Читать интересную книгу Непрочитанные письма - Юрий Калещук

Братья жены Абдусаттора больше не вмешивались в разговор, успешно делая вид, что, кроме вещей, ничто более их не занимает, тихонечко советуясь между собой, они стягивали узлом хурджины, крепили баулы и чемоданы друг с другом — так, чтоб нести их было удобнее, чтоб на обе руки поклажа пришлась поровну; Абдусаттора, судя по всему, в свой расчет они не принимали.

А история меж тем приближалась к развязке.

— Двадцать лет назад, — медленно, с расстановкой выговорил Абдусаттор, — покинул я эти места. Отсюда не один уезжал, Василий. Она была со мной. Она. Ехали мы счастливые, веселые, налегке. Два маленьких чемоданчика было у нас с собой, ага... С них, с этих чемоданчиков маленьких, все и началось.

Абдусаттор замолчал, безучастно глянул на притихших, затаившихся земляков, шумно вздохнул:

— Нет, вроде бы никто не попрекал, стороной говорилось, но со смыслом. Бросят слово, другое, третье... Адыл женился, говорят, жена двенадцать ковров в дом принесла. Ни у кого таких ковров нету, ни у кого! Рашид женился, говорят, жена постельного белья напасла — сто двадцать гостей можно одновременно спать уложить, и все из настоящего хлопка, все ручной работы. Абдурахман женился, говорят... Нет, я не молчал поначалу, но старики только поглядывали на меня удивленно и головами качали... Потом и я умолк. Нет, разговоров не поддерживал, не поддакивал, но молчал. Будто меня это не касалось. А Маша — ее Машей зовут, не говорил я тебе, Василий, нет? — взяла свой маленький чемоданчик и уехала... Потом узнал я, что через полгода дочку родила. Я деньги посылал — назад вернула. Я подарки посылал — назад вернула. Я письма писал — назад отправила, не читая. Ну, а потом невесту мне нашли, хорошую невесту. Все как водится было — приданое, гости... Хорошая жена. Хорошие дети. Хорошо живем. Уважают меня люди. Но два дня назад — не поверишь, Василий? — меня как кольнуло. У меня ж, думаю, дочь выросла, двадцать лет ей уже, а я ее ни разу не видел... Собрался — и в Ташкент, на самолет. Эти, — показал он на братьев жены, — в Свердловске меня разыскали. На железнодорожном вокзале. Со мной поехали... А мне бы только на дочку одним глазом взглянуть!

Поезд замедлял ход, приближаясь к станции. Абдусаттор взял легкий портфельчик и, прощаясь с нами, повторил:

— Только б на дочку одним глазом взглянуть!..

А Василию он сказал:

— Ты только не теряй надежды. Не теряй, Василий, очень тебя прошу. Нельзя человеку так, чтоб надежды не было. Понимаешь, Василий? Эх, шалопут ты мой дорогой! Ну давай твой адрес. И мой возьми. Может, пригодится когда...

Братья жены Абдусаттора подхватили тяжелые, громоздкие связки, молча кивнули нам, потянулись к выходу. Лязгнули колодки, остановился вагон.

Перрон, станция оказались на другой стороне. Из нашего окна видны были только белесые цистерны.

— Мороз, наверное, за тридцать, — сказал Саша. — Видите, цистерны заиндевели.

Василий накинул доху, суетным взглядом обвел стол, буркнул:

— Прощайте, мужики.

— Ты-то куда собрался? Тебе где выходить надо?

— Мне в Свердловске. Выходит, я вообще в другую сторону дунул... Аналогично.

Мы с Сашей вышли в коридор.

Узбеки еще оставались на перроне: двое топтались у вещей, а в стороне, спиной к нам, стоял Абдусаттор я глядел на унылую, теряющуюся в матовой белизне панораму то ли перевалочной базы разного рода техники, то ли несостоявшегося городка, то ли отмирающей деревеньки. К нему подошел Василий. Абдусаттор дружески протянул руку. Поезд тронулся — и все поплыло назад: растерянные и расстроенные братья, Абдусаттор с его грустным и неудержимым стремлением прочитать пока еще неизвестные, пугающе-притягательные страницы романа «Двадцать лет спустя», смешной, нелепый Василий со своим жалким косноязычием, плоскими стихами и острой, неутихающей болью потери, о которой и рассказать толком он не сумел...

А если мы не сумели услышать?

«Вот девушка с газельими глазами выходит замуж за американца... Зачем Колумб Америку открыл?» Что в этих-то трех строчках? Надменный экспромт мастера? Проходная шутка, торопливый росчерк привычного к стихотворным забавам пера в чужом, услужливо раскрытом альбоме? Или мимолетная тень чьей-то несостоявшейся любви? Наверное, можно услышать в них и то, и другое, и третье, но проще ничего не заметить, не почувствовать, не ощутить... Саша-Абдусаттор, колхозный шофер из-под Ташкента, быть может, никогда не читавший стихов, смог уловить нечто живое в рифмованном лепете случайного попутчика; пока мы с Сашей из Волгограда давились от смеха, Абдусаттор, вероятно, и не искал отвлеченного от слов смысла, не задумывался над правилами поэтической игры, — его душа ждала понимания и защиты, но он взялся защитить того, в ком угадал слабость, растерянность, внутреннюю неустойчивость и неуют. Так ли случайны бывают случайные дорожные встречи? Нет ли в них намека, предупреждения, вызова или хотя бы осторожного совета обленившемуся, закованному в панцирь холодного и беспечного всезнания сердцу? Вот промелькнули, исчезли наши странные спутники — были они? существуют ли? или просто привиделись, как вещий сон? Нет, вот листок в походном блокноте, пляшущие строчки: Ташкентская область, Ташкентский район, сельсовет... колхоз... улица Келес, дом 4, Абдусаттор... Возникли на экране окна и стремительно растворились в дрожащей дали другие люди, про них ничего мы не знаем и уже не узнаем никогда; должно быть, не доведется услышать и имена наших спутников, которые только что сидели напротив; неотвратимо улетали назад дома, вагоны, машины; ровен и деловит был перестук колес, за окном вновь плыла белесая пустота, но рядом уже поселилась тревожащая горечь чужих неостывших чувств, которыми жили, живут и будут жить дорожные истории — у них нет начала, продолжения проблематичны, а конца не бывает никогда...

Между прочим, и в той истории, которую я пытаюсь рассказать вам, постоянно отклоняясь в сторону, тоже не видно конца, и я не берусь предугадывать или выстраивать его, сообразуясь лишь с логикой, окаменелой оболочкой простых и упрямо-обыденных фактов.

— Зря я смеялся, — глухо сказал Саша, — По-разному мужика может прижать, сразу не разберешь.

— Аналогично, — грустно усмехнулся я.

—А мы уже к Нягани подъезжали.

Вот и вокзал, вот и пристанционная площадь — она, как и прежде, забита грузовиками. Я потолкался среди них на всякий случай, но знакомых вроде не было видно, и, взгромоздив рюкзак на плечи, поплелся по заснеженной тропинке в гору.

— Ты кто? — спросил я у девочки, открывшей мне дверь. — Лена или Лера?

— Лена в десятом классе уже. Я Лера.

— Когда я последний раз виделся с вами, Лена была как ты сейчас.

— А я вас узнала! А папа на буровой! А мама встречать вас поехала! Вы потерялись!

Потерялись. Разминулись.

Геля через десять минут нашлась, а к вечеру и Макарцев объявился, похудевший и черный, но ужасно веселый.

— У нас новости! — объявил он.

— Не может быть.

— Новый генеральный директор объединения, Нуриев. Это раз. Новый начальник УБР, Путилов. Это два.

— И он еще радуется, — вздохнула Геля. — Новый начальник всего неделю как появился, молодой парень, по шестнадцать часов в сутки работает, а эти двое, Макарцев и Николай Николаевич — знаешь его? Иголкин, главный инженер — радуются как дети.

— Значит, так, — сказал Макарцев. — Завтра едем на Талинку. По всем буровым проедем.

— Макарцев, — строго произнесла Геля. — Ты обещал, что завтра за молоком съездим. Опять провороним.

— Обожди, Геля, — сердито оборвал Макарцев. — Не мешай.

Это было нечто новое. Геля просто застыла от изумления.

— Вот что прежде всего должен ты уяснить себе, Яклич, — не меняя тона, продолжал Макарцев. — Период у нас какой-то странный нынче. Вроде бы как Ренессанс.

— Ну, Сергеич!.. — не выдержал я. — Попроше не можешь? А то я тебе такую историю про Ренессанс расскажу — с незабвенным Сеней Воеводовым в главной роли.

— Могу и попроше, — согласился Макарцев. — Только не пойму я тебя, Яклич... Самого прежде куда-то всегда заносило... Может, случилось что? А?

— Да нет, — пробормотал я, вспомнив опять дорожную историю. — Слушаю тебя, Сергеич.

— Слушай, слушай внимательно. Помнишь, прошлый раз говорил я тебе, что Нягань словно бы в спячку погружена. Даже перемен никаких не ждут — так, спят на ходу, только упряжь во сне ощупывают: дела ли лямка-то? зарплату дадут? Лямка цела, зато от телеги давно она отстегнулась, сама по земле волочится... Но это уже никого не колышет. И тут приезжает новый генерал. Не видел еще Нуриева, нет? Обязательно познакомься. По нему сразу видно, что этот спать никому не даст. И не потому, что шум поднимет, на горло брать станет, а потому, что у него есть идеи. Понимаешь? Мысль у него есть, как нашу Нягань из ямы вытащить. Теперь Путилов. Никто про него ничего толком не знает, однако заметно — этот Нуриеву под стать, тоже признавать не захочет, что положение безвыходное. Понимаешь, Яклич: надежда забрезжила, вот что самое главное. Почему я назвал этот период странным? Да потому, что конец года, план у нас по всем статьям провален, и о том, чтоб в этом году выкарабкаться — речи быть не может: отставание страшное, я же сказал — мы в яме. Но нет ни уныния, ни обреченности. Более того, появилась вера, что в следующем году по-другому работать будем, не просто лучше или больше, а в принципе по-другому. Уяснил?