и благоразумный.
— Вот было бы здорово, если бы с нами сейчас оказались Энн, Доркас, Мириам! И Джабл с ребятами!
— Нужна большая ванна…
— И в этой поместились бы. Майк, когда мы поедем домой?
— Я вникаю, что скоро.
— По-марсиански или по-нашему «скоро»? Не сердись, понимаю — поедем, когда придет время. Кстати, тетя Пэтти обещала приехать «скоро». Ну-ка, намыль меня поживее. — Джилл встала, мыло выскочило из мыльницы, поерзало по ее телу и улеглось на место. Сама собой образовалась пена. — Ой! Щекотно!
— Тебя облить?
— Нет, я окунусь.
Джилл присела, встряхнулась и выскочила из ванны.
И вовремя: в дверь постучали.
— Вы готовы?
— Минутку, Пэт! — крикнула Джилл. — Майк, высуши, пожалуйста.
На Джилл не осталось ни капельки воды.
— Не забудь одеться: Пэтти у нас — леди, не то, что я.
— Не забуду.
Глава 27
Джилл накинула пеньюар и вышла в гостиную.
— Заходи, дорогая. Мы купались, Майк сейчас выйдет. Хочешь принять ванну?
— Можно, хотя я уже приняла душ. И потом, я не купаться к вам приехала. Мне жаль с вами расставаться.
— Мы еще вернемся, — Джилл готовила напитки. — Тим прав: нам с Майклом нужно доработать номер.
— У вас отличный номер. Ну разве что пару шуточек добавить… Привет, Смитти. — Она протянула ему руку в перчатке.
За пределами циркового городка миссис Пайвонски всегда ходила в перчатках и чулках. Она выглядела (да и была) респектабельной вдовой средних лет с хорошо сохранившейся фигурой.
— Я как раз говорила Джилл, что у вас хороший номер.
Майк улыбнулся:
— Оставь, Пэт. Номер безобразный.
— Что ты, милый. В нем нет изюминки, это правда. Добавьте две-три шутки, подберите Джилл более открытый наряд. У тебя превосходная фигура, милочка.
— Дело не в фигуре, — покачала головой Джилл.
— Я знала одного волшебника, который наряжал свою ассистентку в костюм конца девятнадцатого века. Даже туфель не было видно. А потом постепенно ее раздевал. Болванам очень нравилось. Не пойми меня превратно, все было очень пристойно. Когда номер заканчивался, на ней было столько же, сколько на тебе сейчас.
— Пэтти, я бы выступала голой, если бы за это не привлекли к ответственности.
— Ни в коем случае! Болваны устроили бы бунт. Но если у тебя есть фигура, ею нужно пользоваться. Чего бы стоила моя татуировка, если бы я не снимала с себя все, что можно?
— Кстати, об одежде, — вмешался Майк. — Кондиционер не работает, и тебе, наверное, жарко, Пэт? Если хочешь, можешь раздеться, мы здесь одни.
На Майке был махровый халат; среди цирковых не считалось дурным тоном принимать гостей в таком виде. От жары он почти не страдал.
— Правда, Пэтти, — поддержала его Джилл, — я даже могу дать тебе халат. Не церемонься с друзьями.
— Не беспокойся, мне и так хорошо, — миссис Пайвонски продолжала рассказывать, думая, как бы подобраться к делу, то есть к религии. Ребята хорошие, почти созрели для обращения, которое она наметила на конец сезона. — Все дело в том, Смитти, что нужно понимать болванов. Если бы ты был настоящим волшебником — я не хочу сказать, что ты новичок, у тебя блестящая техника… — Джилл принесла тапочки, Патриция сняла чулки и засунула их в туфли. — Но болваны знают, что это не потому, что ты продал душу дьяволу. Техникой их не возьмешь. Ты когда-нибудь видел, чтобы глотатель огня выступал с хорошенькой девушкой? Нет, потому что она только испортила бы все. Болваны ведь ждут, когда он загорится.
Тут она сняла платье. Джилл расцеловала ее.
— Вот теперь ты выглядишь естественно, тетушка Пэтти. Пей, я налью еще.
— Минутку, дорогая, — («Укрепи меня, Господи! Мои картины будут говорить сами за себя, именно для этого Джордж их делал»). — Вот видите, что у меня есть для болванов? Вы когда-нибудь толком меня рассматривали?
— Нет, — сказала Джилл, — мы ведь не болваны, чтобы глазеть.
— Так посмотрите, дорогие! Не зря же Джордж, — упокой, Господи, его душу, — трудился! Смотрите, и изучайте. Вот здесь, в центре, изображено рождение нашего пророка, святого Архангела Фостера. Он тут невинный младенец, не ведающий, что ему уготовано Небесами. А вокруг парят ангелы, которые всё знали заранее. Здесь Джордж запечатлел первое чудо, совершенное пророком. Когда пророк был еще мальчиком, он застрелил из рогатки птичку, потом устыдился, поднял ее, погладил; она ожила и улетела. Сейчас я повернусь спиной. — Миссис Пайвонски вкратце объяснила, что, когда Джордж начинал богоугодную работу, ее тело уже не было чистым холстом. Поэтому Джорджу пришлось превратить «Нападение на Пирл-Харбор» в «Армагеддон», а «Небоскребы Нью-Йорка» в «Священный город». — К сожалению, Джорджу удалось изобразить не все, а лишь основные вехи жизни пророка. Вот Фостер проповедует на ступенях отвергшей его духовной семинарии. С тех пор его начали преследовать. А вот он громит идолопоклоннический храм… А вот он в тюрьме, и от него исходит священный свет. Его освободили из тюрьмы приверженцы веры. (Преподобный Фостер понимал, что кастет и дубинка сослужат вере лучшую службу, чем проповедь непротивления злу. Ему казалось мало «ока за око и зуба за зуб». Но он был стратегом и воевал только тогда, когда в распоряжении Господа имелась тяжелая артиллерия). — А судью, который посадил его в тюрьму, вымазали дегтем и обваляли в перьях. А здесь — вам не видно, лифчик закрывает. Безобразие…
— («Майк, чего она хочет?»)
— («Ты сама знаешь»)
— Тетушка Пэтти, — сказала Джилл мягко, — ты хочешь, чтобы мы увидели все картины?
— Да, как говорит Тим, Джордж использовал эти места, чтобы не оставить рассказ незаконченным.
— Если Джордж трудился над картиной, надо думать, он рассчитывал, что на нее будут смотреть. Сними трико. Я говорила, что могла бы работать голой, а здесь даже не работа, а встреча друзей… на которую ты пришла со святой целью.
— Ну, если вы так хотите.
Она торжествовала. Аллилуйя! С помощью Фостера и Джорджа она обратит ребят!..
— Помочь тебе расстегнуться?
— («Джилл!»)
— («Майк, что ты задумал?»)
— («Подожди, увидишь».)
Миссис Пайвонски с удивлением обнаружила, что ее разукрашенное блестками трико пропало. Джилл не удивилась, когда заодно исчез ее пеньюар и халат Майка: Майк всегда выступал за равенство. Миссис Пайвонски ахнула.