Читать интересную книгу Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

—  Казаки, князь, бунтуют. Послали своего атамана к Юргену-немцу. Думаю, пожалуют к тебе ответа требо­вать, отчего Большой полк бездвижен, хотя крымцы за­канчивают переправу, а передние их тысячи уже прут на Москву.

—  Ты вот что, Фрол, повели дружине моей изгото­виться. Не ровён час, казаков усмирять нужда возник­нет. И гонца в Опричный полк пошли. Извести Хован­ского и Хворостинина на всякий случай.

Встретил же главный воевода атамана и начальника наемников будто не знал, чего ради они появились в его ставке. Спросил нестрого:

— Не терпится узнать, как я понимаю, когда в сечу?

— Верно, — запальчиво ответил атаман Черкашенин, — не сидеть же рот разинув и руки сложив, пока татары до стольного града доскачут?! Казаки мои рвутся заступить дорогу басурманам!

— Остынь, атаман! — резко остановил Черкашенина князь Воротынский. — Выходит, ты не со спросом при­шел, не мысль нужную принес, вынянчив ее, а нахрапом прешь. Так вот, слушай: сложить буйны головы лихости ради — дело не хитрое, ума много не требует, а нам с ва­ми Россию спасать нужно, чтоб не отатарили ее сараци­ны! Все. Больше ничего я ни тебе, атаман, ни тебе, Юрген-витязь, не скажу. Сейчас же возвращайтесь к своим ратям и ждите моего повеления. Приставов к вам пошлю своих. Если они донесут, что вы не утихомирились, рас­ценю это как бунт и сам поспешу с дружиной своей к вам. При нужде и Опричный полк пособить попрошу. Идите!

И поймите, не время нам меж собой распри чинить, нам на ворогов злобу копить надлежит, чтоб в урочное время каждый бы за двоих, за троих дрался!

Вошли гоголем, особенно атаман Черкашенин, а вы­шли словно под ливнем побывавшие. Юрген упрекнул Черкашенина:

— Я сказал: не любит князь пустозвонных поперечни­ков. Он имеет свой план. Он держит его втайне. Он ум­ный и с долгим глазом воевода. Вперед далеко смотрит. Я преклоняю перед ним колено и стыд имею, что стоял в одном строю с тобой, атаман.

Неприятен для Михаила Воротынского визит отваж­ных соратников. Очень неприятен. Они — выразители общего мнения. Они не побоялись высказать свое недо­вольство бездействием рати, а сколькие тысячи молча осуждают его, воеводу главного, виня в трусости, а то и в крамоле. А что он может противопоставить этому недо­вольству? Раскрыть свой план? Ни за что! Дать команду изготовиться к походу? Пустое. Два часа, а то и меньше, и полк — в сборе. Зачем же попусту ратников будора­жить. Изготовятся быстро, потом станут ждать приказа выступать, а он, главный воевода, не сможет его отдать, пока не прискачет гонец от первого воеводы полка Пра­вой руки, что все исполнено, как и задумано.

Еще горше стало бы на душе у главного воеводы, знай он, что бурлит недовольством и Опричный полк. Рядо­вые опричники, десятники и даже сотники возмущены тем} что отряд Штадена погиб в неравной сече, а полк не поспешил на помощь, стоя в это время в полном бездей­ствии. Однако дисциплина в опричной рати крутая, по­этому никто не смел сказать громко о том, что перемалы­вали меж собой полушепотом; обвинят воеводы в подст­рекательстве к мятежу и — не сносить головы. Так бы и осталось недовольство опричников в полушепоте, не слу­чись разногласия среди самих воевод.

Дело в том, что князь Андрей Хованский, давший сло­во никому не говорить о замысле главного воеводы, креп­ко его держал. Он даже намеками не поделился ни со вто­рым воеводой, князем Хворостининым, ни с третьим, Бог­даном Вельским, хотя понимал их настроение. И вот Бог­дан Вельский решил выказать свою ретивость, не боясь об­винения в бузотерстве. Кто может прилепить ему, племян­нику самого Малюты Скуратова, такой ярлык? И все же, прежде чем высказать свое отношение к происходящему, он захотел заручиться поддержкой второго воеводы.

— Что же это получается?! Девлетка губит малые за­слоны, а мы уподобились зайцам, трусливо укрывшимся под лапами елок! Видится мне, что не один наш полк без-делием мучается, — начал выплескивать накопившееся недовольство Богдан Вельский второму воеводе Хворос-тинину. — Выведет Девлетка все свои тумены на дорогу и пойдет изгоном к Москве! Как год назад. Не крамоль­ничает ли князь Воротынский? В прошлом году ослу­шался приказа князя Ивана Вельского, к чему это приве­ло! Вот и теперь чудачит!

Воевода Хворостинин хотел было возразить, что ма­лые силы Михаила Воротынского не сыграли бы ника­кой роли, когда воевода-неумеха погубил всю Окскую рать, и что, наоборот, медленное движение оказалось более полезным: крымцы посчитали, будто идет на подмо­гу крупная рать, и побежали восвояси. Однако Хворости-нин просто-напросто побоялся заступиться за главного воеводу не только потому, что и сам недоумевал, отчего князь Воротынский не начинает решительного боя (рус­ские полки встали бы непробиваемой стеной), но еще и потому, что перечить племяннику Малюты Скуратова, которого тот старательно и беззастенчиво подталкивает к трону, что плевать против ветра — себе же в лицо уго­дишь. Тем более что Богдан Вельский обвинял князя Ми­хаила Воротынского в крамоле, стало быть, вполне мог обвинить и его, Хворостинина, в пособничестве, тогда не избежать пыточной.

Такой вот оказался расклад. Отправились второй и третий воеводы вдвоем в грубо срубленную, но довольно просторную избу первого воеводы Опричного полка кня­зя Андрея Хованского.

— С чем пожаловали, соратники мои?

Молчание. Богдан Вельский надеялся, что первым за­говорит Хворостинин, ради чего он и рек столь много страстных слов, но тот явно не собирался открывать рта, лишь стоял насупившись. Тогда Богдан Вельский, наро­чито подчеркивая серьезность момента, спросил:

— Мы с Хворостининым спрашиваем себя: не ковы ликует главный воевода?! Вот и тебя решили спросить: от­ чего ты не вмешаешься? Ты, первый воевода Передового полка, царева Опричного полка, соучаствуешь в том, что Девлетка, обходя нас, идет прямым ходом на Москву!

Нет ли нужды срочно слать гонца к государю нашему Ивану Васильевичу?!

Так и подмывало князя Хованского рявкнуть: «Соп­ляк!», стукнув кулаком по столу, но усилием воли сдер­жавшись, лишь ответил со всей строгостью в голосе:

— Я бы мог тебя оковать за бунтарские слова твои и от­править на суд к государю нашему, но обещал твоему дяде наставлять тебя в воеводстве, поэтому на первый раз про­щаю, но предупреждаю: повторишь еще раз подобное — окую! — и добавил, смягчая тон: — Еще придет время, юный воевода, показать в рати свою удаль и свои способно­сти, да и прыть свою.

Как верно поступил князь Михаил Воротынский, раскрыв перед первым воеводой Опричного полка свой замысел. Не знай князь Андрей Хованский тайного его замысла, наверняка поддержал бы Богдана Вельского, и пошло бы тогда все наперекосяк. Теперь же бунт задав­лен в зародыше, и о нем Воротынский даже не узнает.

Впрочем, в судьбе князя Михаила Воротынского это не­известное ему событие сыграет весьма коварную роль. Бог­дан Вельский тайно от первого и второго воевод пошлет сво­его верного слугу к Малюте Скуратову, который и переска­жет тому все, что происходило в первые дни после перепра­вы крымской рати через Оку, сообщит и о споре с первым воеводой Опричного полка, и Малюта Скуратов увидит в этом хорошую возможность еще раз напакостить Михаилу Воротынскому, ближнему слуге государя Ивана Грозного. Скуратов разработает целый план, в котором главная роль в победе над крымцами станет приписываться исключитель­но Опричному полку, убедит Ивана Грозного, что, если бы не усилия этого полка, русская рать была бы разбита наго­лову. Осуществить этот план Малюте Скуратову поможет и подвиг, совершенный Богданом Вельским.

Но до того рокового дня оставалось еще много време­ни. Трудного времени и к тому же неведомого. И не ясно еще было, к какому исходу приведет разумная, но весьма рискованная тактика.

В главном стане Большого полка было напряженно и тревожно. То и дело отворялись ворота, чтобы впускать казаков-порубежников на взмыленных конях. Князь принимал каждого сам лично, и сердце его наполнялось радостью: двинулся Девлет-Гирей по Серпуховской доро­ге, где лучше всего можно провести в жизнь задуманное.

Наконец прискакал гонец и от воеводы Федора Шере­метева, сообщил:

— Полк встал на Лопасне. Передовой отряд крымцев подошел и разбит. Воевода считает, завтра на рассвете ударит Девлетка несколькими туменами.

— Дай бы Бог. Дай бы Бог.

Как ни держал в тайне свой план Михаил Воротын­ский, но не был воевода вполне уверен, что Дивей-мурза не разгадает его. И не без основания опасался: Дивей-мурза действительно начал уже тревожиться, уже запо­дозрил, что не случайно русские воеводы так легко дали переправиться через Оку. Он не раз уже задавал себе во­прос, отчего все переправы, кроме устья Нары, остава­лись почти без рати, лишь триболы вывели из строя не­сколько сотен коней, да лодьи потопили кроме десятка турецких пушек довольно много людей. Лодьи расчетли­во действовали, появлялись, когда отчаливали от берега плоты, уничтожали всех, кто на них находился, но, как только пушки, поддерживающие переправу, открывали стрельбу, уходили по воде подальше от ядер. Пришлось от них отбиваться постоянной стрельбой пушек. Судя по тому как действовали русские, они получили весть о по­ходе Девлет-Гирея давно и готовились к его отражению. Но почему же тогда на переправах не установили пушки, чтобы помогать лодьям? Иль ума не хватило? Непохоже. И где же русская рать? В Серпухове? В Коломне? В Ка­шире? Бездействует в своих привычных станах или, как и в прошлом году, спешит в Москву для ее обороны? Непохоже и на это. Дозоры, которые шныряют по всем дорогам, не встречали полков.