но в настоящий момент Генри здесь не было, и привычка Джо о ком-нибудь заботиться осталась – как зонтик, под которым никто не прятался; и он быстро раскрыл этот зонтик над Харкой.
Молодой индеец сделал то, чему отец уже не мог помешать, а Джо, как он думал, не стал бы мешать. Он направился к трем мустангам, которых стреножил среди остальных коней на восточной стороне стойбища, и лег там спать неподалеку от своего Чалого. Но Джо повел себя не так, как рассчитывал Харка. Джо Брауну тоже были в тягость пятьдесят мужчин, которых он не знал и которые лишь кое-как отомстили за его отравленных и застреленных товарищей. Поэтому он предпочел пойти вслед за Харкой и, прихватив с площади шкуру от вигвама, умостился рядом с юношей и неподалеку от собственной лошади. Харка закрыл глаза; он не хотел, чтобы Джо заговорил с ним.
Но заснуть он не мог. Усталость была предельной, нервы взвинчены, и с закрытыми глазами и в темноте он все еще видел тот небольшой изувеченный труп. Он часто думал об Унчиде и об Уиноне, а в решающий момент даже больше, чем следовало. Теперь же он впервые чутко подумал о своем младшем брате, который, возможно, был мертв. Что пришлось пережить Харпстенне в стойбище за последние два года, когда Маттотаупа и Харка скитались в изгнании? Харпстенна остался без отца, хуже того, гораздо хуже: он считался сыном предателя и братом беглого. Харпстенна не обладал ни силой мускулов, ни выносливостью, чтобы завоевать себе уважение в дикой мальчишеской стае, и у него больше не было старшего брата, авторитет которого защищал бы его. Как часто тот же Шонка поднимал мальчика на смех! Может быть, теперь он был одним из лучников, которые спрятались в вигваме, чтобы отличиться в бою. Он был очень метким стрелком и с близкого расстояния мог пустить стрелу с убийственной силой. Чем больше Харка расписывал себе эту фантастическую картину, тем больше принимал ее за действительность. Конечно же, Харпстенне постоянно давали почувствовать, что он ни на что не годится, и тем самым в итоге загнали его в битву и в смерть, а белые мужчины жестоко покалечили его останки. Еще никогда в жизни Харка не чувствовал себя так близко связанным с младшим и более слабым братом, как в этот час, после того как ему самому, всегда победительному, впервые в жизни было сказано, что он лишен качеств будущего воина.
Джо издал какое-то восклицание, и Харка вздрогнул, потому что так глубоко погрузился в мир своих фантазий – и его оттуда вырвали. Но он не показал своего испуга, а лишь полуоткрыл глаза, чтобы посмотреть, что происходит.
– Привет! – сказал Джо. – Ты кто такой?
Тот, к кому он обращался, был мальчик лет десяти-одиннадцати, худенький, слабогрудый. Он стоял, видимый по очертаниям тени, в пяти шагах от Джо и Харки. Он был в мокасинах, кожаных штанах и куртке, прикрывающей пояс. Волосы, разделенные на пробор, были распущены, их удерживала только повязка на лбу. Одежда его была необычной; в это время года индейские мальчики уже не носили куртки. Он обрядился в праздничную одежду, украшенную вышивкой; это Харка мог различить и при свете луны и звезд. Харка узнал своего брата, о котором только что думал. Но не назвал его по имени, потому что не знал, хочет ли тот быть названным.
Харпстенна подошел к Харке.
– Это ты? – спросил он на языке дакота.
– Да, я.
– Я пришел сюда, – продолжал Харпстенна своим детским голосом, – потому что узнал, что вы здесь.
– Наш отец тебя уже видел?
– Да. Я спросил у него, где ты, и он ответил: «Иди к спящим. Там найдешь его». И вот я тебя нашел.
– Чего ты хочешь от меня? – В тоне Харки можно было уловить обиду.
– Харка Твердый Камень! Мы оба с тобой сыновья предателя…
– Молчи, если тебе дорога жизнь.
– Она мне уже не дорога.
И эти слова Харпстенна произнес своим высоким голосом, но детским было лишь их звучание, но не смысл.
У Харки было такое чувство, будто из него вытягивают внутренности.
– Есть много способов умереть, если хочешь это сделать, – ответил он горько и поэтому жестко.
– Я выбрал свой способ, Харка. Воины всегда могут сказать, что я сын предателя, который в нашем вигваме дал себя связать Тачунке-Витко как мальчишка и потом дал себя тайком освободить маленькой девочке Уиноне. Но впредь уже ни один мужчина не сможет сказать, что сам я не обладал ни большой силой, ни большим мужеством.
– И ты доказываешь это мужество тем, что приходишь ко мне?
Как раз в тот момент, когда Харка задавал этот вопрос, к ним подошел Маттотаупа, которого Харка заметил еще издали.
– Нет, – ответил Харпстенна в присутствии отца. – Я хочу доказать свое мужество не этим. Ведь я пришел сюда открыто; я назвал свое имя, и никто не помешал мне прийти к тебе.
До этого момента Харка оставался лежать подле своего Чалого и только поднял голову. Теперь же он встал. Он чувствовал, как отец ждал, что произойдет дальше, и где-то отдаленно, словно в тумане, в его сознании проступило, что Джо Браун наблюдает эту сцену, не понимая в ней ни единого слова.
– Как ты хочешь теперь доказать свое мужество, Харпстенна? – спокойно спросил Харка, ему было очень жаль брата, но его сотрясало скрытое волнение, ведь он только что узнал от Харпстенны о том, что пережил Маттотаупа в стойбище рода Медведицы.
– Как я хочу доказать мое мужество? Сейчас вы узнаете. Он, стоящий здесь мой отец, и ты, мой старший брат. Вы это узнаете. Я надел свою праздничную одежду, чтобы умереть храбрым, после того как…
При последних словах Харпстенна сунул руку под полу куртки, выхватил нож и бросился с ним на Джо, который не понимал их речи и потому никак не ожидал такого оборота. Но острие кинжала еще не успело проткнуть куртку инженера, как пальцы Харпстенны разжались, и он беззвучно осел на землю.
Джо Браун вскочил и с ужасом переводил взгляд с одного на другого. Маттотаупа стоял, не шелохнувшись. Харка воткнул лезвие своего кинжала в землю, чтобы очистить его, и потом снова сунул в ножны.
– Ради всего святого, что это было? – прошептал Джо. – Вы же говорили с мальчиком! Я и не подозревал, что даже такой ребенок способен на убийство. Харри, ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду.
Харка не обратил внимания на его слова и даже не взглянул на