Читать интересную книгу За державу обидно - Александр Лебедь

Неопределенность продолжалась до 20 часов 9 сентября. В 20 часов поступило распоряжение: двумя полками, Костромским и Рязанским, совершить марш и к 6.00 10-го сосредоточиться на парадной площадке аэродрома имени Фрунзе. Когда я довел это распоряжение, кто-то (уже не помню точно, кто) повесил в воздухе совершенно замечательный вопрос: «Вот те на! Что ж теперь, русских не брать?» Физиономии у всех вытянулись. Вопрос, при всей кажущейся простоте, был отнюдь не прост. Офицеров и солдат по национальности русских было процентов 70. Русский комдив, заместитель комдива, начальник штаба, русские командиры полков. Я подвел итог сомнениям: «Армяно-азербайджанский поход на Москву организовывать не будем. Идут все!»

Привычная машина заработала. Указания, распоряжения, приказы поставили крест на всех сомнениях, колеса и гусеницы закрутились. Именно колеса и именно гусеницы, потому что от Рязани до Москвы 200 километров, а от Костромы 330. И соответственно, чтобы колонны могли прибыть туда одновременно, было приказано Рязанскому полку двигаться «на броне», а Костромскому — «на колесах».

Дивизия была тренированная, марш прошел без проблем. В 5.30 полки были на аэродроме. Никакой другой задачи, кроме «сосредоточиться», я не имел. Но и эта простейшая задача имела ряд небезынтересных последствий. Как выяснилось чуть позже, к 7 часам утра население гостиниц «Россия» и «Москва» (а это были преимущественно депутаты разных мастей и рангов) несколько нервно оставило места своего проживания, усеяв коридоры оторванными пуговицами и домашними тапочками. На аэродром Дягилево, что под Рязанью, приземлился один из полков Псковской дивизии, где был встречен группой местных «демократически» настроенных депутатов областного и городского советов и подвергся с их стороны поношениям и хуле. Они лупили глаза на прилетевших отцов-командиров и дружно требовали у них ответа на простецкий вопрос: «Зачем вы сюда прилетели?»

Отцов-командиров можно было пытать, резать на куски, но они все равно остались бы верны присяге и сохранили гордо военную тайну, ибо задачи не было — прилетели и все! Депутаты, естественно, такому простому объяснению не верили. У них со школьной скамьи в головах отложилось, что армия — это порядок, это приказ: «Служи по уставу — завоюешь честь и славу». Дело кончилось крупным криком и руганью, как не без юмора объяснял позже командир полка:

— Я им дал уклончивый ответ!

— А что ты им сказал?

— Да послал их к такой матери!..

Пришли в движение Болградская, Каунасская, Кировабадская дивизии. Были последствия и помельче. Например, милиционеры ГАИ, не привыкшие к массированному исходу на столицу нашей Родины бронированной техники, попав в нештатную ситуацию, вели себя по-разному. Одни пытались свистеть на боевые машины, другие махали жезлами, больше похоже, от волнения, потому что смысла в махании не было никакого. Можно себе представить, как по определенным каналам связи в Москву со всех концов полетели вести, грозный смысл которых был один: «Все ВДВ зашевелились, все пришло в движение…» Какой в этом смысл — непонятно, оттого, что непонятно, еще страшнее. Паника все возрастающим комом захватывала все новые и новые слои государственных и партийных чиновников, ширилась и росла. На КПП парадной площадки, едва сдерживаемая ротой, билась в истерике толпа журналистов, жаждущих запустить когти в командира этой бронированной автомобильной армады. А что я мог сказать?.. Тоже дать уклончивый ответ?.. Неудобно. Люди при исполнении, работа у них такая. Оставалось задействовать одну из бессмертных рекомендаций Остапа Бендера: «Молчи и изредка важно надувай щеки». На гребне этой паники против всяких правил (с утра пораньше) была образована депутатская комиссия, которую возглавил депутат СССР генерал-майор запаса Варэ, эстонец по национальности. И уже в 9 часов с минутами 10 сентября в штабной палатке я имел первый разговор со степенным седовласым пожилым генералом. Тема — «Зачем вы сюда прибыли?»

Вопрос правильный, только ответа на него вразумительного не было, а врать вроде было ни к чему. Поэтому и разговор у нас пошел, как у слепого с глухим. Он спрашивал, я отвечал, он не верил, задавал уточняющие вопросы, я снова отвечал, он еще больше не верил. Я человек хладнокровный, но одним вопросом он меня достал: «Скажите, генерал, честно, — проникновенный взгляд в самую душу, — вы, может быть, вчера по случаю дня воскресного хватили лишнего, подняли по тревоге полки да и махнули на Москву, а?»

— Я столько не выпью. А если бы все же так нарезался, то пошел бы на Воронеж!..

Хороший город — Воронеж, чего он мне на язык попал — Бог весть!

Пока продолжалась наша милая беседа с главой комиссии, члены ее рыскали по полкам, дотошно задавая офицерам и солдатам одни и те же вопросы: «Зачем автоматы, зачем бронежилеты, зачем каски, зачем танки?..» Те очень искренне и честно, прямо и смело глядя в глаза, отвечали: «Всегда так ходим!..»

Эти однообразные и честные ответы вызвали у членов комиссии массу эмоций: «Ты, смотри, сговорились. А как проинструктированы, сволочи! Ай-ай-ай!..»

На парадной площадке собралось совершенно неимоверное количество баранов, и у каждого свои новые ворота. Комиссия в конце концов удалилась делать выводы. Войска занялись привычной работой по обустройству, обслуживанию техники, а меня вызвали в штаб ВДВ к командующему. Командующий был взвинчен и шибко нервничал:

— Значит, так! Ты сюда прибыл для подготовки к параду. Полки-то у тебя парадные. Понял?

— Понял! А куда мне 113 единиц рязанской брони девать? Куда боеприпасы? Их 12 «Уралов» плюс полный боекомплект в боевых машинах. Сроду не бывало, чтоб на парадную площадку войска с боеприпасами выходили.

— Что ты мне дурацкие вопросы задаешь! Думай! Думай, как машины на парадной площадке спрятать, думай, куда боеприпасы девать. Решение доложить через три часа и… лично!

Выйдя от командующего, я зашел к операторам, чтобы хоть как-то прояснить обстановку, но не прояснил, а усугубил.

Дело в том, что есть в армии положения, которые определены давно и не нами, устоялись десятилетиями. Проверены практикой, в том числе и боевой. Нет смысла, да и не ко времени говорить о всех, коснемся одного такого положения. Дано командиру полка в учебных целях поднять по тревоге батальон. Командиру дивизии — полк. А командующему ВДВ — дивизию. И это непреложный закон. В данном случае были явно подняты две дивизии и полуявно еще три. Всем было ясно, что командующий самостоятельно этого сделать не мог. Значит — министр. Формально так — такую команду командующему мог отдать только министр. Но министр Маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов, за плечами у которого была война, четыре с лишним десятка лет службы, был человеком дисциплинированным и осторожным. Значит, еще выше. Кто — можно было только догадываться.

Министр и выше сразу были отсечены и никоим образом ко всему этому безобразию причастны быть не могли. А командующему ВДВ была поставлена задача: аргументированно и доказательно объяснить, чем это он и вверенные ему войска в субботу и воскресенье занимались и что вынудило его против всяких правил привести в повышенную боевую готовность кучу дивизий.

Доказать научно это было нельзя, оставалось наукообразно. Такую незамысловатую задачу и получило оперативное управление. Лучшие оперативные умы горестно стояли вокруг стола, на котором находилась разостланная карта с нанесенными на нее пунктами постоянной дислокации дивизии и бригад. Широка страна наша родная: Каунас, Псков, Болград, Тула, Кировабад — это города, в которых располагались штабы дивизий. Между ними, как говорится, не один лапоть по карте. Вот на этом бесплодном поле необходимо родить нечто такое, что позволило бы втереть очки массе далеко не глупых людей из Верховного Совета СССР, Верховного Совета РСФСР и других не менее уважаемых организаций. Я быстро вник в ситуацию и сочувственно, на цыпочках, удалился. По сравнению с громадьем их замыслов и планов моя собственная задача спрятать в центре Москвы 113 единиц брони и вагон боеприпасов — показалась мне мелочью.

Я вернулся на парадную площадку. Для очистки совести прокатился по ее периметру. Углов, закутков на ней много, но обосновать появление нового парка в этих уголках и закутках невозможно.

Вернулся к себе в штаб. Посидел, покурил. Осенило! Вспомнил старый принцип: хочешь что-нибудь спрятать — положи на видное место. Захватив с собой заместителей по вооружению и по тылу, вышел на улицу. Решение пришло практически сразу. Метрах в двухстах от штаба парадной площадки между рулежкой и объездной дорогой начиналась полоса земли шириной метров восемьдесят — сто. Простиралась она метров на двести и заканчивалась возле каких-то строений бардачного вида и непонятного назначения. Но строения меня уже мало интересовали. Я немножко понял Петра. Первого, то его состояние, когда он провозгласил: «Здесь будет заложен парк!»