Читать интересную книгу За державу обидно - Александр Лебедь

Я доложил свои сомнения командующему ВДВ.

— Ты брось! Десятилетиями по тому маршруту дивизия ходила. Оцепление выставим, ничего не будет.

Но сомнения меня не оставляли. Я решил организовать превентивный маленький скандал, во избежание скандала большого, парадного. Береженого Бог бережет! Поэтому на очередном совещании командного состава, когда командующий Московским округом генерал-полковник Н. В. Калинин довел все указания и вознамерился узнать, кому что неясно, я задал невинный вопрос: «Товарищ командующий, на какой передаче следует преодолевать граждан города-героя Москвы, если им вздумается лечь под гусеницы?»

Командующий взбеленился:

— Вы — генерал! Александр Иванович, я давно вас знаю и был о вас лучшего мнения. Что за чушь? Что за некоррекность? Задавать такие идиотские вопросы на служебном совещании!.. Садитесь!..

Я сел. В глазах находящихся на совещании генералов и офицеров бегали чертики, но в зале стояла гробовая тишина. Дурацкий вопрос вроде как повис в воздухе, получил достойный отпор. Воля, решительность и отсутствие сомнений были продемонстрированы, но… хе-хе. Через час после завершения, совещания ко мне примчались офицеры комендатуры и довели до меня изменения маршрута. Что и требовалось доказать. Теперь я шел в общем потоке по Тверской-Ямской с колокольчиком и никакие «каменные мешки» мне не угрожали. Совместными усилиями всех силовых структур порядок в дальнейшем был наведен и поддерживался до завершения парада. На последней ночной тренировке, правда, имел место один эксцесс, когда какой-то пьяный шизофреник, размахивая удостоверением депутата Верховного Совета РСФСР, пытался остановить колонну и прочитать проповедь. Милиционеры поступили гуманно. Заставили шизофреника обнять столб, прихватили кисти наручниками. Когда колонна прошла отпустили.

Парад прошел ровно и оставил на душе тяжелый осадок. Обычной, привычной приподнятости не было. Несмотря на все принимаемые меры, улыбку можно было увидеть редко. Все мы — без малого десять тысяч человек и несколько сот единиц техники — явили собой нечто вроде заводной игрушки: завели, пустили, хочешь — не хочешь катись. Когда парад кончился, было одно ощущение тяжелой усталости, как будто закончил не парад, а большую, грязную, неблагодарную, унизительную, непрестижную работу.

Я организовал погрузку в эшелоны рязанской брони, которая мирно проржавела под брезентами два месяца. Заниматься ею было некому, некогда, да и в тех условиях во избежание лишних разговоров — незачем, и отправился в родную Тулу.

Было ли ощущение, что парад последний? Нет, пожалуй! Было другое — не до конца осознанное понимание, что в государстве сломался какой-то главный опорный державный стержень, и она, держава, пошла вразнос. Именно вразнос стихийно, дико, непредсказуемо. Последствия грозились быть грандиозно-катастрофическими, далеко идущими. Государственный корабль несся без руля и ветрил в какую-то гигантскую черную дыру, и неопределенность предстоящих изменений, непонятно с каким знаком, вызывала безотчетную тоску. Держава уплывала из-под ног, переставала ощущаться за спиной, на глазах пропадало что-то такое: большое, надежное, основательное, на чем, собственно, зиждется и смысл жизни, и смысл службы.

Предбурье

Тягостное ощущение какого-то надлома, возникшее на параде, не оставляло и при возвращении в родные пенаты. Более того, оно все время усиливалось. С воодушевлением воспринявшие перестройку люди за пять лет бесплодных попыток что-то перестроить морально устали, глубоко разочаровались как в самой идее, так и в ее прорабах. Номенклатурная тупорылость, партийная спесивость вперемешку с бледной немочью и организационным бессилием надоели всем. Всем уже было ясно, что из этого восьмиухого семиглаза (перестройки) ничего не получится, но неясно было, что же делать дальше. Эта неясность, неопределенность, безнадежность, тоска зеленая привели к всеобщему озлоблению, как следствие, росту преступлений на бытовой почве, росту самоубийств. Накоплению потенциала зла в обществе всемерно способствовали и межнациональные конфликты. Цена человеческой жизни стремительно падала, пока наконец не остановилась на уровне цены жизни обыкновенной дворняги. Убили, ну что ж делать, — погрустим пару минут и дальше. Жизнь (если это жизнь) продолжается во всем своем «великолепии». Дети начали привыкать к тому, что можно ходить в школу, переступая через труп. А это как раз то, что нам будет икаться на десятилетия вперед. И мины замедленного действия в детские души заложили мы. Им еще рваться и рваться.

Уровень жизни начал падать вниз. Общество вдруг стремительно начало раскалываться на три основные группы.

Умные, хитрые, предприимчивые подались в кооперацию.

Туповатые, но большие и сильные пошли их охранять или рэкетировать. А посредине осталась самая большая группа — умевших просто работать и не способных ни на первое, и на второе.

Как всегда в смутные времена (откуда-то, как тараканы из щелей), вылезла масса всевозможных экстрасенсов, гипнотизеров, магов, чародеев, целителей и астрологов. Лечили словом, прикосновением, заговоренною водою. Вселяли бодрость духа очно и с экранов телевизоров. Составлялись астрологические прогнозы на будущее ближайшее и отдаленное. Сулились наводнения и землетрясения, оползни, пожары и другие кары небесные. Все это еще больше способствовало нарастанию в обществе неуверенности, тоски, озлобления. Чем-то надо было лечиться. Находить отдохновение хоть в чем-то. И вдруг выяснилось, что почти все стали верующими, полуверующими, четвертьверующими. Верить начали даже те, кому по штату верить не полагалось, — партийные работники всех рангов. Наряду с традиционными в Христа, Магомета, Будду, Иегову, наплодила, вдруг куча разных других мелких сектантских верований. По улицам заходили придурковатые на вид кришнаиты начали стремительно плодиться и размножаться белые и прочие братства. Естественно, как всегда в таких случаях каждый в своих верованиях был большим католиком, чем сам Папа Римский.

Другая, наиболее просвещенная часть публики наряду с верованиями начала плодить партии, фонды и общественные объединения.

Сплошь и рядом в этих партиях, фигурально выражаясь, было от 10 до 100 человек, а фонды составлялись одним своим основателем и почетным председателем, но названия все сплошь имели громкие с обязательным упоминанием словом «демократия». Коммунисты — за демократию; демократы — за демократию, охлократы — за демократию. Демократическая демократия, демос, демо… Партии, верования, астрологические выкладки и расчеты росли и множились, но к лучшему ничего не менялось, а это вело к новому и новому разочарованию, поголовному падению авторитетов, к вере в чудо, в «героя», в царя. И опять подспудно, конечно же, на другом уровне зашевелилась старая мысль: Царь — божество, предмет восхищения. От него — все хорошее на этой земле. Нам бы царя хорошего избрать или назначить — один черт, и сразу будет легче. Не совсем полегче, потому как при царе всегда есть бояре — сила темная, гнусная, стремящаяся божество от народа удалить. Но так было всегда — с этим ничего не поделаешь.

На таком моральном фоне шли бесконечные мучительные и бесплодные поиски выхода из тупика. И шло интенсивное, наглое расшатывание устоев общества. Экраны кинотеатров и телевизоров наполнились ширпотребовской продукцией трех сортов: секс, насилие, мыльные оперы на сто серий и более. Такого же рода ядовитым варевом были наполнены многочисленные «чипки» и ларьки. На стихийно возникающих толкучих рынках стремительно росло количество предназначенных на продажу орденов и медалей, кителей и мундиров с орденскими планками, перед которыми по-хорошему должно шапку снимать. Матрешка-Горбачев, матрешка-Ельцин. Пока рубль чего-то стоил — торговали за рубли, потом вся эта торговля стремительно ушла в долларовую плоскость.

Наряду с нарастанием вала низкопробной литературы с прилавков стала исчезать классика, в немилость попали не только идеологизированные советские, но и совершенно безвинные в этом плане русские писатели и поэты.

Куда-то сгинула и пропала не только классическая, но и хорошая, я бы сказал, светская музыка. Низкопробные ритмы псевдо-рок-музыкантов с бездумными, зачастую матерными текстами заполонили эстраду. Те, кто пытался противостоять этому, в ком была искра божия и духовность, к кому не приставала эта липкая грязь, те просто и незамысловато уничтожались, как русский, русский до мозга костей поэт, композитор, певец Игорь Тальков.

На страну со скоростью цунами накатывал вал дерьма. А в это время ослепленные, отупевшие, ничего не забывшие, ничего не понявшие партийные божки сладострастно делили власть. Кормчий наш и архитектор Горбачев последовательно становился: лучшим немцем, лучшим евреем, лучшим американцем. Был лучшим везде, кроме собственной страды. В собственной стране он к тому времени стал просто Мишкой-меченым. Ничто не ново под луной. 2400 лет назад древнегреческий ученый Платон написал трактат о государстве. Прозорлив был Платон: «Ну, так давай рассмотрим, милый друг, каким образом возникает тирания… Когда во главе государства, где демократический строй и жажда свободы, доведется встать дурным виночерпиям, государство то сверх должного опьяняется свободой в неразбавленном виде, а своих должностных лиц карает, если те недостаточно снисходительны и не предоставляют всем полной свободы… при таком порядке вещей учитель боится школьников, заискивает перед ними… Лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступают дороги… душа граждан делается крайне чувствительной… все принудительное вызывает у них возмущение». А кончат они тем, что перестанут считаться даже с законами, «чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем не было над ними власти…»