Читать интересную книгу Коммунист во Христе - Павел Кочурин

С такими мыслями Дмитрий Данилович и остался. Одно выходило: ничего не про-изошло, никакого бунта. Вроде уворовать случайно помешали и воры примолкли… Потом тебя тихо и подловят за такую инициативу. Если шкуру и не сдерут, то душу-то остраща-ют. Больше уж и не захочешь на рожон лезть. Все это давно каждому известно, но вот… Дедушка Данило всю жизнь прожил под страхом такого ожидания, так и председательст-вовал. А тебя самого минет ли когда страх такой?.. вот вечный вопрос у мужика, не пере-родившегося еще вконец в колхозника.

Дома внуки и внучки наперебой рассказывали, как они с дядей художником спасли Гороховское Устье — красный моховский бор. Будто оберегли свое добро от неведомо ка-кой страшной силы. Лиха уже и нет больше на их земле.

Светлана слушала их и расспрашивала обо всем до подробностей. Дети проявили отвагу, хотя и не осознают полностью свой поступок. Для них это вроде игры. Свои дей-ствия и взрослыми оцениваются не сразу. Но что-то вот побудило детей к такому поступ-ку. Скорее всего, жизнь этого дома.

Анна Савельевна обвиняла во всем Сашу Жохова.

— Чего было от него ждать. Вся семья вороватая, для него и чужое — свое.

Иван подозревал, что у Саши была негласная сговоренность с председателем, Ни-колаем Петровичем. И связано это с доставанием труб для фермы. Выходило, что и они, правдолюбы Корины, отец с сыном, причастны к афере. Все и свивалось в змеиный клу-бок.

Беспокоили Ивана, как вот и отца, ребятишки. В представлении их бор был спасен от преступников. А когда начнутся передряги, обвинят в соучастии в этом "преступлении" их родного дедушку и дядю. И в сознание войдет, что так и должно незаконно все делать-ся, как бы втихую. И кто кого обхитрит.

Ивана бередили с новой силой завсегдашние дедушкины вопросы: "Какую же надо иметь людскую чистоту наделенному властью?.." К ней, к власти, больно рвутся хваткие негодяи. Они друг с другом и сталкиваются, что называется, по интересам. У порока азартный порыв нажиться.

Вечером к Кориным зашел Андрей Семенович, художник. Пришел, тоже обеспоко-енный, Старик Соколов. Как ты не гадай, а все они выступили против властей. Дмитрий Данилович поделился с ними своими опасениями. Вся вина падет на них, на Кориных. И что ребятишек своих настроили на сопротивление, и в этом обвинят. Так и будут истолко-вано тем же бывшим прокурором Сашей Жоховым.

— Усматривается протест действием маленьких сограждан властям. И нет ли тут внушения неповиновения со стороны взрослых дядей, — вроде как с иронией высказался художник. Но тут же и сам озаботился, — так и истолкуют, если сами мы будем пассив-ны… А как же еще от беззакония защищаться. Только вооружившись законом. И по со-вести своей поступать. А это значит — напереди должно быть просвещение, чтобы закон каждый знал, и гражданская дисциплина, осознание быть послушным закону. А мы вот от азбуки закона и совести отучивались со школы… Вокруг все же больше хороших людей — Личностей. Дети в этом и убедятся на примере спасения векового бора. Слово теряет силу, если оно в стороне от действий. Не защити мы бор и ругай демиургенов, какая нам будет вера и какая польза от нашего ругания?.. Ссора-то с лесорубами у меня вышла. И дети по-верили мне. Значит, в душах у них что-то было для такого выбора… А что стало бы, если бы я ограничился разговорами и отступился, не полез под повал?.. Какое мнение тут у пе-дагогики, — обратился художник к Светлане.

— Дети запомнят этот случай. Может он будет единственным в их жизни. Они за правду постояли, — слегка смущаясь, рассудочно высказала Светлана. — Правда живет и должна побеждать. Но и другое пойму: за Правду надо бороться всеми силами. Ей, Прав-де, трудно. Но с Правдой лучше всем. Этому не научишь скоропалительно, это — воспита-ние. Семья и школа закладывают такое в ребенке и тем формируют Личность. Наша беда в массовости невежества от невоспитанности, от затушевывания совестливости. Разо-браться прежде всего надо каждому в себе. С самими собой и между собой. Без осознания себя и самоуважения — мы винтики, какими нас уже посчитали. Какие родители, взрослые, такие и дети… Защита бор — это порыв нравной личности. Сказано "нет" противочелове-ческому или по современному — антиобщественному действу… Но кто сослался при этом на закон, защищающий природный дом человека?. И есть ли у нас такой закон?.. А это главный закон жизни всякого общества. Он не пишется, он — вера. Будущее копится в на-роде. Опыт Добра и есть закон жизни. А мы свое прошлое стараемся обеззаконить. Твер-дим: наше сегодняшнее самое лучшее. Выходит, вырубить вековой бор лучше, чем его со-хранить? А если такое и учитель внушает, и должностное лицо, а то и родители… Наш Пушкин сказал: "Ученых много умных мало…" А ум-то выказывается в разумном поступ-ке. Умному не нужна власть, нужна Вселенская Истина. Умный учится у всех, даже у не-умных. Но прежде у народа. А нас призывают все штурмовать. И мы радостно поем: "Штурмовать далеко море призывает нас страна…" А открытия-то великие совершены Личностями по зову и долгу души и сердца.

Светлана говорила, обхватив ладонями блюдечко с чашкой чая. Глядела в него, словно читая там слова. Старик Соколов повернул голову в сторону молодой учительни-цы. Вот ведь от кого надежду-то ждать, высказывал его взгляд. Через то, что и как каждый из нас будет делать, все и к детям переходит, к молодым…

Художник, Андрей Семенович, возвел руки, словно в молитве:

— Вот это мысли учителя, — воскликнул он выспренно, когда Светлана отняла руки от блюдечка и смолкла, как бы виновато улыбнувшись. — Главной фигурой на Святой Ру-си во все времена гласно или не гласно были, есть и будут впредь три ипостаси: Учитель, Священник и Хлебороб. Хлебороб землю не может обмануть, учитель — ученика, ребенка, а священник — целитель души, взывает к Божьему небу во благости церковных колоколов. Обману — никогда не укрыться. Это — микроб, проникающий а хилое тело и дух. Он тут же и выказывается хворью. Мы все ныне микробом лжи поражены и это начинаем понимать. Во времена Чехова интеллигенция кричала: работать, работать. Сама же была во многом истеричной и инфантильной. О беспомощности своей метнулась в террор, революцию. Ей казалось это эффектней, чем просвещением истине служить. Ныне вроде бы все работаем. Но живем и ходим вяло во тьме, как под пастухом разношерстное деревенское стадо. Ско-пом из года в год таскаем одно бревно, кем-то подсунутое для выказа работы. Бросаем его на полпути, чтобы другим было что поднять, а затем тащить, чаще назад. Душа в труде не участвует, когда труд не от души и не освящен смыслом истины… Крестьянин нас питает, учитель крепит разум и лепить душу творца, а священник наставляет дух на миротворст-во. Эти силы нельзя разъять. Все блага наши от усердного в вере их общего труда. Но лу-кавый нас помутил, учителя и мужика мы выпихнули на задворки. А попов, кто не захотел подкраситься красным, — под вышку подвели. Все во крамоле, в сплошной вражде друг с другом. Ворона-то как подметил: "Из крамолы выбивались родники…""Небоязни" — "бо-язни", вот чего нам не хватает. Рушители Добра объявили себя творителями светлого бу-дущего. Отвергли благого демиурга и заняли его место. Стали демиургенами, точнее — демиургынами. Демиург — творец, а "гын" — гонитель, погоняло стада, пастух гусей, пу-гальщик… Появились человекобоги и понуждают все штурмовать. Стихия духовного ос-копления и может нас вогнать в черный бунт. Насилие над насилием всегда до поры в те-ни. Но оно и новое насилие родит.

Несмотря на осознание блага свободы, в каждом сидевшем досужее за коринским самоваром, где-то в глуби себя таился неисживный гнусный страх, в котором никто не хо-тел признаваться. Сидел это страх и в самом художнике. И он переживал все недуги дере-венского мира, выневоливая из себя боль словом. И она выходила из тела, как зараза под воздействием лекарства — этого его слова. Мир людской тот же единый организм, тело, сложенное из членов своих — человеков. И при недуге одного члена — боль во всем теле. Излечивается этот недуг стремлением каждого члена — человека, изжить в себе болезнь, этот "гын", нечистую силу.

Яков Филиппович Старик Соколов сидел все это время молча, скрестив руки на груди, и этим как бы выражал приятие сердцем высказов Светланы и художника. Качнул головой, когда Андрей Семенович, примолкнув, взял чашку чая и отпил глоток. Привыч-ным движение руки огладил бороду, опустил пальцы рук на край столешницы, оглядел сидевших, ровно заново узнавая, и как бы повинился перед молодыми:

— По милости Божьей я вот и затянулся в своих годах, — выговорил он тихо. — Не много нас от прежней-то поры осталось. Знамо, тому, где уж пригодиться для нынешнего люда. А чтобы не дать в человеке сгинуть своей природе, тут и должна быть на нас опора. Мирской соборностью православной и надо дух и разум крепить. Мужику добро свое в добре державы виделось а тут вот, как прежде коновалы баранов легчили, так и ныне му-жика не мужиком делают. С виду-то, тот же баран, как и баран, только без естества. Иной и пожирнее стал, на то и легчен… Мужик, нынешний колхозник, вроде бы и при земле, а на деле-то тоже природства своего крестьянского лишен. Всем бы, кажись, и жировать бы без забот, как баранам легченным, а вот истой-то мужик не жирует, а тощает. И вся дер-жава при его недуге хиреет… К чему бы нам за красный бор, Гороховское Устье стеной идти, на рожон лезть. Или чистое поле на клятом Татаровом бугре возделывать. Но вот предсказалось нам высшей силой во имя жизни праведной действо такое свершить. Очи-сти землю свою и сам чистым будь. С тобой чистым и нечистому уже и худо. Тихостью в упорстве и уподобились дела своего. А, ежели бузой — новой беды накликать на себя, а дело не двинуть.