Читать интересную книгу Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов

—    Нет, — сказал Йот, — нет...

—   Ты же вояка, Красный!

—   Нет, — повторил старику Йот.

2

Хлюпая скулами на короткой волне, «Морской цыган» держал курс на Ост. Аромат тиковых палубных досок, на которых растянулся в тени надстройки Йот, щекотал ноздри. Сверив по компасу направление на Мекку, малаец, полузак­рыв глаза, вывернув ладони, творил молитву. Рулевой толч­ками в штурвал подправлял ход, сидя на корточках и осоло­вело поглядывая через дверь рубки. Из-под махровой тряпицы, кутавшей голову, торчали кустистые брови. Солн­це... Яркое, бесцветное, тяжелое, сплавляло воздух и море в единое раскаленное вещество. Глубокая дрема наваливалась под качку.

Трое суток хода до места высадки давали Йоту долго­жданную возможность отоспаться и оглядеться. Два дня пе­ред этим он практически не смыкал глаз. Усталость тяжели­ла веки, вжимала голову в надувную подушку, подброшенную Нюаном из надстройки, где он готовил пи­щу. Несло дымком очага и керосином, запахами разварен­ного пресного риса и лангуста с молодыми побегами бамбу­ка. Хозяин «Морского цыгана» готовил только себе. Надстройка служила ему домом, куда матросам вход заказы­вался. Спали они, где удобнее спалось, и ели, что прихваты­вали с берега каждый по отдельности. Лишь питьевая вода в пластиковых канистрах считалась общей. Нюан был будди­стом, да еще северного толка, Абдуллах — мусульманином, мокен с женой поклонялись морю, огню и небу, поэтому составить семью, как это складывалось на каботажных джон­ках и сампанах, они не могли. Йот не имел съестного вообще.

Да и не о еде текли думы. Томило: узнал или нет его Цзо? Ловушка, в которую попался Йот, в конечном счете распах­нется, если он, Йот, оплатит свободу той ценой, которая назначена. Однако, ставя капкан наугад — кто попадет из «Морского братства», не важно, лишь бы попал, — Цзо, воз­можно, если он вспомнил настоящее имя Йота, выигрывал слишком. Он получал возможность манипулировать Йотом бесконечно, но  в этом случае знал, что у Йота есть брат, единственный родственник в этом мире. Брат, с которым в Бангкоке может случиться все, что будет угодно.

Так вспомнил или не вспомнил?

... Летом 1973 года рядовой войск особого назначения Палавек, как звали до 1979 года Йота, щурясь на утреннем солнце, доедал вторую пиалу кенсонпа— рыбного супа — в передвижном ресторанчике на рынке лаосского города Луангпрабанг. Бывшие с ним двое других солдат предпочли курицу в красном соусе. Поддевая мешавшие есть длинные козырьки зеленых бейсбольных кепок с фиолетовыми над­писями «Тайская армия», они рвали зубами жгучее мясо посреди базарной толкотни. Карабины, брезентовые пояса с подсумками, фляжками и саперными лопатками, против обыкновения, побросали без присмотра там, где среди об­рывков бумаги, расплющенных сигаретных коробок, пробок от «Фанты», «Пепси» и пива «Сан-Мигель» ползали бесштаные дети.

Война для троих кончилась, каждый на свой вкус наслаж­дался благами мира.

Палавек и с превосходством, и с завистью наблюдал за товарищами. Крестьянские парни, чьи родители задолжали ростовщикам, перекупщикам и банку, они-то определенно знали, чего хотят и зачем записывались в наемники. В на­грудных карманах хрустели запаянные в целлофан чеки на тысячу двести долларов — 24 тысячи батов! Куча денег со­ставляла годовое жалованье за боевые тяготы в лаосских горах.

Университет в американском штате Мичиган изобрел способ ведения воздушной разведки посредством автомати­зированной системы обнаружения по изменению естествен­ных шумов, издаваемых насекомыми в горных лесах. Насе­комые, как разъяснил сержант, иначе ведут себя, если взвод красных на привале разом справит нужду. Ну уж если это батальон, мелкие твари устраивают просто форменный скандал...

Рота, в которой оказался Палавек, обмундированные в редкие еще тогда камуфляжные куртки и штаны, продира­лась по склонам и ущельям, вкапывая кусты и деревца, на­чинавшие едва заметно коррозировать к концу сезона муссонных ливней. Металлические штыри, подделанные и подкрашенные под растительность так, что и в двух шагах не отличишь от подлинных, служили антеннами, которые, уло­вив «ценную информацию насекомых», передавали сигналы на авиационные базы. Что происходило с той местностью потом, видеть не приходилось... Давя москита, подшучива­ли: «Прости, дорогой информатор».

Накануне получки, вечером, высадившись на замусорен­ном берегу с мониторов, доставивших в Луангпрабанг роту по Меконгу, Палавек отправился поразмяться. Оранжевые тоги бонз, черные комбинезоны летчиков в увольнении, форменки королевских гвардейцев, неуклюже изображав­ших развод караулов у позолоченных ворот, пятнами вреза­лись в сероватый, словно бы временем тронутый воздух го­родка, остававшегося по обличью средневековым и походив­шего на огромный буддистский монастырь. На вогнутых трехъярусных крышах пагод полыхали пожары багровых предзакатных отблесков. Холм Фуси, господствовавший над Луангпрабангом, мерцал лампочками расцвечивания, пу­тавшимися с первыми бледноватыми звездами. Уходя по­дальше от воплей чумазых сопливых детишек беженцев, со­гнанных в город бомбежками в горах, Палавек забрался туда, где ощутил себя наконец-то, впервые за год армейского су­ществования, в одиночестве — на макушку холма.

Иной Палавек в незапамятные времена уселся в корзину, которую, надвязывая веревки, луангпрабангцы опускали в лаз, ведущий к центру земли там, где сидел Палавек нынеш­ний, на холме Фуси подле часовни с барабаном. При спуске смельчак натыкался на самородки золота. Несколько образ­цов он опрометчиво отправил наверх, а затем ночь и день по требованию людей, угрожавших бросить его на произвол судьбы в недрах, отгружал драгоценный металл. Когда само­родки исчерпались, неблагодарные завалили отверстие ос­колком скалы. Но Палавек выбрался на волю, поскольку обладал магическим влиянием на духов-хранителей таинст­венной дыры...

Палавек из старинной легенды, овевавшей таинственно­стью вершину Фуси, вдохновлял Палавека, рядового 62-го батальона таиландских войск особого назначения. Только нынешний не уповал ни на Будду, ни на духов. Глядя на затихавший внизу город, окрашенную закатом реку, в кото­рой, словно в раскаленном металле, расплавлялись хищные силуэты мониторов, мечтал: «Выучусь на эти деньги, стану инженером или адвокатом,, будущее обеспечу».

Размышления об образовании давно стали его молитвой. Загнивая в болотах, куда высылались сторожевые охране­ния, таясь в засадах на извилистых тропках вдоль пропастей близ вьетнамской границы, валяясь в бараке среди малогра­мотных товарищей, он рисовал в воображении, как поступа­ет в университет, жизнь среди начитанных и остроумных друзей, известных профессоров. Только этим и оправдыва­лось жалкое существование наемником, только этим... Од­нажды лейтенант и советник-американец, определяя на­правление броска на карте, произнесли звучное название — Персиковый тракт. Персиковый тракт! Именно так назвал Палавек путь в будущее...

До армии предпринимал он попытки попасть в универ­ситет. На две с половиной тысячи стипендий набралось пятьдесят тысяч охотников. С подготовкой в дешевой школе нечего было рассчитывать на победу в конкурсе. И требова­лись деньги, чтобы продержаться все годы учебы плюс еще два-три последующих для поиска достойной работы — в ожидании вакансии на государственной службе или в част­ной компании. После смерти отца, который обслуживал письмоводительством и юридическими советами держате­лей забегаловок, Палавек полагался лишь на себя. Рассчитал: год в частях особого назначения, пять — в университете, еще три — в поисках места, на котором делать окончательную карьеру...

В расположение части Палавек вернулся поздно. Через ворота, опутанные поверх проволокой, на окраинную улочку из казарм, крытых гофрированным железом, неслись гвалт и пение. Последнюю ночь в Лаосе «желтый тигр» — так на­зывались солдаты роты — Палавек не сомкнул глаз. Не из-за буйного загула товарищей. Мечты, вернувшиеся на холме Фуси, становились явью.

...И вот на рынке он ест суп в ожидании грузовика, кото­рый повезет на аэродром. Затем — полет до базы Саритсана на таиландской территории, дембель и окончательный рас­чет с американцами, двадцать миль машиной до города Питсанулок. Наконец-то долина! А там железной дорогой в Бангкок, где ждет брат, работающий коридорным в гостини­це «Петбури-отель».

Летели на винтовом транспортнике С-130 с открытой для прохлады дверью. В проеме тянулись белесое от жары небо, растрескавшиеся, словно кожа старого слона, поля. Земля родины... Иногда поднимались снизу медленные дымы. Жгли солому невызревшего в засуху риса, и костры напо­минали сигналы бедствия, которые солдаты роты «желтых тигров» подавали в горах своим вертолетам. В дверях на затащенном в самолет мягком кресле сидел сержант-бортмеханик. Шелковая обивка подлокотников лоснилась от шырканья пулеметом, установленным на турели и вывешен­ном хоботом вниз. На полу в каске-шлемофоне сержанта желтели тронутые сыпью бананы. Кожура, выброшенная в дверь, какой-то момент висела у дула, потом стремительно исчезала.