Читать интересную книгу Сёгун - Джеймс Клавелл

– А что сказал он, ваш отец, когда обнаружил это?

– Что он мог сказать, кроме слов благодарности? Ее обязанность была найти деньги. Спасти его честь.

– Она, видимо, очень любила его.

– Любовь – христианское слово, Андзин-сан. Любовь – христианское понятие, христианский идеал. У нас нет слова, которое обозначало бы любовь в вашем понимании. Обязанность, верность, честь, уважение, желание – это то, о чем мы говорим и думаем, единственное, в чем мы нуждаемся. – Она взглянула на него и вопреки своим желаниям снова представила тот момент, когда он спас Торанагу, а вместе с ним и ее мужа. «Никогда не забуду, что они попали в ловушку и погибли бы, если бы не этот человек».

Она огляделась, чтобы убедиться, что вокруг никого нет.

– Почему вы это сделали?

– Не знаю. Может быть, потому… – Он запнулся. Так много можно было бы сказать. «Может быть, потому, что Торанага был беспомощен, а я не хотел, чтобы меня изрубили на куски… Потому, что, если бы его обнаружили, нам бы всем не поздоровилось. Потому, что я знал то, чего не знал никто, кроме меня, и должен был вести игру… Потому, что я не хотел умереть – слишком много еще нужно сделать, чтобы проститься с жизнью, – а Торанага единственный, кто может вернуть мне корабль и свободу». Вместо этого он ответил по-латыни: – Потому, что Он сказал: «Кесарю – кесарево».

– А… – протянула она и добавила на том же языке: – Именно это я и пыталась выразить. Кесарю – кесарево, а Богу – Богово. То же с нами. Бог есть Бог, и наш император – от Бога. А кесарь есть кесарь, и его надо почитать как кесаря. – Затем, тронутая его восприимчивостью и нежностью в его голосе, признала: – Ты мудр. Иногда мне кажется, что ты понимаешь больше, чем говоришь.

«А не делаешь ли ты того, чего клялся никогда не делать? – спросил себя Блэкторн. – Разыгрываешь лицемера? И да и нет. Я им ничем не обязан. Я пленник. Они украли мой корабль и мои товары, убили одного моего человека. Они варвары – ну, часть из них варвары, а остальные католики. Я ничем не обязан варварам и католикам. Но тебе хотелось бы лечь с ней в постель, и ты говорил ей комплименты, не так ли? А впрочем, к черту всякие мысли!»

Теперь море было уже гораздо ближе, в полумиле. Он мог видеть много кораблей, среди них был и португальский фрегат, на котором горели якорные огни. «Идеальная добыча. С двадцатью отчаянными ребятами я бы мог захватить его». Он повернулся к Марико. «Странная женщина из странной семьи. Чем она провинилась перед Бунтаро, этим павианом? Как могла лечь с ним в постель или выйти за него замуж?»

– Сеньора, – сказал он, придав своему голосу нежность, – ваша мать, должно быть, редкая женщина. Совершить такое!

– Да. Но за то, что сделала, она будет жить вечно. Теперь она – легенда. Она была самураем, как мой отец был самураем.

– Я думал, что самураем может быть только мужчина.

– О нет, Андзин-сан. И мужчины, и женщины могут быть самураями, воинами, исполняющими долг перед своим господином. Моя мать была настоящим самураем, долг перед мужем она ставила превыше всего.

– Она теперь в вашем доме?

– Нет. Давно уже нет ни ее, ни моего отца, никого из моих братьев, сестер или другой родни… Я последняя в моем роду.

– Какое-то несчастье?

Марико внезапно почувствовала усталость. «Мне надоело говорить по-латыни и на этом мерзко звучащем португальском языке. Меня утомила роль учителя, – сказала она себе. – Я не учитель. Я только женщина, которая знает свои обязанности и хочет мирно их выполнять. Я не хочу больше этого тепла в лоне и этого мужчины, который так сильно выводит меня из равновесия. Я не хочу его».

– В некотором роде это была катастрофа, Андзин-сан. Когда-нибудь я расскажу вам о ней. – Она немного ускорила шаг и отошла от него к другому паланкину. Обе служанки нервно улыбнулись ей.

– Нам еще далеко, Марико-сан? – спросила Соно.

– Надеюсь, что не очень, – ответила она успокаивающе.

Командир серых внезапно появился из темноты с другой стороны паланкина. Она прикинула, что из сказанного ею Андзин-сану он смог подслушать.

– Вам не хочется сесть в паланкин, Марико-сан? Вы не устали? – спросил он.

– Нет-нет, спасибо. – Она умышленно замедлила шаг, отвлекая его от паланкина Торанаги. – Я вовсе не устала.

– Как себя ведет чужеземец? Он не надоел вам?

– О нет, он вроде бы успокоился.

– О чем вы говорили?

– О разных вещах. Я пыталась объяснить ему наши законы и обычаи. – Она обернулась в сторону главной башни замка, которая высилась над ними. – Господин Торанага просил меня попытаться вразумить его.

– Ах да, господин Торанага. – Самурай взглянул на замок, потом снова на Блэкторна. – Почему господин Торанага так заинтересован в нем, госпожа?

– Не знаю. Думаю, из-за его необычности.

Они завернули за угол, вышли на другую улицу, где дома стояли среди садов, обнесенных стенами. Народу кругом попадалось мало. За домами лежали пристань и море. Мачты вырастали над крышами, воздух обдавал густым запахом морских водорослей.

– А о чем вы еще говорили?

– У них есть очень странные идеи. Они все время думают о деньгах.

– Говорят, весь их народ состоит только из пиратов-торговцев. Среди них нет самураев. А что от него хочет господин Торанага?

– Извините, но я не знаю.

– Ходят слухи, что он христианин. Так он говорит. Это правда?

– Но он не такой христианин, каких мы знаем. Вы христианин?

– Мой хозяин христианин, поэтому и я христианин. Мой хозяин – господин Кияма.

– Я имею счастье хорошо его знать. Он оказал честь моему мужу, обручив одну из своих внучек с моим сыном.

– Да, я слышал об этом, госпожа Тода.

– Господину Кияме уже лучше? Я так поняла, что лекари не позволяют ему ни с кем видеться?

– Мы не видели его уже неделю. Никто из нас. Может быть, это китайский сифилис. Спаси его, Боже, от этого и прокляни всех китайцев! – Он зло посмотрел в сторону Блэкторна. – Врачеватели говорят, что именно чужеземцы принесли эту заразу в Китай, в Макао и оттуда к нашим берегам.

– Sumus omnes in manu Dei[35], – сказала она.

– Amen, – бездумно ответил самурай и выдал себя.

Блэкторн тоже заметил этот его промах, уловил вспышку гнева на лице и услышал, как японец что-то сквозь зубы говорит Марико. Блэкторн вылез из паланкина и подошел к ним сзади.

– Если ты говоришь по-латыни, центурион, было бы очень любезно с твоей стороны немного потолковать и со мной. Я хочу побольше узнать о твоей великой стране.

– Да, я могу говорить на твоем языке, чужеземец.

– Это не мой язык, центурион, но язык Церкви и всех образованных людей в мире. Ты хорошо говоришь на нем. Как и когда ты научился?

Кортеж обогнал их. Все самураи – и серые, и коричневые – следили за ними. Бунтаро, шедший около паланкина Торанаги, притормозил и повернулся. Командир серых поколебался, потом зашагал дальше, и Марико обрадовалась, что Блэкторн присоединился к ним. Какое-то время они шли молча.

– Центурион бегло говорит по-латыни, очень хорошо, ведь так? – сказал Марико Блэкторн.

– Да, действительно. Ты учил его в семинарии, центурион?

– Ты тоже, чужеземец, – процедил самурай с холодком, не обращая внимания на Марико. Он не любил вспоминать семинарию в Макао, куда его отправили ребенком по распоряжению Киямы учиться языкам. – Теперь, когда мы говорим напрямую, скажи мне откровенно, почему ты спросил у госпожи: «Кто еще знает…» Кто еще знает – что?

– Не могу вспомнить. Я отвлекся.

– А, отвлекся? Да? Тогда почему ты сказал: «Кесарю – кесарево»?

– Это была шутка. Я обсуждал с госпожой, кто сочиняет притчи, которые иногда трудно понять.

– Да, тут есть над чем поразмыслить. Что погнало тебя, потерявшего рассудок, к воротам? И почему ты так быстро оправился от припадка?

– Это произошло с Божьей помощью.

Они шли рядом с паланкином. Самурай был взбешен тем, что так легко попался. Господин Кияма предупреждал, что эта женщина очень умна: «Не забывай, что у нее есть склонность к измене, а пират – отродье Сатаны. Следи, слушай и запоминай. Может быть, она выдаст себя и в дальнейшем станет свидетелем против Торанаги перед регентами. Убей пирата, как только начнется стычка».

Стрелы вылетели из ночи, и первая же вонзилась в горло самураю. Чувствуя, как легкие наполняются кровью, как на него надвигается смерть, он с удивлением успел подумать: «Почему засада оказалась здесь, а не на следующей улице, ближе к пристани? И почему метили в меня, а не в пирата?..»

Другая стрела попала в стойку паланкина в дюйме от головы Блэкторна. Две стрелы пропороли закрытые занавеси носилок Кирицубо впереди, а другая угодила в грудь служанке Асе. Девушка вскрикнула, носильщики бросили паланкины и присели в темноте. Блэкторн повернулся, ища укрытия, и увлек Марико за собой под опрокинувшиеся носилки. Серые и коричневые рассыпались. Град стрел накрыл оба паланкина. Одна воткнулась в землю там, где только что была Марико. Бунтаро закрывал паланкин Торанаги своим телом, стрела ударила его со спины в доспехи из кожи, стальных колец и бамбука. После того как град стрел иссяк, он кинулся вперед и сорвал занавески. В грудь и бок Торанаги впились две стрелы, но, не причинив ему вреда, застряли в панцире, который он надел под кимоно. Вытащив стрелы, даймё сорвал широкополую шляпу и парик. Бунтаро осматривался вокруг, ища противника, весь настороже, готовый спустить тетиву, пока Торанага не выпутался из занавесок и, вытащив меч из-под покрывала, не вскочил на ноги. Марико пыталась помочь Торанаге, но Блэкторн оттолкнул ее назад, криком предупреждая об опасности. Стрелы вновь осыпали оба паланкина, уложив двух коричневых и одного серого. Еще одна прошла так близко от Блэкторна, что содрала кожу со щеки. Следующая пришпилила его кимоно к земле. Служанка Соно суетилась около другой девушки, корчащейся от боли, но мужественно сдерживающей рыдания. Тут Ябу рявкнул и махнул рукой, отдавая приказ. На одной из черепичных крыш с трудом просматривались несколько фигур. Последний залп стрел, со свистом вылетевших из темноты, был вновь направлен на паланкины. Бунтаро и остальные коричневые закрыли собой Торанагу. Один из коричневых погиб. Острие прошло сквозь шов в доспехах Бунтаро, и он зарычал от боли. Ябу, коричневые и серые уже были около стены, но нападавшие растворились в темноте, и, хотя дюжина самураев бросилась за угол, чтобы настичь их, всем было ясно, что это бесполезная затея. Блэкторн поднялся на ноги и помог встать Марико. Она дрожала, еще не отойдя от потрясения, но была невредима.