собой уже поговорили власть и вдосталь на эту тему, хотя все их пересуды основывались большей частью на измышлениях, в которых, возможно, и встречались какие-то находки, близкие к истине, и всё-таки по большей части тут же тонувшие в предположениях, совершенно не имеющих под собой никаких намёков на правду.
Окрик Ивана заставил их вскочить, переглянуться. Они стали привыкать к его обходительности, и сейчас тревожно переглянулись, поёжились и унылой стайкой потянулись вслед ходокам и мивакукам.
Способ передвижения гонимых по земле больше напоминал церемониальный шаг при прохождения караула по случаю встречи высокопоставленной личности, прибывшей с визитом из сопредельного государства. Прямая нога, короткая и разлапистая, выносится вперёд, на мгновение замирает и повисает в воздухе, дёрнувшееся тело подаётся вслед и, наконец, падает на опустившуюся ногу. Выдвигается вторая нога, толчок, зависание, падение… Мау-ма вторил им, но чуть позже, наверное, вспоминая, стал перенимать и приноравливаться к человеческому способу ходьбы.
От берега к острову протянулась узкая пересыпь. Её появление вызвало у Ивана протяжное:
– Ну-у, мастаки-и…
– Узковатая дорожка, – не остался без реплики Хиркус. – Придётся потесниться.
Люди пропустили вперёд мивакуков, да и как их было не пропустить, если они дорогу не уступили, перестроившись в затылок друг другу ещё далеко до подхода к переправе. Ходоки разбились на две группы, поставив между собой женщин, и гуськом, длинной цепочкой двинулись по песчаной насыпи, утопая в ней по щиколотку. В отпечатках ног проступала вода, так что замыкающий процессию Арно брёл уже просто по воде. Коса за ним погрузилась под воду либо как утоптанная, либо мивакуки каким-то образом её уничтожили вообще.
Куполообразный остров состоял из скальной основы, оттого ступив на него, люди облегчённо вздохнули, ощутив под ногами твёрдую опору. Дон Севильяк для верности несколько раз топнул ногой, проверяя надёжность острова. В его голове никак не укладывалось, что мивакуки его пробили из прошлого, и ему казалось, стоит на нём хорошо притопнуть, как он лопнет подобно мыльному пузырю.
Впрочем, в умах его товарищей по ходьбе во времени также возникали подобные мысли: не прочь бы убедиться, что у них под ногами оказалась ни некая бутафория, созданная для дешёвого спектакля, а реальный и материальный клочок суши.
Заря нарождающегося дня давала уже достаточно света, чтобы рассмотреть скудное, а вернее сказать, аскетическое обиталище гонимых хырхоро.
Узкая, присыпанная крупным песком, полоска, пересекающая весь остров и поделившая его на две равные части, могла означать уличку, достаточную, чтобы разминуться двум мивакукам, не обладавших могучими торсами дона Севильяка. От этой сквозной дорожки под прямыми углами виднелись ровные тропки. Между ними располагались какие-то строения, возможно, функционального назначения или жилища. Для людей они представлялись в виде квадратных углублений, обнесенных метровыми в толщину и высоту каменными стенками. Пологие сходы вели внутрь, где ничего практически из какого-либо убранства не было, кроме двух-трёх каменных тумб и низкого уступа по периметру строения, на нём стояла утварь, в которой с долей фантазии можно было узнать чаши и какие-то другие, значительно больше, причудливые ёмкости грубой работы.
Это то, что видели люди, проходя мимо. Их вели к центру острова, где оказалась ровная, размером с волейбольную, площадка. Здесь стояли и тряслись ещё с десяток мивакуков. Ровные как столбы для забора, они казались людям бесформенными. Если бы не их странное подрастание, а затем, после потряхивания всем, снизу до кончика острой головы, телом, уменьшения роста, они, наверное, точно походили бы на затёсанные к голове обрубки не слишком толстых стволов деревьев. А так в них словно кто-то вмонтировал отбойный молоток.
– Думаю, столы нам тут не накроют, уныло поделился своими заботами Хиркус. – А нам бы хорошо бы сейчас плотно поесть.
– Да, – тяжело вздохнул дон Севильяк. – Камен, на что жадный, но и он нас иногда подкармливал. Да, Ваня? А здесь… Да и едят ли они вообще?
– Ещё как едят, – не осталась в стороне Шилема от обсуждаемой темы и проглотила слюну. – Вон братец Икаты не голодал, надеюсь.
– Но и не пировал, похоже, – угрюмо поддержал разговор Арно. – Кожа да кости.
Дон Севильяк огорчённо засопел.
– Здесь будем ждать, – перевёл Иван сказанное мивакуком.
– Кого или чего, хотелось бы знать? – Джордан присел на краешек одной из каменных тумб в два ряда тянувшихся через всю площадку.
– Да, пока не понятно, – в тон ему сказал Хиркус. – Но подождать можно хотя бы до начала дня. Что-то мне становится не по душе наши встречи то с одними разумными, то с другими. Так можно подумать, что вокруг нас кишит жизнь, о которой мы не имеем никакого представления. А что, если здесь есть города? А в них театры? Вот бы…
– И ты бы в них выступил, – с неприветливой иронией подсказал Арно. – И показал бы им, как надо это делать. А то они здесь, бедные, ничего, кроме этого жуткого колеса придумать не могли.
– Ну, не театры, так какие-то заведения, где можно поесть, – пропустил колкость Хиркус. – А здесь еды нам не добыть.
– Я видел у них в одной яме большущих жаб, – сказал Джордан. – Может быть, они их едят?
– Фу! Жабы! – надул губы Хиркус. – КЕРГИШЕТ, ты бы спросил мальчика, что он у них ест.
– Спрошу… Помолчите! Все! – Иван поднял руку, обращаясь в основном к женщинам. Они никак не могли усесться, между ними произошла перебранка. – Мивакук говорит…
– Ничего он не говорит, – проворчал Джордан. – Мычит только.
– Так! Он говорит… Думаю, что я правильно его понял… По его словам хырхоро уже исподволь подкрадывается, чтобы отнять у нас Время.
Ходоки насторожились, прислушались, стали беспокойно оглядываться. Но вокруг вступал в свои права очередной день. Вот-вот взойдёт солнце. С берега доносились звуки просыпающегося оазиса.
И всё-таки…
И всё-таки что-то происходило. Что-то было не так.
Как будто вновь вернулись недавние сумерки, восток потускнел. Вокруг всё на мгновение словно заледенело. Воздух уплотнился, и стало трудно дышать, а каждый вдох разрывал лёгкие. Мивакуки перестали дёргаться и замерли столбами.
Сейчас… вот сейчас произойдёт нечто непоправимое, страшное!..
Но вместо этого раздался громоподобный голос дона Севильяка:
– Ваня, спроси их, что мы должны делать?
– Я уже сказал. Надо ждать, – через силу отозвался Иван, чувствуя сухое першение в горле.
Хиркус встал. Лицо его окаменело. Он вытянул перед собой руку и скорбным голосом, отчего людей охватило ознобом, начал речь:
– Ждать!.. Да, ждать, чтобы жить и видеть, как наступает день, распускается цветок, улыбается ребёнок! Во имя всего святого ждать! – И не меняя выражения лица, но уже с другой тональностью неожиданно легкомысленно по содержанию досказал на выдохе: – Ждать и надеяться, что кто-нибудь, в конце концов, нас всё-таки накормит! – Он опустил руку, повернулся к слушателям. – Хорошо я сказал?
Дон Севильяк дал волю хохоту. Загомонили женщины. Ходоки заулыбались. Шилема возмутилась:
– Шут гороховый! Так красиво начал… Шут!
С её возгласом мир изменился. Посветлело, стало