Читать интересную книгу На рубеже двух эпох - Вениамин (Федченков)

История теперь так не делается. Нужно заработать свое положение, а не ждать его на золотом блюдце. К сожалению, за это время революции не

выдвинулось ни одного сильного имени из династии Романовых: будто бы иссякла в них трехсотлетняя сила. И напрасно надеялись некоторые эмигранты на имена: есть Всеволод - ему владеть; есть Тихон - (названный в честь св. Тихона) - на нем покоятся надежды. Но сами Романовы, кажется, гораздо скромнее о себе думают, чем другие о них. Это - честь им!

И теперешний хранитель династии Романовых, сын Кирилла, Владимир Кириллович, смотрит на будущее без фантазии и нашел лучшим пойти рабочим на английский завод, чем играть Б императорство. Писали в газетах, будто Гитлер предлагал ему примкнуть к борьбе против большевиков, но Владимир, к чести и уму его, решительно отказался, как и огромное большинство русской, прежде антисоветской, эмиграции. Родители его оба умерли...

Заканчивая обозрение сербского периода, я упомяну об одном общественном наблюдении. Как сказано выше, после бунта архиереев против патриарха Тихона я ушел в монастырь. В наше распоряжение было дано огромное имение: около 800 гектаров леса, 150 полевой земли, 10 десятин садов, виноградник, скотина, птица и проч., всего около 1000 десятин. И я неожиданно сделался "богатым человеком", хотя и не собственником. О, сколько я намучился с этим имуществом и людьми! Скажу, что более тяжелого периода жизни я не имел ни до, ни после. Самую последнюю бедность мне приходилось переносить легче, чем владение этим богатством. Сколько забот, хлопот, столкновений, мук. То околевают свиньи, то заболел породистый телок, то бесчисленные крысы уничтожили цыплят и гусят, то сгнивает зерно, то крадут яблоки, но, главное, воруют и воруют лес. Два лесных сторожа из русских интеллигентов охраняли его с ружьями. Но где же укараулить 800 десятин! А если поймают воров, еще хуже мне. Я знаю, что у бедных селяков своего леса нет, а как жить без него? Правда. мы им сдавали его на льготных условиях, но все же как удержишься от соблазна? И я делаю им выговоры, кричу на них, подаю (это была моя невольная обязанность, как настоятеля) в суд, а сам тайком прошу судью не строго наказывать. Зарекся я от той поры быть богатым (хотя и не был им). Богатство, его заботы мне показались духовно мучительнее нищеты! И доселе с тяжестью вспоминаю о том времени и не желаю себе богатства: оно отягощает, привязывает к себе, портит души и взаимоотношения людей. И... раздражает бедняков. Тогда и после я видел, что в сердцах селяков-сербов назревает революционный дух отнять у монастырей и других владельцев богатые имения. И сейчас не отказываюсь от этого впечатления. Вероятно, после этой войны будут перемены. К тому же монастыри там безлюдные: один-два монаха, работники, лесники, кухарка и все... И сотни десятин. Ненормально даже и с христианской точки зрения... Об этих монастырях у меня осталась особая рукописная книга: что представляют они из себя... К счастью, я недолго "владел" этим богатством, в 1923 году мне пришлось уехать епископом в Карпатскую Русь. Но это я отнесу уже к разделу "Европа". Еще вспоминаю, как после возвращения из Карпатской Руси опять в Сербию мне пришлось быть законоучителем в двух военных кадетских корпусах: в Донском в г. Билеча, около Черногории, и в Русском в г. Бела Церква, в Банате. В Донском, имени генерала Каледина (который застрелился в начале большевизации Дона), было много лучше. Кадеты-казаки и их преподаватели были проще, демократичнее, цельнее и не играли в реставрацию. Но в Русском корпусе эта сторона была гораздо сильнее, это было труднее переносить... Вечная игра под царский режим... И здесь были люди хорошие, и корпорация учителей хорошая. Но дух "старого режима" тяготел над всеми нами. Однако я уживался со всеми. Храню хорошую память о юношах и детях, особенно много милого осталось в душе от Донского корпуса. Я не ушел бы оттуда, но меня митрополит Евлогий вызвал инспектором в Парижский Богословский институт. Помню, когда автомобиль увозил меня от этих милых юношей, один из них бежал за мною шагов триста, точно ему хотелось удержать меня. А сколько я видел чудных душ на исповеди! Счастливые воспоминания! Но это уже духовного свойства, а не общественного... Вспоминаю еще, как мой отказ служить литургию за самоубийцу генерала Каледина (в училище его имени) спас одного полковника, преподавателя корпуса. Он пришел ко мне и спросил:

- Почему не служили?

Я объяснил ему церковную точку зрения на страшный грех самоубийства и прямое запрещение канонов молиться за самоубийц, за исключением лишь случая удостоверенного ненормального состояния... Он внимательно выслушал и сказал;

- Спасибо. А я хотел ныне покончить с собой самоубийством.

И после мы продолжали работать вместе. Начальник корпуса хотел даже жаловаться на меня митрополиту Антонию за отказ служить по Каледину, но потом, когда я сказал ему: "Жалуйтесь", раздумал.

Провожали меня в Парижский институт очень дружно и учителя, и кадеты. Иначе через два года провожали меня из Русского корпуса в Белой

Церкви, после того как я заявил о своей лояльности к советской власти. Но об этом расскажу в главе о лояльности.

На этом кончаю повесть о Ближнем Востоке. К сожалению, мне не удалось побывать ни в Румынии, ни в Палестине, ни на Афоне. На последний не пускали греки по стародавней боязни конкуренции русских монахов. Турки оказались любезнее к русским, чем свои, православные. Некоторых беженцев-послушников они даже выселили потом.

Но святые подвижники и вообще хорошие монахи не прекращались и в наше время. С двумя из них я буду переписываться по вопросу о лояльности, а третьего, истинно святого, я чтил и чту глубоко. От него у меня остались замечательные письма (которые я переслал потом для напечатания К.Шевичу, в монашестве о. Сергию, человеку из аристократической семьи, весьма прекрасному).

Был в Македонии. Там еще в мое время жили разбойники, почти официально признаваемые, своего рода герои. Был и в Хорватии, и в Словении. Там те же самые сербы по крови и языку. Но за 100 лет католической культуры они значительно стали отличаться по духу от сербов: католицизм превратил их в послушных и мягкотелых рабов, врагов сербов-братьев. Эта рознь не уничтожилась даже и тогда, когда все эти три ветви соединились в одно государство Югославия. Теперь, во время нашествия Гитлера на Балканы, это проявилось открыто: словены, особенно хорваты, оказались в немецком лагере против сербов.

ЕВРОПА

Еще давно, когда я был семинаристом, в Париже открылась всемирная выставка. Какой-то русский комитет предлагал принять участие в поездке за границу всего лишь за 150 руб., включая дорогу и содержание. И как мне хотелось посмотреть эту таинственную Европу! Но... Не было денег.

А теперь наступили такие времена, что сотни тысяч русских, в большинстве выехавших за границу без денег или с ничего уже не стоящими романовскими бумажками и керенками или "колокольчиками", разъезжают буквально по всему свету. И откуда-то находятся на это средства. Диво!

Впечатления мои от европейских государств будут, конечно, поверхностными и краткими. Иностранцу нелегко проникнуть в психологию других народов, нужно родиться и жить с младенчества среди них, тогда поймешь. Поэтому и читателю нужно смотреть на мои дальнейшие заметки этой главы как на личные мои восприятия.

Чехословакия

Первый мой выезд в Европу был в Чехословакию. Чех, архиепископ Савватий, организовал группу православных чехов, а кроме того, возглавил большинство приходов Карпатской Руси, ушедших после войны из католической унии в православие. Другая часть этих приходов подчинялась Сербской Церкви в лице епископа Нишского Досифея, жившего в своем епархиальном городе Нише. Помимо этого, в Чехию, собственно в Прагу, понаехало довольно много русских профессоров, студентов, политических деятелей. Для них чехи выделили один обширный прекрасный храм, где служил викарием архиепископ Сергий, подчинявшийся митрополиту Евлогию.

Архиепископ Савватий получил духовное образование в Киевской Духовной академии; мне пришлось познакомиться с ним еще в России. Это был человек скромный и чистый. Ему нужно было найти русского помощника - архиерея для управления русским приходом на Угорщине, или, что то же, на Карпатской Руси. Угры - это те же венгры. И он пригласил на это дело меня. Передав сербский монастырь преемнику, я поехал проститься с митрополитом Антонием в Карловцы и взять от него рекомендацию, так как он, по давней традиции, как Киевский митрополит, считается каноническим экзархом (представителем) Константинопольского патриарха в Галицкой Руси. А Галиция и Угорщина, в сущности, одно и то же: лишь один край - по восточной стороне Карпатских гор, а другой - по западной и южной. Племя же одно - украинское. Мы в России так мало знали о своих братьях-русских за границей, что и не представляли себе их как родных нам. А католики, чтобы сильнее обособить своих невольных униатов от русских, называли их латинским словом "ружоны". На самом деле это были те же русские, та же Русь, что и в Киевщине, Пол-тавщине, Подоле, или, точнее украинцы, по-старому - малороссы. Вот помочь им в православии и возвращении в прежнюю Матерь-Церковь было задачей архиепископа Савватия и моей. Встретив меня, митрополит Антоний удивился, узнав, что я отказался от дальнейшей работы в Белой армии и сотрудничества с генералом Врангелем.