– Смелый бледнолицый мужчина потерял орлиное дыхание, – прошептал Сапа Инка, сам пребывавший в плачевном состоянии.
Зефирина, не мешкая, передала Луиджи в волосатые руки Буа-де-Шена. Под испуганными взглядами своих спутников она нырнула в озеро.
– Сударыня, не надо этого делать! – возопил Паоло.
Меж тем Зефирина уже достигла дна. На ощупь она нашла щель в скале и устремилась в нее, изо всех сил работая руками. Фульвио из-за слишком частых погружений потерял сознание и застрял в скале.
Зефирина потянула его со всей энергией отчаяния. Оказалось, что он зацепился штанами за скалу. Зефирина порвала ткань. Толкая бесчувственное тело мужа, она поднялась на поверхность.
Буа-де-Шен и Пандо-Пандо вытащили их из воды. Зефирина опасалась самого худшего. Голова Фульвио безжизненно опустилась на скалы.
Мертвенно бледный, с заострившимися чертами лица, он казался бездыханным. Зефирина припала к нему. Она обвила руками его грудь, целовала в губы, дышала в рот.
– Фульвио, любовь моя, вернись к нам… – повторяла она.
Губы Фульвио были холодны. Под поцелуями Зефирины он еле заметно шевельнулся и сердце забилось вновь. У него началась рвота, он выплевывал воду. Сознание вернулось к нему, когда он увидел над собой в полумраке искаженное ужасом лицо жены.
– Кто бы сказал, что вы нас так напугаете, капитан!
Без мадам Зефирины как бы вы переправились с той стороны! – заключил Буа-де-Шен.
– Что до несчастного Гро Леона, увы, я не нашел его, Зефирина, – прошептал Фульвио.
Он сделал неожиданный жест. Заключив лицо жены в свои ладони, вздохнул:
– Надо же, за тобой всегда остается последнее слово, дорогая…
Когда оставшиеся в живых полунагие путники выбрались из пещеры, они не удержались от возгласа изумления. Буря, которую они ожидали увидеть на горных склонах, оказалась настоящим ураганом, ливню сопутствовал шквальный ветер.
Вспышки молний освещали верхушки трех гор: Мачу Пикчу, Уайну Пикчу и Пата Марка. Странные огненные шары[176] лопались в ночном мраке, натыкаясь на горные пики.
Зефирина услышала голос Нострадамуса, шептавший: «Когда огненные шары упадут с небес, когда задрожат три земли, тогда будут погребены три гидры… мерзкие… злобные… страшные… три змеиных лика».
– Всегда падать огонь с неба, когда земля дрожала! – изрек Пандо-Пандо с самым любезным видом.
Следовало переждать в укрытии, пока стихии успокоятся.
Несмотря на шум, Луиджи заснул. Зефирина горячо поцеловала мальчика в лоб и вложила свою руку в большую ладонь мужа.
Он улыбнулся ей, и Зефирина подумала, что должна еще осуществить главное: истинное завоевание Леопарда!
В последующие дни они зализывали раны во дворце Инки, изуродованном подземными толчками. Там и сям образовались трещины и провалы, но в недрах земли толчки были гораздо мощнее.
Мадемуазель Плюш и Пикколо, оправившись в своем приюте от пережитых страхов, сделались санитарами и нянями.
Фульвио и Зефирину сотрясала лихорадка. Паоло харкал кровью. Не получили пощады ни здоровяк Буа-де-Шен, ни Пандо-Пандо. Огорчение от пропажи Гро Леона сменилось радостью. Сметливая птица в конце концов нашла в скале лазейку, ведущую на волю.
Не найдя никакого пропитания, кроме нескольких червей, каковых ценил не слишком высоко, Гро Леон в довольно плачевном состоянии присоединился к своим хозяевам с криками:
– Sucre! Saperlipopette! Soins![177]
Что касается Инки Манко, за ним ухаживали его сородичи и собственные врачи. Последние по его приказанию применили свою науку и к бледнолицым. Благодаря травяным отварам, Фульвио, Зефирина и их друзья встали на нога.
Благодарный Инка отвел им великолепные апартаменты с видом на долину. Зефирина проводила там целые дни, заново знакомясь со своим сыном. Она не переставала удивляться тому, как легко сын привык к ней, и без конца сжимала его в своих объятиях.
Как все родители в мире, Фульвио и Зефирина восхищались своим младенцем. Каждый вечер молодая княжеская семья ужинала с Инкой, который тоже постепенно выздоравливал. Манко умел говорить по-испански, хотя раньше скрывал это.
– Что Манко быть в силах сделать для мои братья бледнолицый Фульвио и бледнолицая Зефирина?
– Ничего, Сапа Инка! – ответил Фульвио. – Мы скоро спустимся в долину.
– Вы остаться здесь с Манко, потом идти с ним и его народом.
– Наша страна, наша семья ждут нас, Сапа Инка.
– Манко Капак спуститься с воинами, чтобы прогнать злых бледнолицых… Вы идти с ним!
Фульвио и Зефирина с беспокойством переглянулись.
– Будь осторожен, Сапа Инка, опасайся вероломства лживых Виракоша! – шепотом произнесла Зефирина.
– Ты и бледнолицый Фульвио мочь оставить Манко в реке, я доверять, слушать вас!
– В таком случае, достойный Сын Солнца, не покидай эту гору, скройся здесь навсегда, чтобы остаться жить! – посоветовал Фульвио.
Очень взволнованные разговором с Инкой, Фульвио и Зефирина вернулись в свое жилище. Луиджи спал с мадемуазель Плюш на шкуре гуанако. Фульвио увлек Зефирину на террасу, благоухавшую жасмином.
– Мы на краю света или у себя в Милане? – вздохнул Фульвио.
– Ты веришь, любовь моя, что мы снова увидим свет Италии?
– Может быть, дорогая… Но я знаю одно: никогда бы не поверил, что могу так любить женщину, как люблю тебя!
Услышанное от этого гордеца признание в собственной «слабости» чрезвычайно взволновало Зефирину. Столь долгожданный момент настал.
Она подняла к Фульвио глаза.
– Любовь моя, – шепнула она.
Под звездным небом Фульвио жадно обнял Зефирину. Его ладони скользнули к ее талии. В то время, как губы их соединились, он осторожно поднял ее, чтобы отнести на королевское ложе из шкур ламы. Князь Фарнелло, великий кривой Ломбардец, наконец, соединился с ней по ту сторону времени, морей и обид.
Фульвио любил Зефирину, Зефирина любила Фульвио. Трепеща от наслаждения, обретя вновь своего мужа, своего возлюбленного, свою единственную любовь, Зефирина отдалась страсти. Сначала почти робко, потом с жаром она отвечала на его поцелуи.
С ним все было просто, волшебно, прекрасно.
В конце концов они слились в одно целое…
ГЛАВА XL
ВОЗВРАЩЕНИЕ
– Пусть пена волн будет благоприятна для тебя, путник Виракоши! – сказал Манко.
– Пусть солнечные лучи греют твой народ, Сапа Инка! – отвечал Фульвио.
– Прощай, бледнолицая Зефирина с золотыми волосами. Прощай, Фульвио, борода до звезд.
Сапа Инка прощался со своими гостями присущим ему витиеватым слогом. Князь и княгиня Фарнелло испытывали неподдельную грусть, прощаясь с молодым, храбрым и верным государем. Манко казался им слишком хрупким, чтобы успешно выполнить ту тяжелую миссию, которая его ожидала: спасти свой народ.