Первая строфа стихотворения «Прочное в сменах» (1803) звучит как прощальный привет при расставании с мечтой об Оберроссле:
Только б час над ранним краемВешний трепет простоял!Но уж белый дождь, сдуваемТеплым ветром, замелькал.Надышаться не успеемВлажной зеленью в бору,Как, глядишь, сметен Бореем,Лист трепещет на ветру.(Перевод Н. Вильмонта — 1, 456–457)
Из письма Гёте Кнебелю (23 августа 1798 г.) видно, как поэт озабочен тем, что ему не так много удалось сделать, хотя он и усердно работал. Как и прежде, он стремился объять одновременно самые разные вещи, так что Шиллеру, и не только ему, казалось, что Гёте разбрасывается. Некоторые работы требовали еще немало времени для окончательного завершения, у поэта могло оставаться чувство, что еще ничего им не сделано. В частности, он мог оценивать так свои занятия естествознанием, которые он продолжал упорно год за годом, на протяжении десятилетий. В дневнике он делает пометки: «учение о цвете», «история учения о цвете», «материалы к вопросу о цвете по отдельным рубрикам» (9 января 1798 г.). Только в 1810 году вышли наконец два объемистых тома «Учения о цвете», в общей сложности почти в 1500 страниц; о них позднее мы расскажем подробнее.
При исполнении служебных обязанностей
Собственные пристрастия и занятия Гёте могли бы, конечно, целиком поглощать его время, но поэта призывали к себе многочисленные служебные обязанности, требовавшие также времени и внимания. За ним по-прежнему оставалось руководство театром; он входил в состав комиссии по делам строительства; как и прежде, был членом тайного консилиума, герцогского кабинета и получал регулярно жалованье, если даже не связывал себя текущими делами и присутствием на заседаниях. Он всегда был желанным советчиком в разного рода частных вопросах. Тайный советник Фойгт и герцог неизменно обращались к нему, когда требовалось обдумать или решить тот или иной практический вопрос, касающийся науки или искусства в герцогстве. Собрание «Документов служебной деятельности»[47] дает об этом подробную информацию. Он всегда был готов исполнить особые поручения, и взял себе это за правило со дня своего приезда в Веймар. Он осуществлял руководство и надзор за научными учреждениями, был инициатором всякого рода начинаний в области науки и культуры; несколько лет уже действовал основанный им кабинет естествознания; он пытался приобрести для Йены библиотеку приглашенного в 1782 году из Гёттингена естествоиспытателя и лингвиста Кристиана Вильгельма Бюттнера, страстного коллекционера, а после смерти его в 1801 году разобрал и систематизировал его наследие. «Я и понятия не имел о подобном хламе, полдюжины шарманок и цимбал, каковые приводятся в действие вращением!» — писал он в письме Кристиане 22 января 1802 года. В этом «хламе» были также «антикварные мелочи, физические приборы». Из переписки Гёте с Фойгтом видно, сколько стараний приложили эти страстные книголюбы для создания и упорядочения фондов Йенской библиотеки. Вместе с Фойгтом Гёте осуществлял надзор и за Ботаническим институтом, а с конца 1797 года в их ведение перешли библиотека и кабинет нумизматики в Веймаре и библиотека герцога в Йене. С 1803 года они осуществляют общее руководство музеем в Йене, который непрерывно пополнялся новыми экспонатами по медицине и биологии. Экспонаты находились во дворце, и их хранителем был Иоганн Георг Ленц, председатель «Минералогического общества», почетным членом которого стал в 1798 году Гёте. В 1809 году была налажена координация управления отдельными учреждениями, а с 1815 года они передаются под «общий надзор за учреждениями науки и искусства в Веймаре и Йене», во вновь созданное ведомство, которое находилось в подчинении Гёте. В 1812 году Кристиан Готлоб Фойгт и Гёте берут на себя руководство новой обсерваторией, а в 1816 году — только что основанным ветеринарным училищем.
В начале 1790-х годов членами тайного консилиума оставались те же люди, что и до путешествия Гёте в Италию. Возглавлял его действительный тайный советник его превосходительство Якоб Фридрих барон фон Фрич. Вторым по старшинству был Кристиан Фридрих Шнаус, третьим — Гёте и четвертым — Иоганн Кристоф Шмидт. Методы работы не претерпели за это время решительно никаких изменений — разве что герцог оставил за собой право поручать отдельным советникам разработку особых вопросов независимо от круга их обязанностей в совете; таким образом, многие советники, против прежнего обычая, уже задним числом узнавали о решениях суверена; при таком положении консилиуму часто приходилось исполнять только текущие дела. Старшим членам, Фричу и Шнаусу, например, сильно не нравилось это, но Карл Август все же предпочитал доклад одного из своих министров «extra ordinarie»,[48] и имел, вероятно, к тому основания. По-видимому, он думал таким способом добиться более строгого режима правления (что при его частых отлучках из Веймара временами приносило осложнения) и, может быть, надеялся способствовать сохранению в тайне дел, которые в маленьком государстве, где все чиновники состояли в приятельских отношениях, а то и в родстве, немедленно получали огласку. То, что Гёте довольно быстро занял особое положение, было обусловлено помимо прочего и тем, что он ни в каких связях и отношениях ни с кем в герцогстве не состоял.
В 90-е годы положение решающего советника и влиятельного министра все более упрочивается за Кристианом Готлобом Фойгтом. Много лет он состоял на государственной службе в Веймаре, был управителем и судьей в Альштедте, затем стал старшим государственным чиновником в веймарском правительстве; в 1783 году он заступает в должность тайного архивариуса. Гёте, оценив его как особенно сведущего и заинтересованного в деле человека, приблизил его к себе и сделал своим ближайшим сотрудником. С1783 года они вместе трудятся в комиссии по горным разработкам, а с 1785 года — в комиссии по налогообложению Ильменау. Начало их совместной деятельности для обоих было счастливым событием. Их отношения, продолжавшиеся на протяжении всей жизни, трудно определить с точностью каким-либо одним словом; они не были друзьями в собственном смысле, но не были и только коллегами. Их отношения всегда были подчеркнуто учтивыми, особенно со стороны Фойгта, и позднее у обоих вошло в привычку обращаться друг к другу не иначе как со словами «ваше превосходительство». Выросшие на почве обоюдных государственных интересов, взаимной преданности общему делу, их отношения стали основой, на которой возникли и окрепли личные симпатии и доверие друг к другу, еще более укрепившие их отношения; отношения не двух художников, но двух мужей, подходивших к общественной деятельности со всей ответственностью как к исполнению своего долга и близко знавших политические убеждения друг друга; иначе они не оставались бы на своих местах в Веймаре. Сколько бы Гёте, вернувшись из Италии, ни исследовал своеобразие правды в искусстве, он никогда не отделял себя от сферы практической деятельности, ведь и журнальная практика, как показывали «Пропилеи», а позднее журнал «Об искусстве и древности» (1816–1827) с их стремлением художественного воздействия, была той же общественной деятельностью, только другими средствами. Переписка Гёте и Фойгта, составившая четыре объемистых тома и замечательно прокомментированная, охватывает период с 1784 года по 1819 год. Уже на смертном одре Фойгт вывел дрожащей рукой строки: «Жестокая мысль, что это мое последнее слово к Гёте, ах, дорогой Гёте, будем же душой вместе» (21 марта 1819 г.). Тронутый этим признанием, Гёте отвечал: «То, что Вы в эти священные мгновения прощаетесь с другом Вашей жизни, благородно и неоценимо. Но я не могу отпустить Вас от себя!» (21 марта 1819 г.).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});