли в старом железном ящике, снятом дедом с какого-то корабля. Что там хранилось — сейчас не узнать, а Михаил держал инструменты, пока не разжился красивым пластиковым кейсом. Старый и побитый, но всё ещё не заржавевший ящик перебрался в подвал.
— Ну, да. — Кивнула жена. — Нальёшь когда, не забудь обратно закрыть.
— А-а-а… Можно я просто одну бутылку возьму, как-то наливать полстакана…
Ольга тяжело вздохнула, пробурчала под нос:
— Алкоголик…
И уже в голос:
— Бери, но сегодня сто грамм, не больше. Тебе после такого перерыва хватит.
Ну, да. С Нового года не пили. Немного приободрившийся больной со скоростью улитки, упившейся энергетиками, сполз в подвал и вернулся с запотевшей тарой. Честь по чести налил две стопочки, закупорил бутылку и сунул подальше в буфет — в нижнее отделение, за стопки посуды к задней стенке. Лишний раз будет лень вытаскивать. Пил медленно, чтобы уж пробрало с такой дозы и не пришлось наливать второй раз. На середине второй стопки почувствовал, как уплывает. Запрокинув остатки, мужчина на последних проблесках сознания «противоторпедным зигзагом», как говаривал дед, добрался до места постоянной стоянки — закутка между диваном и сервантом. На самом диване места теперь не хватало, и он постелил себе здесь, на полу.
— По команде «отбой» наступает тёмное время суток! — Выкрикнув ещё одну присказку деда-моряка, он рухнул без сознания.
* * *
Пробуждение пришло мягко и нежно. Михаилу всегда нравилось, когда просыпаешься медленно, как будто выплывая из тумана. К сожалению, там, в будущем, даже в выходные такого добиться очень трудно. Всё время надо что-то делать, куда-то спешить. Даже в законные выходные. И только здесь к нему вернулось это ощущение из детства, когда вчера сдал последний экзамен и просыпаешься медленно-медленно, а впереди — всё лето.
Здесь тоже не всегда такое случается. Но сегодня повезло. Выматывающая усталость ушла, оставив лёгкое онемение. Мысли плывут медленно. Тебе не холодно и не жарко. Рядом звучит приятный женский смех. Постепенно понимаешь, что этот смех — для тебя. И эти женщины — тоже твои. И вот эти ножки, шаловливо перебирающие пальчиками по груди, животу… О! Чуть ниже! Давно не ощущавший подобной ласки, орган зашевелился. Смех на секунду сменился удивлёнными возгласами, а потом снова: хи-хи, хи-хи.
Михаил прикинул, где — чьи ноги находятся, и быстро, но аккуратно обхватил лодыжки сразу у обеих — чтобы ни одна не убежала. Не смотря на туман в голове и проснувшееся желание, Михаил сейчас не хотел собственно секса. Просто лежал и гладил, медленно водил руками, немного сжимая икры. Женщины, почувствовав, что он не спешит, тоже замерли, наслаждаясь лёгким массажем.
Наконец, глаза перестали слипаться, и Михаил смог рассмотреть прелестниц, разбудивших его таким приятным способом. Он медленно провёл руками снизу вверх, сопровождая движение взглядом. Четыре очаровательные для глаза и на ощупь ножки где-то на середине бедра скрывались под короткими ночнушками. Свободные одеяния так же закрывали и опавшие после родов животы, выуживая из памяти воспоминания о том, как руки когда-то обхватывали тонкие талии. Выше…
Выше тоже закрыто. Но жёны, перехватив его лукавый взгляд, спустили кружевные бретельки. Тяжёлые, налитые груди так и просились в руки. Если Иришкин недовторой размер увеличился минимум до третьего, то грудь Ольги разрослась до запредельных значений. Михаил и так не очень разбирался в этих номерах. Если до третьего можно понять, положив ладонь, то как определить, если двух ладоней не хватает? Присев у ног, Михаил осторожно провёл рукой по этой огромной груди, приподнял, чувствуя тяжесть содержимого. Как она таскает, бедная? Руку-то оттягивает.
— Только не жамкай, — предупредила жена. — А то молоко потечёт… Тьфу на тебя!
Она замахала руками, увидев его загоревшиеся глаза. Ира рядом хихикнула. Оля продолжала:
— Похабник! Знаешь, как трудно отстирывать! И соски не трогай, чувствительные они. Не трогай, говорю! Не в этом смысле чувствительные. И вообще, ты бы не заводился. Понимать должен,