Читать интересную книгу Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

«Ничего, князюшка, нещедрость твоя тебе же недоб­ром обернется! Двужилы да Селезень тебе милей! Меня, значит, в сторону! Как аукнется, так и откликнется. Ой как откликнется!»

Фрол, хотя князь и отпустил его, медлил с уходом, ре­шая трудную для себя задачу: покорно выйти или откро­венно сказать князю, что зря тот обижает его, верного слугу, недоверием…

И вот в этот самый момент князю доложили:

— Гонец из Серпухова.

— Зови.

Несмотря на взволнованность и спешность (вошел он не отряхнувши пыли и не стерев с лица пота, забыв даже поклониться главному воеводе), доложил гонец обо всем основательно, со своими оценками:

— Поначалу, похоже, многие тумены подвел Девлетка к Наровому перевозу. Хотел уже начать переправу, только углядел окопы наши, подволок тогда турские пушки и — айда-пошел. Шуму много, а рать евонная поредела знатно. Увел, выходит, тумены в иное какое место.

— Лодьи наши подоспели?

— Мимо, почитай, прошмыгнули. Чуток пушкарей пощипали из рушниц и — вниз покатили.

— Стало быть, и они поняли, что не здесь Девлетка станет переправляться.

— Знамо дело.

— Благодарю за весть. Передай воеводе, пусть стоит, пока мочи хватит. А дальше, мол, как условились. Да пусть скажет ратникам, чтоб во рвах сидели тихо. Чего ради под пушки головы высовывать? Редкие бы лишь до­глядывали, чтоб, если сарацины все же станут переправ­ляться, не упустить бы того начала.

— Вестимо.

— Князь, — влетел взъерошенный Фрол и, прервавши гонца, сообщил испуганно: — Два гонца — от Сенькина брода и от Дракина переезда!

— Зови обоих, — подчеркнуто буднично воспринял сообщение Фрола князь Воротынский, словно говоря этим своему стремянному, как нужно себя держать в этой обстановке, — зови, зови.

Вести весьма неутешительные: два тумена ногайской конницы начали переправу на Сенькином броде, смяв не­великий заслон. Лишь лодьи разят переправляющихся, но остановить они ногайцев не в состоянии. Первые их сотни уже вышли на Серпуховку. Ведет их мурза Теребердей.

— В моей дружине до времени оставайся, — выслушав гонца от Сенькиного брода, повелел князь, затем спросил второго гонца: — У вас как?

— То же самое. Дивей-мурза с туменами. Заслон по­бит. Две лодьи потоплены. В обход Серпухова пошли те, кто уже переправился. Мимо Опричного полка, похоже, намереваются прошмыгнуть.

— Не прошмыгнут. Опричный воевода Штаден у них на пути встанет.

— Сил-то у Штадена — кот наплакал! — воскликнул Фрол.

— Достанет. Ты вот что, не паникуй, а зови первого во­еводу полка Правой руки князя Федора Шереметева244 . — И добавил спокойно: — Все идет так, словно сам Господь Бог над нами руку свою простер.

Зачем он все это сказал? Фрол не посвящен в его за­мыслы, и будь он даже честнейшим слугой, все едино удивился бы благодушию главного воеводы, мимо кото­рого крымцы двинулись уже к столице России, а он до-вольный-предовольный. Для Фрола же слова эти княже­ские — драгоценный козырь.

«Запомнить это непременно нужно, — решил он про себя. — Крамольничает!»

Поспешил, однако же, выполнить распоряжение кня­жеское.

Когда князь Воротынский получил известие о прибли­жении татар к Туле, он повелел прислать от каждого пол­ка младших воевод для связи, первому же воеводе полка Правой руки сделал особое повеление: поспешить в став­ку лично, ибо с ним предстоял очень трудный разговор. И очень важный. Такое гонцам не доверишь.

— Что, князь Михаил, прут сарацины через перепра­вы, а мы сложа руки сидим сиднем?! — не то спросил воз­мущенно прибывший на зов Федор Шереметев, не то уп­рекнул главного воеводу по старой дружбе. — Непохоже на тебя, князь!

— Садись, объясню все, — пригласил Михаил Воро­тынский князя, а затем повелел Фролу: — А ты покличь младших воевод, от полков которые. Как мы покончим с боярином дело, первым пусть заходит от Левой руки. По­том уж — от Опричного.

— Понятно, — неопределенно ответил Фрол Фролов и с явной обидой на то, что его выставляют за дверь, отпра­вился выполнять княжеский приказ.

— Ничего ему не понятно, — проговорил князь. — Да и тебе, боярин Федор Шереметев, воевода знатный, тоже пока ничего не понятно. Слушай меня, умоляю тебя, без возмущения. Пойми, чести ради нашей, жизни ради, Рос­сии ради мои повеления. А к тебе еще и личная просьба…

— Иль не грудью встретить ворога, путь ему засту­пив?

— Именно не грудью. Бежать тебе придется. Спешно выводи полк на Серпуховскую дорогу и встань у Лопасни на холмах. Затей сечу, но не завязни в ней. Передовых не­христей бей, а как главные силы Дивей-мурзы попрут — дрогни. Да так, чтобы поверил тебе хитрый татарский во­евода, будто ты и в самом деле труса празднуешь…

— Позор роду моему. Иль ты, князь Михаил, другого на эту роль не сыскал?!

— Не сыскал. Тебе да князю Одоевскому верю, как са­мому себе, вот и решился на такое. А позор от потомков? Они, Бог даст, не без голов будут. Нам же с тобой сейчас не о позоре думку надо иметь, а о том, как Россию спас­ти. Сил у нас супротив крымцев менее половины, гру­дью-то устоять сможем ли? Вот нам и следует хитрить, хитрей хитрого действовать, чтоб и голов не сложить сво­их, и Девлетку побить, как пса паршивого. Оттого и Бо­гом молю, поступай так, как я велю, с полным радением, без обиды на меня, — сделал паузу, ожидая, что ответит на это Федор Шереметев, но тот молчал, и тогда Михаил Воротынский продолжил: — Бежать, однако, беги не без

головы. Загодя тысячу поставь заслоном. Да не одного тысяцкого оставляй, а князя Никиту Одоевского при­ставь к нему. Вот им стоять насмерть, пока ты весь ос­тальной полк уведешь влево от дороги. Я с Большим пол­ком следом за Девлеткой пойду, на дневной переход от­став. У Молодей встану, возведя гуляй-город и подтянув туда весь большой огненный наряд.

— Ишь ты! Кусать, стало быть, станем и дразнить, — вполне удовлетворенно воскликнул Шереметев. — Пусть, стало быть, он в догадках теряется, где мы и сколько нас. Потом заставить на себя повернуть. И — под самое ему де­вятое ребро!

— Верно. Одно прошу: лишь князю Одоевскому пере­скажи весь план, пусть даже тысяцкие не ведают его. Приказ отдавай в самый последний момент, что кому де­лать.

— Да уж само собой. Девлетка проведает о твоем пла­не, все вверх тормашками пойдет.

— Ну, с Богом, друже!

Князь Михаил Воротынский троекратно поцеловал своего соратника, а потом добавил:

— Убегать станешь, саадак, будто мешал тебе, брось. Девлетка узнает трофей твой казанский и возликует.

— Жалко. Красив зело.

— Не жалей. Новым разживешься. Иль его, Бог даст, вернем. Ну, а если придется головы сложить, нужны ли будут нам доспехи?

— Так-то оно так… Ладно, сделаю, как ты велишь.

И тут вошел Фрол Фролов. Вновь испуганный, теперь, верно, старающийся скрыть испуг.

— Гонец от князя Хованского. Опричный отряд Штадена разбит Дивей-мурзой.

— Пусть погодит. А ты зови Левую руку.

Князь Воротынский был весьма доволен тем, как раз­виваются события. Еще пару дней, и крымцы со всем обозом, со всеми царевичами, мурзами, князьями и бека­ми поползут к Москве змеей неповоротливой. Вот тогда можно будет трогаться им во след.

«Не подвел бы Федор Шереметев. Ой как много от не­го сейчас зависит».

Миновал день. Занялся второй. Не только воеводы, но и простые ратники недоумевали и даже возмущались бездействием главного воеводы. Но если стрельцы и дети боярские вполголоса делились меж собой заботой своей, то казаки, особенно атамана Черкашенина, бурлили. На­седали на Черкашенина, чтобы тот сам вел бы их на крымцев.

— Иль сабли наши ржой съедены?! Иль руки ослабели шестоперы держать?! Давай, атаман, круг245 !

Атаман как мог успокаивал казаков, но в конце кон­цов пошел на попятную.

— Вот что, други, круг я соберу после того, как пого­ворю с главным воеводой. А прежде с Юргеном Фаренсбахом. Он хоть и немец, но башку добрую имеет.

Фаренсбах выслушал Черкашенина с удивлением. Ус­покоил его:

—  Главный воевода имеет свои действия. Нам если неговорит, стало быть, не желает.

—  Почему — не желает?! Мы что, слепыми кошаками к нему прилипшие?!

—  Спросить главного воеводу право наше есть. Можно спросить.

—  Так пойдем!

—  Я не имею желания. Но если вы так хотите… По­лезно ли станет от нашего вопрошения?

—  Еще какая польза! Чего эт мы сидим сложа руки, когда крымцы на Москву прут?!

—  У главного воеводы есть на плечах голова. А нам, как вы, русские, говорите, Бог рогов не дал, а то мы очень бодливы. Князь Михаил мне известен, не любит он, как вы говорите, пустозвонных поперечников.

Выяснить, однако, что их ждет, он согласился. Велел подавать латы и меч.

Фрол, знавший и о возмущении казаков, и о том, что атаман Черкашенин у предводителя наемной немецкой дружины Юргена Фаренсбаха, не упустил случая лиш­ний раз блеснуть своей осведомленностью и выказать преданность властелину своему. Вошел к Михаилу Воро­тынскому, демонстрируя великую взволнованность. За­говорил тревожно: