class="p1">– Болезни бывают двух типов, – ответил Маттотаупа. – Одни мы лечим в парно́м вигваме, другие происходят от духов и могут быть изгнаны только колдовством.
– Но у нас здесь нет ни вигвама, ни колдовства против нервной горячки; что будем делать?
– Я поскачу дальше, – упорно заявил Харка и отвернулся от мужчин.
Он лег в траву, хлебал воду и отдыхал с закрытыми глазами, пока не закончился привал. Потом с трудом поднялся на ноги.
Теперь они поменяли порядок своей колонны, и Харка ехал посередине, а отец позади, чтобы не упускать его из виду. Харка продержался до вечера. Ночью он метался в жару, бредил, но мужчины не могли разобрать слов, а утром апатично лежал на одеяле из шкуры бизона. Отец завернул его в это одеяло и посадил на коня перед собой. Джо повел Чалого, оставшегося без седока.
Когда солнце этого дня закатилось, Маттотаупа уже разглядел вдали лагерь, к которому стремился Джо. В прерии были разбиты две большие палатки и сколочено несколько дощатых бараков. Вблизи сновали какие-то фигуры, некоторые из них не нравились ни индейцу, ни инженеру. У других были честные лица. Среди мужчин попадались и бывалые, опытные погранчане, но были и люди, не имевшие представления об условиях дикой местности либо не имевшие средств по-настоящему экипироваться.
Прибывшие подъехали к одной палатке. Перед входом стоял стол, на табурете сидел учетчик, который составлял списки. Джо и Маттотаупа записались у него. Фамилия Джо Брауна была записана особо и подчеркнута. Маттотаупу записали под заголовком: «Разведгруппа Рыжего Джима, шесть человек». В состав этих шестерых входил и Харка.
Поскольку Джо хотел избавить индейца от хлопот с больным и впавшим в беспамятство юношей, он попросил Маттотаупу подождать и отправился искать Генри и врача или санитара. Он нашел двоих санитаров, но тут же убедился, что они умеют только наложить повязку на рану. Поэтому он отмахнулся от них, продолжил поиск и при этом на ходу наткнулся на Рыжего Джима. Он сидел и пьянствовал за пустой пивной бочкой, которую он и двое его товарищей переименовали в пивной стол.
Джо Браун максимально сократил приветственную часть разговора, выражался коротко и спросил, не видел ли кто Генри. Джим не был склонен уходить от пива далеко, но заметил, что инженер чем-то озабочен.
– Что случилось? – спросил он.
– Мне нужен кто-нибудь, способный ухаживать за больным. Иначе Харри умрет у нас на руках.
Джим вскочил, повернулся на каблуках, чтобы выиграть время на размышление и чтобы никто не заметил выражение его лица, и сказал:
– Индейцы позаботятся об индейце лучше всего. У меня в группе есть двое пауни. Я с ними переговорю.
Джо не соглашался на это, он опасался индейских суеверий, которые замечал даже у Маттотаупы, и индейскому знахарству не доверял, но Джим вдруг взялся за дело рьяно, даже пиво бросил, убежал и вернулся с двумя пауни.
– И где больной парень?
Джо опять подчинился решимости Джима и повел его вместе с двумя пауни к большой палатке, у которой сидел Маттотаупа. Харка лежал на полу, завернутый в одеяло, с ввалившимися щеками и горящими пятнами на скулах и висках.
– Ему нужен хороший уход! – решительно заявил Джим. – Далеко ли отсюда ваше стойбище и ваши бабы? – повернулся он к своим пауни.
– Полдня верхом.
– Тогда отвезите его туда немедленно, а то он у нас тут околеет. Как ты думаешь, Маттотаупа? Даю тебе отпуск, отвези парня к пауни. Сейчас тут пока работа не горит.
Индеец бросил благодарный взгляд на Джима.
Сделали приготовления к отправке. Ночь только началась, когда Маттотаупа и двое пауни пустились в путь, чтобы доставить больного в ближайшее стойбище.
Харка едва ли понимал, что происходит с ним и вокруг него. Кровь стучала у него в висках, сердце билось учащенно, в глазах было темно, голова болела так, будто раскалывался череп. Он открыл рот, чтобы глотнуть холодного ночного воздуха. Ему хотелось сбросить одеяло, в которое он был завернут. Все его мучило и терзало, особенно жажда.
Он сам удивлялся, что еще жив, когда всадники наконец достигли цели. Он заметил, что его положили на мягкое. Одежду с него сняли, но рукоять ножа он сжимал с силой безумного, и руки, пытавшиеся разжать его пальцы, оставили эти попытки. Холодная вода коснулась его лба и губ. Когда его зрительные нервы снова обрели способность работать, он понял, что лежит в вигваме. Вигвам был просторный; на несущей штанге висело множество охотничьих и военных трофеев, пол был устлан одеялами и шкурами. Харка в полубреду вообразил, что находится в отцовском вигваме, а поскольку жар его довел почти до смерти, он крикнул:
– Мама!
Подошла женщина и пробормотала слова, которых он не понял. У него опять потемнело в глазах, но он услышал, что вокруг возникло беспокойство, и его снова завернули и вынесли из вигвама. Одеяло, на котором он лежал, раскрыли, и ночным воздухом остудило все его горячее тело. Он задрожал от холода, стуча зубами. Но зато снова смог видеть. Над ним было звездное небо, вокруг него плясал мужчина, увешанный змеиными шкурками и черепами животных. Он бил в бубен и то крался, то приплясывал вокруг лежащего. Это был шаман. Он должен был изгнать из Харки злых духов, чтобы тот выздоровел. Шаман подхватил шкуру, на которой лежал Харка, и таскал его туда и сюда, выпевая заклинания, в которых Харка не понимал ни слова. Но чувствовал неизбывную ненависть к этому шаману, которого в своих горячечных фантазиях считал шаманом своего стойбища, принимал его за того жреца, который оклеветал его отца Маттотаупу и изгнал его.
Харка уже не мог вытерпеть, чтобы его таскали туда-сюда, он больше не мог слышать удары в бубен и выкрики заклинаний. Покоя просила его душа, покоя вокруг, все должно умолкнуть как смерть. Он хотел быть как Харпстенна – холодным и мертвым, завернутым в шкуру, подвешенным на столбы и овеваемым ветрами. У юноши больше не было сил ни на что. Он все еще сжимал рукоять ножа и теперь вытянул его из ножен, висящих у него на шее на шнуре из жил. Нанести сильный удар он уже не мог, но сумел сделать острием кинжала надрез на левом предплечье.
Он почувствовал, как из надреза вырвалась кровь. Жар начал покидать его тело, боль мгновенно ушла из его головы, сердцебиение успокоилось, и чудесное, совершенное умиротворение разлилось по всем его членам.
Он закрыл глаза, потому что ему незачем было сейчас видеть звезды.
Словно откуда-то издалека до его сознания смутно доходило, что