огляделся.
Море, свинцовое и холодное даже на вид, было знакомым и родным – но вот про землю он бы этого не сказал: отродясь в Нижних землях не водилось таких скал, отвесными крепостными валами встававших против напора солёной воды, оказавшейся не рядом, а далеко внизу. Он повернулся к морю спиной, надеясь увидеть хотя бы крыши человеческого жилья, по которым можно было бы угадать местонахождение – и увидел, как на него идёт стена огня.
Потом он никогда не мог понять, как запомнил всё в мельчайших деталях, хотя не смотрел туда дольше мгновения – но вой и треск пламени, его жадная скорость словно были выжжены перед его глазами, и он не мог их не видеть, даже когда отвернулся обратно к морю, ища выхода. А ещё перед огнём шел человек, спокойно, будто не было голодного инферно за его плечами, и был он чёрен, как в рассказах Адриано.
– Ксандер, где ты?
Он застыл на краю обрыва, уже занеся ногу, услышав голос Одили – но она звала откуда-то со стороны земли, из-за неумолимого пламени, и прорваться к ней нечего было и надеяться: огонь ему оставил уже только ту скалу, на которой он стоял, и чёрный человек был всё ближе. А ещё у чёрного обнаружились псы – те самые гончие ада. Их было четыре: небольшая чёрная, похожая на шакала, дворняга, могучая овчарка, чем-то схожая с медведем, косматый и будто нескладный волкодав и отливающая шелком шкуры и гибкими мускулами золотистая борзая. Все четыре не отрывали от него глаз и уже начали кружить, как будто могли загнать его надёжнее, чем огонь.
– Не бойся, – шепнул чёрный человек, и Ксандер расслышал этот шепот сквозь ярость прибоя, рев огня и бурю в небесах, как будто тот шептал ему прямо в ухо.
Ксандер развернулся и прыгнул прямо с обрыва, не разбирая, есть ли внизу скалы.
Море не подвело: он тут же ушел в солёную ледяную воду с головой, задев камень только краем ладони. Тут же он рванул вверх, отталкиваясь от глубин сильными гребками, но море всё не кончалось: он даже макушкой не мог вынырнуть на поверхность. Лёгкие запылали, он отчаянно забился, борясь с неистовой толщей воды, затягивавшей его водоворотом в бездну, но силы неуклонно таяли.
Может быть, и не надо?
Эту трусливую мыслишку он отмел сразу же и возмущенно – и тут ему улыбнулась удача: его пальцы коснулись чего-то холодного, но не каменного, а металлического. Он сделал рывок, и в следующее мгновение смог нащупать это – звено цепи. Якорной!
Ликуя, несмотря на жжение в изголодавшихся легких, он стал взбираться по ней вверх, чувствуя, как ослабевает хватка водоворота, как отступает бездна – и наконец вынырнул под всё ещё штормовое, но ночное небо. С минуту он жадно хватал ртом воздух, опьянявший, как вино, а потом ухватился за цепь повыше и подтянулся ближе к темному боку корабля.
Изъеденному бурями, пробитому скалами, гниющему от старости деревянному боку корабля, что при этом лежал на волнах так уютно, будто ещё вчера сошел с верфи.
Ксандер вздрогнул и зажмурился, выжимая лишнюю воду из глаз…
Он проснулся мгновенно, как будто его окатило холодной водой или слух привычно уловил зов судового колокола. Сев на кровати, он машинально глянул в сторону окна: там занимался бледный зимний рассвет, но он его не видел – перед его глазами всё ещё крутился чёрный водоворот и сгнившие ломаные доски, а руки свело, будто он всё ещё сжимал спасительную цепь.
И встал.
Рядом со своего спутанного лежбища встал взъерошенный Адриано, и по тому, как венецианец стал собираться, в непривычном молчании, Ксандеру стало ясно, что и у Адриано перед глазами что-то крутилось, и что он тоже держался за неведомый фламандцу обрывок сна.
– Пора, – выдохнул Адриано.
Ксандер кивнул.
– Пора.
***
Несмотря на резкое пробуждение, дальнейшее было словно во сне: и тянущаяся вереница однокурсников, как один сосредоточенно молчавших, по тропинке в лес, и дубовая роща с низким длинным домом, сложенным из серых валунов и курившимся из десятков труб. Навстречу им вышел, прихрамывая, высокий могучий мужчина, криво усмехнулся и прищурился.
– Явились? – Он прошёл вдоль их шеренги, хмуро вглядываясь в каждое лицо; Ксандер заметил, когда дело дошло до него, что глаза у хромого были разные – один чёрный, а второй зелёный. – Ну что ж. Пожалуйте.
И неопределённо махнул рукой в сторону дома, где уже было открыто столько низких, грубо сколоченных дверей, сколько было их числа. За ближайшей – Ксандер глянул – жарко дышал горн, и в багровых отблесках полускрытого пламени мерцала наковальня.
– Эм-м, – Адриано замялся, но решился, – а что нам…
– Вы поймёте, – бесстрастно ответил кузнец.
– Но мы же, – запаниковала Марта, – мы же… я то есть… не умеем, я никогда не пробовала…
– Вам помогут, – так же равнодушно ответил тот. – Идите уже.
Ксандер увидел, как Алехандра вдруг уцепилась за Катлину; та попробовала её стряхнуть, но иберийка вцепилась в неё, как клещ, и стала что-то быстро ей говорить, чуть не плача. Катлина сначала её слушала с каменным лицом, но потом постепенно её выражение смягчилось. Под конец Алехандра вдруг порывисто её обняла, и спустя минуту Катлина ответила на объятие.
– Может, тут вместе можно? – услышал Ксандер несколько нервный голос Адриано.
За частью их однокурсников уже закрылись двери, но многие ещё стояли в нерешительности, включая Леонор, которая смотрела на ближайшую к ней каморку как на банку с пауками и кусала губы. Ксандер, который её понимал всё больше с каждым взглядом в это маленькое царство огня и камня, кивнул и уже вознамерился следовать за Адриано, как тот перешагнул порог – и тут же дверь за ним захлопнулась, едва не стукнув Ксандера по плечу.
– По одному, – с усмешкой сообщил кузнец.
Делать было нечего, и Ксандер шагнул в соседнюю: при мысли, что хотя бы через стену будет друг, ему стало немного, но веселее. Жаркий воздух в мехах вздохнул, как человек, и Ксандер осторожно достал из кармана пульсирующий, словно в нетерпении, ребис.
Впоследствии он никак не мог вспомнить в точности, что было после: трогал ли он вообще все эти странные инструменты, и что это был за гибкий голубоватый металл, и как он знал, что ковать – и знал ли вообще. Время тоже как будто перестало существовать, как и голод, и усталость: они вернулись только тогда, когда дверь распахнулась, и он шагнул под закатные лучи солнца, баюкая в руках то, что пока даже не разглядел.