самым обрывом и была такой узенькой, что на ней едва помещалась нога человека. Жена шла позади и очень скоро начала бояться, что с мужем, который несет тролленка, что-нибудь случится.
— Иди медленней! — закричала она; ей показалось, что он слишком быстро и неосторожно стремится вперед. Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть детеныша.
«Если бы подменыш и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда», — подумала крестьянка. Но тут же поняла, что муж намеревается сбросить ребёнка вниз в ущелье, а потом сделать вид, что это был несчастный случай.
«Да, да, — думала она, — так оно и есть. Он подстроил все это, чтобы сжить подменыша со свету. А я бы и не заметила, что это — умысел. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет».
Муж снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул у него из рук.
— Дай мне детёныша! Ты упадёшь вместе с ним, — сказала жена.
— Нет, — отказался муж. — Я буду осторожен.
В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и троллёнок упал. Жена шла за мужем по пятам, и, хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подменыша, она ринулась вперед, схватила подменыша за одежку и вытащила его на дорогу.
Тут муж повернулся к ней. Лицо его совершенно исказилось, стало злым и некрасивым.
— Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребенка в лесу! — гневно крикнул он.
Жена ни слова не промолвила в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он лишь притворялся ласковым, и заплакала.
— Отчего ты плачешь? — жестко спросил он. — Невелика была б беда, урони я подменыша. Идем, а не то опоздаем.
— Пожалуй, у меня нет уже охоты идти на ярмарку, — сказала она.
— По правде говоря, и у меня охота пропала, — согласился с ней муж.
По дороге домой он все шел и спрашивал себя, сколько ещё сможет выдержать такую жизнь с женой. Если он употребит силу и вырвет тролленка у неё из рук, между ними снова все может наладиться, полагал он. Но только он собрался вырвать у неё из рук уродца, как вдруг встретился с её взглядом, грустным и боязливым. И он еще раз совладал с собой ради неё, и все осталось по-прежнему, так же, как и было.
Снова минуло несколько лет, и вот однажды летней ночью в крестьянской усадьбе случился пожар. Когда люди проснулись, горница и каморка были полны дыма, а чердак пылал словно сплошное море огня. Нечего было и думать о том, чтобы погасить огонь или спасти дом, самим бы успеть ноги унести, чтобы не сгореть.
Выскочив во двор, крестьянин стоял, глядя на горящий дом.
— Одно хотел бы я знать: кто навлек на нас эту беду! — произнес он.
— Ну а кто еще, как не подменыш? — спросил работник. — Он уже давным-давно собирал щепки, солому да и поджигал их то в самом доме, а то вокруг него.
— Вчера он собрал целую кучу сухих веток на чердаке, — вмешалась служанка, — и как раз поджигал её, когда я его увидала.
— Ну, значит, троллёнок поджег ветки поздним вечером, — решил работник.
Тут и сомневаться нечего, это его надо благодарить за нашу беду.
— Кабы он и сам сгорел, — сказал крестьянин, — я бы не стал печалиться, что в пламени погибла моя старая хижина.
Не успел он вымолвить эти слова, как из дома выбежала хозяйка; она тащила за собой детеныша. Тут муж как кинется к ней, как выхватит подменыша у неё из рук, да как швырнет его обратно в горящий дом.
Огонь вырывался как раз из окон и крыши, жара была нестерпимая. Испуганная, бледная как смерть, жена лишь на миг бросила взгляд на мужа. Потом повернулась и бросилась в дом за детенышем.
— Можешь сгореть вместе с ним, да, да, и ты тоже! — крикнул ей вслед муж.
Но она все-таки вернулась, и подменыш был с ней. На руках у неё виднелись страшные ожоги, а волосы были почти сожжены. Когда она появилась во дворе, никто не сказал ей ни слова. Она подошла к колодцу, погасила несколько искр, которые рдели на подоле юбки, и села, прислонившись спиной к бадье, которой доставали воду из колодца. Троллёнок лежал у неё на коленях. Он быстро заснул. Она же по-прежнему сидела, бодрствуя, и, словно оцепенев, неотрывно глядела прямо перед собой печальными глазами. Толпы людей сновали мимо неё к горящему дому, но никто с ней не заговаривал. Всем она, как видно, казалась такой ужасной и отвратительной, что никто не смел к ней приблизиться.
На рассвете, когда дом сгорел дотла, к ней подошел муж.
— Нет у меня больше сил вынести все это, — сказал он. — Ты ведь знаешь, тебя я покидаю неохотно, но я не могу больше жить вместе с троллем. Я пойду теперь своей дорогой и никогда не вернусь назад.
Когда жена услыхала эти слова и увидела, что муж повернулся и ушел, она почувствовала, как в душе у неё словно что-то оборвалось.
Хотела она поспешить за ним, да троллёнок тяжелым камнем лежал у неё на коленях. У неё не хватило сил стряхнуть его с колен, и она так и осталась сидеть.
Крестьянин направился прямо в лесную чащу, думая, что идет этой дорогой, верно, в последний раз. Но едва он успел чуть подняться в гору, как навстречу ему выбежал какой-то мальчуган. Статный и пригожий, он походил на молодое деревцо. Волосы мальчугана были мягкие как шелк, глаза же сверкали точно сталь.
«Ах, таким был бы мой сын, если бы мне удалось сохранить его! — вздохнул крестьянин. — Таким был бы мой наследник! Не то, что этот черный нелюдь, которого жена моя притащила домой, в усадьбу».
— Здравствуй! — поздоровался крестьянин. — Куда путь держишь?
— И тебе здравствуй! — ответил ребенок. — Коли отгадаешь, кто я, узнаешь и куда я иду.
Услыхал крестьянин его голос и побледнел.
— Ты говоришь так, как говорят люди в моем роду, — сказал он. — Не будь мой сын в плену у троллей, я бы сказал, что это ты.
— Да, на этот раз вы, батюшка, отгадали, — засмеялся мальчик. — А раз вы, батюшка, отгадали, так знайте же, что я иду к матушке.
— Не ходи к матушке, — сказал крестьянин. — Ей дела нет ни до тебя, ни до меня. Сердце у неё не лежит ни к кому, кроме большого, черного тролленка.
— Вы