бывшего президента и черной рабыни.
Ребенок…
— Святой Томас, — прошептал Грант, поднимая свой бокал к висящим на стене картинам.
Затем вынул телефон и набрал номер, не помеченный никаким именем.
— Хорошо, — сказал он. — Можешь подняться… Но на ночь ты здесь не остаешься.
Через пятнадцать минут — Огастин улыбнулся: она не особенно торопилась — в дверь постучали.
— Открыто!
— Где ты?
— В спальне!
Огастин увидел, как она появляется на пороге, блистательная, столь же прекрасная, сколь и грешная.
— Твой «Хилли Би» был хорош?
Любимый коктейль Миа в этом отеле. Она подошла к хозяину апартаментов и наклонилась:
— Попробуй.
Женщина сунула язык в рот Гранта. Вкус одновременно сладкий и терпкий на фоне вкуса джина.
— Зови меня Томасом, — попросил он.
Миа изо всех сил отвесила ему пощечину.
— Ублюдок несчастный, думаешь, я не знаю, где мы находимся?
Он улыбнулся. Миа изучала политические науки в Гарварде. Она была лучшей в своей группе.
* * *
Ноа вернулся в гостиничный номер. Повсюду скотчем приклеены кусочки бумаги, стикеры, статьи из печатных изданий и фотографии. Он также задействовал белый стол, на котором маркером нарисовал схему. Как в редакционном кабинете.
Детектив внимательно посмотрел на эту схему, налил себе в мини-баре апельсинового сока, подошел к застеленной двери и вышел на балкон. На пристани звякали ванты, и фонари вдоль причалов были как острова в море тумана. Его тревожила парочка моментов. Теневая зона, заминка в стройной системе. Он думал о том запечатанном конверте, который нашел у Генри… О находящемся в нем договоре… Кто этот человек под кодовым названием 5025-ЕХ? Будет не так-то легко найти его в таком мегаполисе, как Лос-Анджелес, но, по крайней мере, у него есть адрес, откуда начинать: координаты фирмы, указанные в договоре. Даже несмотря на то, что тот десятилетней давности.
Ноа испытывал то же ощущение, что тогда в комнате Генри: впечатление, что мальчика там нет, что комната на самом деле не его — чуть больше, чем номер в гостинице, куда въезжают на время с несколькими личными вещами.
Он посмотрел на залив. Скоро должен подняться туман. Ноа начинал различать рисунок сквозь него — медленно, кусок за куском, остров обретал форму.
* * *
Струи дождя хлестали по иллюминаторам и главной палубе, которая была наполовину пуста. Восемь вечера. Бармен выглядел как человек, умирающий от скуки. Под столом у самых моих ног стояла картонная коробка. Черт, ну и рожи сделались бы у моих попутчиков, узнай они, что там внутри! В машине я подсчитал: больше двадцати тысяч долларов в купюрах от десяти до двадцати… И, возможно, это только последний урожай. Не могли же мои мамы каждый месяц заявляться в банк с пачками купюр; должно быть, они нашли способ как-то сбыть эти деньги.
Мои мамы шантажируют весь остров…
Невозможно.
И тем не менее я должен признать очевидное: все доказательства здесь, у меня перед глазами. Сколько времени это продолжается? Сколько жертв на их совести? Существует ли что-то еще, что они от меня скрывают? О да, один пункт из этого списка мне точно известен — личность моего отца.
Кто они такие?
Я хочу сказать, кто они такие на самом деле? Я начинал сомневаться во всем, что до сих пор знал. Даже в своих воспоминаниях: их очень легко состряпать для кого-то, в течение всего подросткового периода постоянно повторяя одни и те же истории, пока человек действительно не поверит всему, что ему рассказывают…
Мне казалось, что я вспоминаю: в девять лет я носил другое имя. Миль или Майлс… Или это фантазия? Кто не сомневался в своих воспоминаниях, в их подлинности? Кто никогда не спрашивал себя, сколько в них додуманного, приукрашенного? Все мы лжецы. Мы скрываем, подделываем, изменяем, заполняем пустоты. Все мы мифоманы, только проявляется это по-разному. Неужели вся моя жизнь до настоящего момента, то, как я вам ее описал, — всего лишь ложь? Осталось ли у меня хоть что-то, что может служить зацепкой? Чарли… Я сердился на него за то, что он отправил мне послание «они лгут», но это все равно что сердиться на врача за диагноз. Чарли хотел предупредить меня, предостеречь. Что ни говори, он был моим лучшим другом. Если я больше не могу доверять своим мамам, по крайней мере, могу же я еще верить своим друзьям, мне подобным, моим братьям?..
Будто уловив мои мысли, в это самое мгновение в кармане зажужжал мобильник, и я вышел. Это был он, Чарли. Я нажал зеленую кнопку справа.
— Чарли?
— Генри… О, Генри, о, черт, Генри… — Он в открытую рыдал в трубку. — О, Генри, дружище, я в таком дерьме! Надо… тебе надо прийти… Это он так сказал… О, дерьмо, какое дерьмо, Генри…
— Чарли, в чем дело? Что ты говоришь? Я ничего не понимаю! О ком ты говоришь?
— Даррелл… О, Генри, прости меня, брат, про…
Телефон был вырван у него из рук.
— Привет, Генри, дружок.
Моя кровь разом превратилась в лед: голос Даррелла.
— Даррелл?
— Не Даррелл, мелкий засранец! Мистер Оутс…
— Э… Да…
— Не слышу.
— Мистер… Оутс…
— Вы с приятелями попытались нас поиметь, Генри-красавчик…
Я судорожно искал, что сказать, но что? «Это не мы, это Шейн»? «Я и не думал с вами жульничать…»?
— Это не мы… мистер Оутс…
— Не пачкай мне мозги, мелкий дурик! Даже не пытайся выкручиваться!
Он орал. Его голос был совершенно истерическим. Я замолчал. В течение какого-то времени никто из нас не говорил. Затем он, судя по всему, взял