Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 3. Буря - Вилис Лацис

— А, чтоб их черт… — рассердился хозяин и сбросил с себя одеяло. — Все равно покоя не будет.

Он поднялся с кровати и, ворча, стал натягивать брюки. Отхлебнул простокваши — жена поставила на стол полную кружку — и вышел во двор. Напрасно старый пес потягивался и вилял хвостом, в надежде что его погладят, — хозяин смотрел поверх телячьего загона, в самый конец поля. Ага, вон он где… серый, постылый. Ветром донесло до двора запах выхлопных газов, и он защекотал ноздри Вилде. «Эка насмердил на весь свет».

За трактором шли два человека. «Пургайлис с женой… теперь не знают, что и делать от радости. И гребешки кверху… Это им за их нахальство первым начали пахать. Пашите, пашите! — злорадно думал Вилде. — Неизвестно еще, кто жать будет. Земля на месте останется. Моя земля!»

Из-за угла дома показалась сгорбленная фигура Бумбиера.

— Ты еще дома? — спросил хозяин. — Гляди, как Пургайлис старается. В один день весь свет перевернуть хочет.

— Уж он такой, — закряхтел Бумбиер. — Что и говорить, хозяин, как на свою землю стал, таким работягой заделался, таким ненасытным. Теперь ему дня мало, ни сна, ни отдыха не знает.

— Пускай его, пускай, — усмехнулся Вилде. — Пусть подымет старую залежь. Все какая ни на есть польза будет.

— Вот и я про то же, — угодливо поддакнул Бумбиер. — Пусть, пусть подымет, когда выдалась такая возможность. Не знаю, хозяин, как вы на это поглядите, а право, пока этот трактор здесь, не вспахать ли заодно и мой участок? И лошадей не надо мучить. Никто ведь не узнает, что это ваша земля.

Вилде задумался. Предложением Бумбиера пренебрегать не следовало. Хоть этот трактор и смердит и гремит, а все же штука дельная. Почему бы не попользоваться? А то все для одних голодранцев. Уж если не исполнились предсказания, что из машинно-тракторных станций ничего не выйдет, что это одни враки и сказки, — надо хоть урвать что-нибудь для себя.

— Как же без договора с машинно-тракторной станцией? Он ведь пахать не захочет, — сказал, наконец, Вилде.

— Вы не подумайте чего, хозяин, только я без спросу… — снова закряхтел Бумбиер. — На прошлой неделе, когда ездил на базар, я этот договор подписал. На пять гектаров, хозяин.

— Скажи, какой продувной, — благосклонно засмеялся папаша Вилде. — Тогда чего же? Валяй, пусть заодно и тебе вспашут. Моим же лошадям меньше работы.

— А ничего я придумал, хозяин? Думаю, казенное ведь имущество. Пусть поработает и на нас.

— Правильно, Бумбиер, пусть поработает и на нас. Чем мы хуже всяких там Пургайлисов? Хе-хе… Пойдем посмотрим, как у них там дело идет.

Влажная еще местами земля дымилась под теплыми лучами солнца. Стояли последние дни апреля. На шлепанцы Вилде налипли комья земли. Позади плелся Бумбиер в стоптанных постолах. Проходя по своим полям, хозяин думал: «Как это так выходит, что ни одно наше предсказание не сбывается, а большевики в конце концов что задумают, то и сделают?» Не раз уже он говорил об этом и с писарем Каупинем, и с Германом, и с Вевером, но они сами путем не могли объяснить. Во время выборов надеялись, что народ не пойдет голосовать. Сами только любопытства ради пошли, вычеркнули фамилии кандидатов, а помогло это? Девяносто восемь процентов проголосовало за новых депутатов. «Где у людей разум, чего им надо? Вот и с машинно-тракторной станцией… Баловством называли, зубоскалили по всем корчмам, у всех церквей. Кто мог — вредил всякими способами: и с ремонтом помещений и с постройкой хранилищ для горючего, — только бы ничего у них не вышло. По рассуждению иных мудрецов выходило, что на наших полях тракторам нельзя работать — завязнут, как в болоте, горючего больше сожгут, чем наработают. А вот, пожалуйте — гудит себе и отваливает пласт за пластом. За что ни возьмутся, все им удается, и если не хочешь быть посмешищем, лучше гляди да помалкивай».

— Помогай вам бог, — умильно сказал Вилде. — А что, лучше так, чем конягой?

Ян Пургайлис с женой переглянулись. Глаза у них сияли.

— Да ты хоть скажи ему что-нибудь, — шепнула Марта мужу. — Подумает еще, что загордились.

Пургайлис медленно шагал по гладкой, блестящей борозде.

— Нельзя пожаловаться. До вечера все поле будет вспахано. Останется еще время кое-что сделать по дому.

— Что верно, то верно, — согласился Вилде. Подбоченившись, он внимательно смотрел, как переваливается через лемех пласт земли и ложится в ровный ряд с другими. — А что же вы сами здесь делаете? Не червей ли ищете? Как будто рановато… Хе-хе…

Марта покраснела, улыбка сбежала с лица Яна Пургайлиса. Он гневно посмотрел на своего бывшего хозяина и сплюнул:

— Ну, ты… кулак. Проваливай с моей земли! Сам-то почему до сих пор не пашешь? Я тебе больше не подневольный.

Глаза у Вилде налились кровью, но он сдержался и, ничего не сказав, пошел прочь. «Я тебе это припомню… Ты у меня завизжишь…»

В сердцах он отшвырнул ногой попавшийся на дороге камень. Старый пес, который приплелся за хозяином на поле, жалобно взвизгнул и отпрыгнул в сторону, решив, что камень предназначается ему.

А Бумбиер пошел к трактористу переговорить о вспашке своего поля.

— Помойная бочка, — сердился Ян Пургайлис, глядя вслед Вилде. — Что ему здесь надо?

Марта дотронулась до руки мужа, стараясь его успокоить.

— Ты не гляди на него, на это чучело. Лучше подумай, что тут будет, когда взойдут яровые.

Пургайлис посмотрел на нее и засмеялся.

— Правду говоришь, Марта. Не стоит кровь себе портить. Нам ведь есть на что порадоваться. Эх, жизнь, жизнь! Теперь ты только для нас и начнешься. Тридцать лет тебя ждал, вот ты и пришла.

— Половину-то сбрось, — засмеялась Марта. — Не до рождения же ты ждал ее.

— Ладно, половину сброшу, — согласился Ян. — Хотя что ты думаешь, — разве батрацкий год можно равнять с хозяйским? Встаешь до зари… Солнце зашло, а ты все на работе. Так ведь было?

— А сейчас разве собираешься меньше работать? Знаю я тебя: так ты и успокоился на этом! — покачала головой Марта.

— А что поделаешь, когда у меня такая жадная жена?

— С каких это пор? Как это у тебя язык поворачивается жену позорить?

Они смеялись и шутили от избытка счастья. Весеннее солнце слепило глаза.

2

Апрель месяц на заводе, где директорствовал Петер Спаре, закончился праздником. Всю зиму продолжалось строительство и оборудование нового строгального цеха, и сейчас он был готов — первые доски проходили через станки. Рабочий коллектив обязался сдать новый цех в эксплуатацию к Первому мая, но обязательство было выполнено до срока.

Старик Мауринь, назначенный начальником нового цеха, круглые сутки проводил на работе, совсем позабыв про дом. Он, как детей, гладил своими жесткими руками новые станки, смахивал с них каждую пылинку, и его сердитое лицо светилось ласковой, отцовской улыбкой.

— Милые вы мои, — говорил он. — Ну, и поработаем мы теперь. Покажем, что мы умеем. Досочки будут выходить целыми стандартами, гладкие, без сучка и задоринки, а потом пароходы повезут их в разные стороны. Кто такую дощечку получит, будет только похваливать. «Гляди, скажет, как ладно сработано. Дай им бог здоровья». А мы за это здоровье опрокинем сегодня по изрядной чарке, — Петер Спаре не поскупится.

Петер Спаре действительно не поскупился. Товарищеский ужин в заводском клубе прошел весело, с подъемом. Старик Мауринь сидел рядом с директором, и когда ему предоставили слово, аплодисментам не было конца.

— Зря вы мне хлопаете, дорогие товарищи, — начал он. — Сами знаете, как я говорю. Еще между старичками туда-сюда, а когда вот на таком торжестве — дух замирает, легче, кажется, целый день доски таскать на самые высокие штабеля. Так как же обстояло дело с этим строгальным цехом? Пока здесь распоряжались старые владельцы, дальше ученых разговоров дело не шло. И то им дорого и это не окупится, а для точки строгальных ножей придется, мол, специалиста-точильщика из Норвегии выписать, — где же простому латышу освоить такую тонкую работу. Норвежцу жалованья требуется побольше, чем главному инженеру, но о том, чтобы он свое искусство кому-нибудь показал, — и не думайте. Давно ли у нас советская власть, а поглядите, что сделано! Они мудрили годами, а мы вот взяли и построили в четыре месяца. Без всяких там норвежцев. И разве наши доски будут хуже? Да ничуть. Пусть их теперь смотрят, пусть лопаются от зависти. Нет на свете такого трудного дела, чтобы рабочий человек при советской власти не мог его одолеть. Почему так выходит? Да потому, дорогие товарищи, что эти заводы сейчас наши собственные, и если хотите знать, то этот директор тоже наш питомец. Как же тут не пойти делу? Вот за это все, за нашу новую жизнь я хочу сказать спасибо русским товарищам. Вы думаете, они не знают, как у нас дела идут, как мы работаем? А кто нам прислал эти новые станки? Давайте же будем работать так, чтобы им не пришлось за нас стыдиться. И чтобы это было в последний раз, чтобы больше никто не смел плевать в новом цехе на пол. Это все равно, что плюнуть на свою работу. Я таких выходок не потерплю… Ну, сегодня не будем уж говорить про это — я только, чтобы предупредить. За наши успехи, за удачу, дружки!