потому что они нас мало любят, просто, просто… это, ну, совсем особое. Вот, справочник «Весь Петербург» купили. Нашли там свои дома… родителей своих… – тут голос Игорька дрогнул, он отвернулся, зашаркал ногой, скрывая неловкость. – Ты бы видела, как они на эту страницу смотрели… на страницы, точнее… Они ж рядом жили, с детства были знакомы, дачи по соседству снимали… Только в школы, в гимназии то есть, в разные ходили…
– Я их понимаю, – тихонько сказала Юлька. – Я бы тоже своих отыскать хотела. Ну, маминых родителей. Они ж в войну погибли… Хотя… нет, они ж ещё не родились…
– А вот интересно, Юльк, – вдруг спросил Игорёк, – ты только в 1909-й можешь? Или в какой захочешь? Ты ж рассказывала – это сплошная река, поток непрерывный. Так, выходит, мы с тобой можем вообще куда захотим отправиться?
Юлька помотала головой:
– Не. У них там 1909-й, вот туда и могу. Из нашего времени в их. Не раньше, не позже.
– Ой ли? – вдруг сощурился Игорёк. – Если видишь сплошную ленту? Если над ней летаешь, как сама говорила?
– Ленту-то вижу, да только не попасть больше никуда. К тому же ленты-то наша и их движутся… друг относительно друга… очень уж странно! Наша словно медленнее, если и Пушкина спасти в 1837-м успели. Это ж не в 1902-м по нашему счёту было!
– Умная ты, Маслакова, стала не по годам, – ухмыльнулся Игорёк, но тотчас посерьезнел. – Я чего тебя пытаю-то. Уж больно хочется узнать, чего там случится, и с нашим потоком, и с ихним – Ленина-то кадеты в нашем прошлом того, грохнули! А дед с ба, они, похоже, просто решили про это не думать…
– И что же? При чём тут «в какой год ты попасть можешь»?
– Так, может, ты оттуда в наше «неслучившееся» сможешь заглянуть?
– Ты что?! – Юлька аж замахала руками. – «Неслучившееся» – его ж нет? Оно не случилось!
– А в кого тогда кадеты в нашем 17-м стреляли и попадали? Оно ж тоже «не случившееся», выходит?
– Тьфу на тебя, Игорюха! У меня и так голова болит! Вот лягу, отвернусь к стенке и не буду с тобой разговаривать, тогда узнаешь!
Игорёк, конечно, отстал. Но слова его Юльке запали в голову; в самом деле, можно ли увидеть «неслучившееся»? И если перед ней сплошные ленты потоков, то что там, в «неслучившемся» будущем?
Вопросов и впрямь оставалось множество. А в какой-нибудь другой поток она может попасть? А в поток, который опережает тот, в котором они сейчас?
Тут у Юльки голова совсем пошла кругом, и она призвала Игорька обратно; и он, конечно, тотчас явился, как верный рыцарь; явился и принялся рассказывать дальше, что хотел, конечно, повидать и Петю, и Фёдора, и Ирину Ивановну с Константином Сергеевичем, но поскольку она, Юлька, пребывала во сне и даже пиналась, не желая просыпаться, то оставлять её одну было нельзя, и вот из-за этого…
– То есть ты из-за меня письмо даже им не смог послать?
– Ну, не смог. Так это ж не страшно, Юльк! Не последний раз мы там. Ещё и пошлём, и увидимся!
Юлька пожала плечами. Она, как могла, рассказала о случившемся, о том, как тяжело оказалось пробиваться сквозь пространство с таким «грузом». И сумеет ли она это повторить? Может, лучше как встарь, машиной?
– Машиной нельзя, – покачал головой Игорёк. – Ба же объясняла. Они могут не выдержать с дедом…
– А я? Если я не выдержу? – в упор врубила Юлька. И осеклась – на пороге её комнатки застыла Мария Владимировна собственной персоной.
– Ты всё верно говоришь, милая, – бабушка подошла, присела рядом на кровати. – Мы уж с дедом тут судили, рядили… И впрямь – куда это годится, тебя эксплуатируем, словно кулаки какие батрачку. Права ты, Юленька. Кругом права. Прости нас, дураков старых, прости, коль сможешь. Потеряли мы голову, да… так хотелось в молодости оказаться, в том мире, что мы помним… хотя сами-то мы не помолодеем, нет…
У Юльки защипало глаза.
– Ба, да я ж не…
– Права ты, милая. Нельзя тебя так гонять. В общем, пока что все экспедиции отменяются, тебе надо сил набраться. А нам – понять, что же это такое было…
Вновь потекли дни, до ужаса обыкновенные. Школа, вторая четверть, самая короткая. Полугодовые контрольные. Новый год приближался, зимние каникулы. Юлька, как ни странно, никогда их особенно не любила. На улице холодно, а сидеть в огромной коммуналке – тоже мало радости. Для всяких там «ёлок», с непременным их «раз, два, три – ёлочка, гори!», она была уже слишком большой. Это для малышни несознательной.
Профессор, однако, угрозу свою исполнил. Подал заявление об уходе с поста завлаба, но тут в институт вдруг пришло Откуда-то Сверху очень грозное письмо, и директор с замом по науке чуть ли не на коленях умолили Николай Михайловича «немного погодить с уходом».
Все чего-то ждали. Точнее, ждали, когда она, Юлька, скажет, что «пора».
Глава 13
Россия, лето – осень 1915 года. Переплетение путей
Эшелоны александровцев подошли к столице по линии от станции Дно к Витебскому вокзалу. По левую руку осталось Гатчино, и Федя Солонов только проводил убегавшие туда рельсы тоскливым взглядом. Не время.
Но теперь никто не пытался их остановить. Напротив – народ выбегал к станциям, махал руками, кто-то выносил иконы; а Фёдору только и хотелось спросить – где ж вы раньше были, девять месяцев назад? В ноябре 14-го? Где отсиживались? Чего ждали? А теперь, значит, с образами встречаете?
Петя Ниткин, уже почти исписавший свою книжку-дневник, словно подслушал его, Фёдора, мысли.
– Они не виноваты, Федь. Люди всегда такие – власть есть власть, ей подчиняются. Могут не любить, даже ненавидеть могут, но – подчиняются, слушаются…
– То-то они государя тогда слушались…
– Иногда перестают, да, – согласился Петя. – Когда в прельщение впадают. Но это всегда ведь меньшинство, Федя. И там, и тут. Меньшинство брало власть, а большинство молчало да приспосабливалось. И теперь так же будет.
Они старались говорить о чём угодно, только не о семьях, не о близких, оставшихся под большевиками. Всё, казалось им, заколебалось в неустойчивом равновесии. Добровольцы заняли Москву, это большая победа, но огромная Россия оставалась большей частью под властью красных. Всё Поволжье, весь Урал, весь Север, вся Сибирь, Дальний Восток, Камчатка… А на западе правобережье Днепра цепко заняли германцы с австрияками, и даже в Одессе – уж сущий позор! – орудовали какие-то ничтожные румыны. Те самые, о которых принято говорить, что «румын – это профессия».