она была толстой, казалась скорее просто огромной – выпирающей во всех трех измерениях. Как минимум на десять сантиметров выше журналиста, она умудрялась выглядеть одновременно высокой и приземистой. Ее высвобождение из ремня произвело эффект сродни воздушной подушке. Блокнот Этуотера уже хранил описание толщины миссис Мольтке как гладкой и твердой в отличие от рыхлой пухлости, колыхающегося аспекта или шлепающих шматов жира некоторых других жирных людей. Никакого целлюлита, никаких дрожащих, вислых или болтающихся частей – она была огромная и плотная, и белая, как младенец. Голову размером с колесо мотоцикла венчал массивный светлый паж, где кудри были толстыми и не совсем ровными, уходящими в завивающиеся снопы со сложной текстурой. В свете грозы она вся словно сияла; ее зонтик предназначался не для дождя. «Только стоит солнцу выглянуть – и я сгораю», – так объяснила Эмбер Скипу, пока художник/муж на подъездной дорожке выставил огромный полотняный цветок на длину руки, раскрыл и чуть наклонил над задней дверью машины.
→
Многие стажерки «Стайла» верхнего эшелона дважды в неделю собирались на рабочий обед в ресторане «Тутти Манджа» на Чамберс-стрит, чтобы обсудить проблемные вопросы и разрешить все намеченные редакторские и прочие дела, после чего каждая возвращалась к своему соответственному ментору и докладывала о требующих внимания моментах. Эта эффективная практика экономила кадровым работникам журнала немало времени и эмоциональной энергии. Многие стажерки на обедах в понедельник по традиции брали салат нисуаз, который здесь готовили умопомрачительно вкусно.
Они часто любили слепить вместе два стола у двери, чтобы курящие могли по очереди выскакивать на улицу и курить в тени полосатого навеса. И администрация шла навстречу, в плане совмещения столов. Это было интересное место для обслуживания или подслушивания. Стажерки «Стайла» все еще сохраняли напевные интонации и смутно возмущенные выражения подросткового возраста, резко контрастирующие с их выдающимся столовым этикетом и резкой, обрывистой манерой жестикуляции и речи, а также с тем, что элементы их костюмов почти всегда были членами одного цветового семейства – очень взрослая координация, придававшая каждому ансамблю формальный и деловой тон. По причинам, корни которых уходили в такую тьму веков, что они не могли даже об этих причинах гадать, большинство стажерок в «Стайле» традиционно выпускались из колледжей Семи сестер. Также за столом была стажерка – которая не отличалась красотой, зато отличалась чувством собственного достоинства, – работавшая с директором по дизайну в офисе руководства «Стайла» на 82 этаже. Две наименее консервативно одетые стажерки были старшими «очками» из сбора информации и всегда носили – если только день не выдался по-настоящему пасмурным, – темные очки, чтобы скрыть красные кольца от гогглов, которые оставались вокруг глаз после работы и долго не сходили. Также правда, что не меньше пяти стажерок на рабочем обеде 2 июля звали Лорел или Тара – впрочем, это не специально, с именем ничего не поделаешь.
Лорел Мандерли, предпочитавшая в бизнес-костюме очень мягкие и простые линии, носила черную юбку от «Армани» и ансамбль с жакетом, прозрачными чулками и объективно изумительной парой балеток от «Миу Миу», которую купила прошлым летом за бесценок на блошином рынке в Милане. Волосы торчали вверх, шиньон пронзила лаковая палочка. Эллен Бактриан днем по понедельникам часто ходила на уроки танцев, но здесь присутствовали четверо остальных старших стажерок младших редакторов – одна с квадратным обручальным кольцом такого размера и дороговизны, что она с ироничным видом поддерживала запястье, пока показывала его всему столу, чем вызвала в тот день в «Стайле» обмен язвительными внутренними и-мейлами.
Самым притягательным и противоречивым вопросом – хотя и не самым больным в день закрытия так называемого ЛВ2, – стал причудливый и эксцентричный питч Скипа Этуотера на статью для ЧП о каком-то умельце где-то в Индиане, который по желанию опрастывался произведениями высокого искусства. В итоге стажерки во всех подробностях судачили о, как они это назвали, «сюжете о волшебных какашках», и дискуссия была оживленной и широкоохватной – разгорались страсти, на стол выложили немало личной информации, которая впоследствии изменит некоторые яркие созвездия так незаметно, что это даже не всплывет до того, как позже в том же месяце начнется предварительная работа по номеру 10 сентября.
В один момент во время обеда стажерка в угольно-сером брючном костюме «Ямамото» поведала историйку о своем женихе, с которым они, оказывается, по условиям максимальных открытости и доверия в будущем браке обменялись всеми до единой деталями своих сексуальных историй. Историйка, особенно насмешившая присутствующих тем, что стажерка сперва пыталась сформулировать ее как можно деликатней, касался жениха в студенческом возрасте во время кунилингуса с самой красивой и желанной в то время девушкой в Свортморе – с нулевым процентом жира в теле, чьи большие подушечные губы как раз тогда вошли в моду, – когда, судя по всему, она – внезапно и без всяких предупреждений… ну, пукнула – девушка в постели, – причем пук был не таким, чтобы можно было минимизировать или обратить в шутку, по словам жениха, но скорее «странным, отвратительным и горячим, когда просто воротит и воняет». Историйка как будто задела какую-то общую мозоль или нерв: большинство стажерок за столом хохотали так, что пришлось отложить вилки, а некоторые прижали салфетки ко рту, словно чтобы прикусить их или удержать внутри переваренную еду. Когда смех стих, настало короткое общее рефлективное молчание, пока стажерки – большинство из которых были очень умными и отличались высокими оценками в характеристиках, особенно по аналитической компоненте, – пытались сообразить, почему же все так смеялись и что такого смешного в совпадении орального секса и метеоризма. Еще асимметричный крой жакета стажерки из редотдела был в чем-то просто идеальным – одновременно нелепым и в то же время неизбежным, почему «Ямамото», по общему мнению, стоил каждого пенни. В то же время всем известно, что в процессе или химикатах коммерческой химчистки есть что-то недружелюбное именно к ткани «Ямамото» и что после пары раз в чистке костюмы уже не сидели, не висели и не ощущались так идеально; так что в удовольствии от «Ямамото» всегда таилось зерно трагедии – возможно, придававшее ему еще большую ценность. Недавней традицией стало, что самые старшие из стажерок брали бокал пино гриджио. Стажерка сказала, что ее жених отсчитывал свою сексуальную зрелость с этого самого инцидента и любил говорить, что «буквально за одну секунду скинул двадцать килограмм иллюзий», и теперь ему исключительно, почти неестественно комфортно со своим телом, с телами в общем и их приватными функциями – он даже редко закрывал дверь туалета, когда ходил туда, как выразилась стажерка, по-большому.
Стажерка-коллега по ЧП, снимавшая