— Не в Англии! — разочарованно произнес Филип.
Уильям опять фыркнул.
— Этот закон с красным флажком сдерживает нас. Нет, главные изобретатели работают за границей: Бенц и Даймлер в Германии, Пежо и Панар-Левассор во Франции.
— Интересно, смогу ли я когда-нибудь ездить на машине. — Филип был абсолютно очарован.
— Мой дядя говорит, что когда-нибудь у каждого будет своя собственная машина.
— Вот и нет! Во всяком случае, — грустно сказал Филип, — папа никогда не купит машину. Он не позволяет мне иметь даже велосипед.
— У меня есть велосипед. В мой выходной вы могли бы прийти ко мне и покататься на нем, если захотите.
— В самом деле?
— Мы могли бы разобрать его, а потом снова собрать.
— Это было бы чудесно. — Филип встал, чтобы вернуться в дом. Он протянул Уильяму руку очень официально и по-взрослому. — Большое спасибо.
Уильям пожал протянутую руку и со смешанным чувством симпатии и иронии посмотрел вслед маленькой фигурке, медленно бредущей через конный двор.
Мэтью ехал в Хайклир в скверном настроении. Его вывело из себя отсутствие у Филипа умения держаться в седле, но не только это беспокоило его. Он был утомлен и раздражен своими безуспешными попытками определить своего таинственного противника, и напряженно ожидал следующего удара. Все было бессмысленно. Кто мог настолько ненавидеть его? Мэтью перебрал всех членов семьи, друзей, знакомых, слуг. Никто из них не был его врагом и не мог им быть. В Кимберли он был не слишком популярным в определенных кругах, но никто из этих людей не имел доступа на Парк-Лейн. Кто-то, вероятно, подкупил слугу, чтобы тот подложил карты и украл письмо. Но кто?
В Хайклире Мэтью встретил его племянник, Чарльз. Мэтью нахмурился. Солидный молодой человек, этот Чарльз: крепко сбитый, высокий и широкоплечий, но скучный. Очень скучный. Счастлив, только когда меряет шагами акры земли своих предков.
— Мы что-то редко тебя видим, Чарльз. Ты посетил не более трех балов за этот сезон.
— Мне надо работать.
— Работать? Здесь? Зачем? — Мэтью выпалил эти слова со скоростью ружейных выстрелов, указывая на группу садовников, работающих на клумбах. — А они для чего? И все другие слуги? Ты же пэр Англии. Ты можешь принимать участие в управлении имением, но ты не должен работать.
— Мне нравится работать на земле, — упрямо сказал Чарльз, — к тому же я презираю эти скучные бестолковые сезоны.
— Тем не менее это важный этап выбора невесты. Может быть, пока рановато для тебя, тебе еще только двадцать. Но уже надо приглядываться и отмечать, какие девушки подрастают; может быть, какая и понравится тебе.
— Я не тороплюсь. — Чарльз увидел на террасе силуэты своей бабушки и тетки и невольно перевел взгляд на западное крыло дома, где скрывалась от всех его обезображенная огнем мать. Бесполезно пытаться объяснить дяде Мэтью, что он вряд ли может привести невесту в этот дом.
— Твои финансовые дела не так стабильны, как мне бы хотелось. К сожалению, твой отец промотал целое состояние на свои экстравагантные развлечения. Тебе бы стоило положить глаз на одну из американских наследниц, за которыми дают в приданое кучу денег. К тому же, они несут новую кровь — отличная вещь, свежая струя крови. Слишком много было родственных браков в наших семьях в прошлом.
— Да, дядя.
Чарльз оставил Мэтью возле лестницы на террасу, а сам вернулся в сад. Он не хотел понапрасну тратить время на споры с дядей. Чарльз решил давным-давно, что он женится на ком захочет и когда захочет, а это «когда» означало, что он уже будет достаточно взрослым, чтобы действовать, не спрашивая разрешения опекуна. Чарльз знал, что американская наследница вряд ли подойдет ему. Она, конечно, согласится обменять состояние своего отца на титул и положение в обществе, но ему хотелось иметь жену, которая согласилась бы жить в Хайклире. Будь его воля, он никогда бы не покидал эти места, не выезжал за пределы главных ворот и высоких стен, окружавших имение. Он любил его. Земля, основа имения, была единственной надежной вещью, которую он знал.
Как обычно, разговор с матерью и сестрой показался Мэтью скучным и однообразным. Как обычно, Изабель отказалась встретиться с ним. Как обычно, агент Рейнолдса представил ему полный отчет о делах. Ничего не менялось в Хайклире; один день был полностью похож на другой. Несмотря на семейные проблемы, жизнь продолжалась, как много веков назад, и вероятно, будет продолжаться и дальше — светлая и яркая, основанная на непоколебимой вере людей в себя, свою страну и свою славную империю.
Мэтью остался в Хайклире на ленч, а вернувшись в Десборо, узнал, что герцогу стало хуже, и тот попросил Мэтью и Николаса прийти на чай в его комнату. По какой-то необъяснимой причине Мэтью вспомнил Марту Якобс и поморщился.
Герцог лежал, оперевшись на подушки, на огромной кровати с резными спинками и пологом из золотого Дамаска. Из-за того что ему было трудно подниматься по лестнице, ему приготовили комнату на первом этаже, и отсюда он мог видеть зеленые лужайки, пестрые цветочные клумбы и раскидистый кедр, в тени которого Мэтью впервые увидел графиню.
— Понимаете, у меня ничего не болит. — Даже сейчас герцог оставался стойким и воинственным. — Просто старость. Но такое вынужденное бездействие заставляет человека задуматься, оглянуться назад и появляется желание что-то исправить. Поэтому я захотел поговорить с тобой, Мэтью. Я должен извиниться перед тобой.
Николас смущенно откашлялся, поставил чашку и собрался покинуть комнату, но герцог нетерпеливым жестом остановил его.
— Оставайся на месте, Николас. Черт возьми, ты думаешь, я забыл о твоем присутствии? Я хочу, чтобы ты это слышал. Видишь ли, ты тоже часть всего этого. Ты — его друг.
Герцог помолчал, как будто речь утомила его, и ему надо было собраться с силами, чтобы продолжить.
— Ведь именно с вашей дружбы все и началось, не так ли? Вся эта ужасная история с Изабель много лет назад. Я должен признать, что не только молодость Изабель была преградой для вашего брака. Я решил, что ты неподходящий зять. Я считал, что Изабель заслуживает лучшего.
На лице Мэтью мелькнула ироничная усмешка, а Николас, который помнил, как он убеждал тогда Мэтью, что дело не в этом, сейчас выглядел смущенным.
— Я ошибался на твой счет, Мэтью. А Николас был прав, поэтому мои извинения частично и ему. Ты, Мэтью, оказался лучше, чем мы все вместе взятые. Ты сам пробил себе дорогу в жизни — стал процветающим бизнесменом и уважаемым человеком.
Мэтью опустил глаза, и лицо его приобрело непроницаемое выражение.