я с ними уживусь. Это гадюки или ужи? Правда, я в компании неразборчив, но ужи мне больше по душе.
Старуха ничего не ответила, а лоцман принялся стелить постель, показав, что он в самом деле решил здесь заночевать.
Тут за окном послышалось тревожное жужжание большого шершня, который пытался залететь внутрь.
— Впусти беднягу! — сказал лоцман и открыл окно.
— Какой здоровенный! Убей его! — закричала старуха.
— Зачем? Может, у него тут дети голодные, что же мне лежать и слушать детский плач, нет уж, спасибо!.. Лети сюда, шершенечек.
— Он ужалит! — упорствовала старуха.
— Вовсе нет, он жалит только злых людей…
Окно растворилось, и в каморку влетел шершень величиной с голубиное яйцо, жужжа, как басовая струна, он влетел в гнездо. И наступила тишина.
Старуха ушла, а лоцман улегся в постель.
Когда он на следующее утро спустился вниз, старухи дома не было; на единственном стуле сидел, мурлыча, черный кот; котам приходится мяукать, они ужасно ленивые, а ведь хоть что-то им надо делать.
— Вставай-ка, кот, — сказал лоцман, — дай мне сесть.
Он взял кота и посадил его на плиту. Но это был не простой кот, шерсть у него на спине стала испускать искры, и они зажгли щепки.
— Если ты умеешь делать огонь, значит, ты умеешь и варить кофе.
Но натура у котов такова, что они не хотят делать то, о чем их просят, и кот зашипел, стал плеваться так, что огонь погас.
Вдруг лоцман услышал стук лопаты о стену дома, он выглянул в окно и увидел, что старуха роет яму в саду.
— Вот как, ты роешь мне могилу, старая, — сказал он.
Старуха тут же вошла в дом. Увидев Виктора живым и здоровым, она ужасно удивилась и тут же призналась, что никто еще не выходил живым из этой каморки, поэтому она заранее копала могилу. Старуха была подслеповата и спросила, что у него за странный галстук.
— Да, ты, верно, такого еще не видывала, — сказал Виктор и провел рукой у себя под подбородком.
Шею его обвила змея, завязавшись красивым узлом с двумя желтыми пятнами — это были её уши; глаза змеи горели как драгоценные камни.
— Покажи тетушке свои галстучные булавки, — сказал лоцман.
Он погладил змею пальцем по голове, и в открытой пасти показались галстучные булавки.
Тут старуха, сама не своя от изумления, воскликнула:
— Вижу я, ты получил мое письмо и понял, что там написано. Ты славный парень!
— Вот как, так это твое письмо было в автомате, — понял лоцман и достал письмо из нагрудного кармана. — Я помещу его в рамку под стеклом, когда вернусь домой.
И знаете, что было написано в этом письме? Там была всего одна фраза: «Храброго ждёт удача».
Когда мама закончила свой рассказ этими словами, Анна-Мария спросила её:
— Да, но как же лоцман мог перейти с корабля в этот проулок, и как он пошел назад, или все это ему только приснилось?
— Об этом ты узнаешь в другой раз, маленькая почемучка, — ответила мама.
— Но ведь там еще в книге были какие-то стихи…
— Что за стихи? Ах да, в лавке торговца раковинами… Но я их забыла, — сказала мама. — Впрочем, не стоит об этом спрашивать, ведь это только сказка, милое дитя!
СЕЛЬМА ЛАГЕРЛЁФ
ПОДМЕНЫШ
Жила — была старая — престарая карга — троллиха; шла она однажды лесом с берестяным коробом на спине. А в коробе сидел её большой и уродливый детеныш. Волосы троллёнка походили на свиную щетинку, зубы были острыми-преострыми, как шило, а на мизинце — коготок. Однако троллиха считала, ясное дело, что пригожее её детеныша на всем свете не найти.
Вскоре подошли они к такому месту, где лес чуточку поредел. Там проходила дорога, вся в ухабах, скользкая от оплетавших её древесных корней, а по дороге ехали верхом крестьянин с женой.
Лишь только троллиха глянула на них, как решила шмыгнуть обратно в лес, чтобы люди не увидели её. Но тут она заметила, что крестьянка держит на руках ребенка, и мысли троллихи тут же приняли другой оборот. «Давно хотелось мне посмотреть, может ли человеческий детеныш быть таким же пригожим, как мой», — подумала она и спряталась за большим ореховым деревом, росшим у самой обочины дороги.
Но, когда всадники проезжали мимо, троллиха нетерпеливо высунулась чуть дальше, чем нужно, из-за дерева, так что лошади увидали её огромную черную голову. Встав на дыбы, они в испуге понесли, чуть не выбросив из седел и крестьянина, и его жену.
Те, закричав от страха, едва успели схватиться за уздечки и в тот же миг скрылись из виду.
Морда троллихи исказилась от досады, потому что она едва успела бросить взгляд на человеческого детеныша. Но тут же успокоилась, потому что ребенок лежал на животике прямо у её ног.
Он выпал из материнских объятий, когда лошади стали на дыбы, но, к счастью, рухнул в высокую кучу сухой листвы и был цел и невредим. Он громко кричал, но, когда старая карга-троллиха склонилась над ним, он так изумился и отвлекся, что мгновенно смолк и протянул ручонки, желая вцепиться в её черную бороду.
Совершенно ошеломленная троллиха стояла, разглядывая человеческого детеныша. Она смотрела на тоненькие пальчики с розоватыми ноготочками, на ясные голубые глазки и крошечный алый ротик. Все больше и больше удивляясь, ощупывала она мягкие волосики, гладила щечки ребенка. Она никак не могла взять в толк, что дитя может быть таким розовым, таким нежным и хорошеньким.
Мигом сорвав со спины берестяной короб, троллиха вытащила оттуда своего собственного детеныша и посадила его рядом с человеческим. И, увидав, какая громадная разница между ними, она, не в силах совладать с собой, громко завыла.
Между тем крестьянин с женой обуздали лошадей и вернулись, чтобы отыскать своего ребенка. Хотя троллиха слышала конский топот, но с места не сдвинулась, а так и осталась сидеть рядом с человеческим детенышем — все не могла наглядеться на него досыта. Однако, увидев крестьянина с крестьянкой, она тут же и решилась. Собственного детеныша оставила у дорожной обочины, а человеческого сунула в берестяной короб, взвалила на спину и побежала в лее.
В тот же миг прискакали всадники.
Чудесные люди были эти крестьяне, всеми уважаемые, богатые, и владели они большой усадьбой в плодородной долине у подножия горы. Женаты они были уже много лет, но детей у них, кроме этого ребенка, не было. Понятно, что они не чаяли найти сына.