лактозы (молочного сахара). И хотя пока не известны никакие физиологические адаптации к комплексных войнам, полностью их существование исключить нельзя. Здесь, однако, я буду исходить из того, что их не существует
38.
Комплексные войны происходят в сообществах, имеющих политическое руководство, и участвующие в них люди делятся на два типа: командиров, которые решают, что делать, и солдат, которые выполняют приказы. Сочетание командиров и солдат крайне эффективно; сообщества, образующие такие “настоящие военные системы”, находятся, говоря словами антрополога Гарри Терни-Хай, “над военным горизонтом”, – в противоположность сообществам, практикующим простые войны39.
Комплексные военные действия, как и простые, могут включать проактивную агрессию в форме внезапных налетов.
Во время таких налетов небольшая группа нападающих – например отряд, которому приказали вывести из строя пулеметную точку, или экипаж бомбардировщика, который должен уничтожить военную базу, – старается остаться незамеченной до начала атаки, а после достижения цели как можно скорее вернуться назад. Проактивные налеты имеют очевидные военные преимущества. В психологическом смысле для них часто характерен тот же энтузиазм, который отличает налеты во время простых войн40.
Однако также у комплексных войн есть свойства, принципиально отличающие их от простых войн. Особенно это касается организованных сражений. В комплексной войне у солдат нет выбора, участвовать им в сражении или нет, и во многих ситуациях они совершенно не заинтересованы в участии. Участие в войне может быть эмоционально травмирующим и часто (когда солдата принуждают отправиться в бой) не приносит отдельному индивиду никакой выгоды. В некоторых сражениях солдаты приближаются к группе вооруженных противников, сознательно подвергая себя риску ранения или смерти. Что же заставляет их это делать? Внутренней мотивацией, выработанной в ходе эволюции, такое поведение объяснить нельзя41.
Как показало исследование поведения солдат в боях Второй мировой войны, проведенное генералом США С. Л. Э. Маршаллом, страх на поле сражения испытывают абсолютно все42. Военный аналитик Ардан дю Пик собрал примеры реакции солдат на приказ выступать43. Иногда целая армия разворачивается и пускается в бегство. Это происходит, по выражению военного историка Джона Кигана, “не потому, что [армия] физически ослаблена, а потому, что у людей не выдерживают нервы”44. Иногда “капитулянты” убегают тихо, небольшими группками, пока не оказывается, что на поле сражения почти никого не осталось. Бывают случаи, когда обе наступающие стороны останавливаются, не достигнув зоны поражения, – к ярости их командиров. Бывает также, что обе сближающиеся армии потихоньку уклоняются в сторону и в итоге обходят друг друга по касательной, не вступая в контакт. Страх столкновения, который испытывают солдаты, настолько силен, что, как заключает Киган, главная задача офицеров состоит в подавлении этого страха. Отчасти это достигается за счет того, что солдаты понимают: дезертирам грозит смерть45. Такой была формула Фридриха Великого46: он утверждал, что рядовой солдат должен бояться офицера больше врага. Ведь командиру части нужно не только привести солдат на огневой рубеж, но и заставить их там остаться.
Очевидно, поведение солдат во время комплексных военных действий имеет мало общего с пылом охотников-собирателей, атакующих вражескую стоянку. В комплексных войнах солдат тренируют преодолевать страх, чтобы, как выражается Киган, “посмотреть битве в лицо; лицо это, пусть оно и не будет ни знакомым, ни тем более дружелюбным, все же не должно парализовать их страхом”47.
Командиры, по словам Кигана, обычно считают, что солдаты идут в бой потому, что подчиняются приказам. На самом же деле гораздо большее значение имеют два других фактора. Во-первых, бывают случаи, когда участие в битве может ощутимо повысить шансы на выживание, и отстать от товарищей будет гораздо опаснее, чем присоединиться к ним. Во-вторых, участие в бою позволяет избежать презрения сослуживцев. Военные организации старательно культивируют тесные дружеские связи между людьми. Обычно солдат разбивают на небольшие группы от пяти до семи человек. Чувство товарищества между ними формируется во время тренировок, маневров, ритуальных действий вроде издевательств над новобранцами, совместного противостояния офицерам и бесконечных часов скуки. Некоторые ученые считают, что желание солдат сохранить уважение товарищей объясняется ложными племенными чувствами. Я же считаю, что в основе этого желания лежат скорее нравственные чувства, исходно сформировавшиеся в плейстоцене в ответ на угрозу смертной казни, как мы обсуждали в главе 10.
Солидарность, необходимая для военной эффективности, обусловлена нежеланием подвести товарищей, а уважение к товарищам, в свою очередь, основано на нравственных чувствах, эволюционировавших с целью самозащиты. Также уважение к товарищам появляется в ответ на дедовщину – практику, которая наглядно показывает новобранцу, что над ним стоит коалиционная власть членов его группы. Солдат, показавший себя трусом, рискует быть убитым своими же однополчанами48.
Таким образом, чувство долга по отношению к товарищам способствует военной эффективности. Но некоторые другие эмоции, сформировавшиеся в ходе нашей эволюционной истории, эту эффективность, наоборот, снижают.
Осознанная оценка рисков, лежащая в основе проактивной агрессии, должна удерживать людей от участия в конфронтационных военных действиях. Проактивная агрессия успешна только тогда, когда риск получить ранение при атаке невысок. Конфронтационные сражения, напротив, сопряжены с высоким риском ранений и смерти. Неудивительно, что у дю Пика и Кигана получились такие длинные списки способов, к которым солдаты прибегают для того, чтобы избежать столкновения с врагом. Человеческая психология не очень подходит для солдатского ремесла. Именно поэтому самые успешные армии – это те, которым лучше всех удается подавлять личные интересы военнослужащих с помощью дисциплины или воодушевления. На войне, как говорил Наполеон, “успех на три четверти зависит от личных качеств и отношений и только на одну четверть от соотношения людской силы и техники”49.
В конечном счете сражения происходят по одной-единственной причине: на этом настаивает высшее командование. Мотивация командиров при этом может быть как проактивной, так и реактивной. Командир, тщательно планирующий внезапный налет с конкретной целью, проявляет агрессию проактивного типа. Преимущества такого подхода хорошо иллюстрирует история Александра Македонского. В течение 13 лет, с 336 до 323 года до н. э., Александр возглавлял армию, которая захватила большую часть Ближнего Востока, включая Персидскую империю и ряд королевств вплоть до западных областей Индии. Среди его масштабных военных действий – девять осад, десять сражений и одна крупная кампания. Он не проиграл ни одной битвы. Чтобы вдохновить свои войска, он часто сражался на передовой линии и иногда лично возглавлял атаку. Несколько раз его ранили; его смерть в Вавилоне в возрасте тридцати двух лет была, возможно, следствием старой раны, полученной в Индии. В целом, однако, Александр всегда четко подстраивал свои военные амбиции под силу своей коалиции50.
Политический аналитик Доминик Джонсон и математик Найл Маккей показали, что в