но не задавался вопросами морали и чести. Алик не понаслышке знал цену всем публичным праздникам и награждениям. Ничего случайного в мире власти не происходило, а журналисты сливали пропагандистские материалы в газету и на телевидение, не задумываясь о первопричинах. Сливали все специально подготовленные выступления, совещания, мероприятия…
ТРУДОВОЙ КОНФЛИКТ
«Когда взвешивается собственная состоятельность, не считается грехом тайком воздействовать на весы».
И вот один из тех корреспондентов, которые сливали в СМИ официальные мероприятия, – Задрина – с лицом, изменившимся после ознакомления с приказом о снижении заработной платы, опять стояла перед ним, чтобы сказать нечто важное, но Алик не хотел этого разговора:
– Юля, мне некогда с тобой разговаривать…
– Я намерена вернуть срезанную вами зарплату через суд, – кинула она вызов и гордо поглядела на Алика. – Я не позволю по мне топтаться.
В ее взгляде читалась гордость зяблика, осилившего очередной высотный порог.
– Юлия, я вас принял на эту работу из жалости к вашим проблемам, – откровенно объяснился Алик. – Вы попросили сократить испытательный срок. Я сократил. Вы не выполнили план работ. Я снизил вам зарплату. Все честно. Зачем суды?
– Потому что вы проиграете, – безапелляционно произнесла Задрина. – Договора у меня нет, и за выполнение плана работ я не расписывалась.
Это была ошибка секретаря Бухрим. Договора не было, и Задрина нигде не расписывалась. Она могла ничего не делать и требовать денег. Нечестно, но законно. Нечестный ход требовал аналогичного ответа.
– Юля, даже, если вы выиграете суд, у меня есть множество возможностей, изъять у вас те деньги, которые вы не заработали, – жестко сказал Алик и, вспомнив манеры Хамовского, добавил. – Я вас могу загнать в такие условия, каких вы не выдержите. Вам придется приходить и уходить строго по времени…
– Да я у вас тут дневать и ночевать буду, – почти выкрикнула Задрина.
«Это она загнула, – мгновенно сообразил Алик, – чтобы человек, привыкший к свободному графику, смог жить в жестком режиме и без душевной болезни… Дикий кабан в зоопарке быстро превращается в свинью».
– Желаю успехов, – покривил душой Алик. – Но строгая дисциплина – это не просто.
– Я справлюсь, – гордо заявила Задрина и вышла…
Первую объяснительную по поводу похода в рабочее время к адвокату Задриной пришлось писать уже на следующий день, а вслед появилось первое замечание, как первый след обреченного на казнь. Комиссия по соблюдению трудовой дисциплины в составе Фазановой, Бухрим, Рыбий или Пупик, всех тех, кто получал дополнительные премии, стала следить за каждым ее шагом. Кроме того, Алик сам заходил в кабинет Задриной время от времени, и Юля встречала каждый его приход затравленным взглядом, а на волнующийся лист строки не ложатся, а если ложатся – то криво…
На исходе следующего рабочего дня, когда многие сотрудники телевидения уже разошлись по домам, Алик вышел проверить Задрину. Он заглянул в корреспондентскую. Никого.
«Но, если дверь открыта, значит, кто-то есть», – решил он и, проходя мимо курилки, располагавшейся полуэтажом ниже, за прозрачной дверью, заметил ее. Глаза Задриной впивались в него и грели безумным весельем. Заметив Алика, она задиристо замахала ручкой и весело закричала:
– Я здесь, я никуда не ушла! Поймать меня не получится!
Она дразнящее наклонилась вбок, как частенько делают дети, приставляя к носу последовательно две ладони с дрожащими, будто крылья летучей мыши, пальцами, и застыла в ожидании. За стеклом чернели обувь и брюки телеоператора Ступорова, отличавшегося отъявленным правдоискательским нравом, который словно муху ловил в кулак каждую возможность поспорить.
«Работает на публику, – понял Алик, – готовится к собранию. Как бы с ума не сошла. Вот грех будет».
ИГРА В ПРОСТУПКИ
«Когда каждый идет своей дорогой, мир обретает широту и долготу».
Задрина обернула вокруг шеи серый шерстяной платок и, выхватив из одежного шкафа шубу, выскочила из корреспондентской.
– Я на тридцать минут уйду, – сказала она, как о давно решенном деле, – мне надо в банк забежать.
Вообще в телерадиокомпании было принято, что главный редактор отпускал всех и в любое время по тем делам, которые приводились в оправдание. И сам Алик не видел в этом ничего плохого. Лишь бы работа шла. Но игнорировать его, собираясь с ним бороться через суд и прокуратуру, – Алик посчитал верхом наглости или глупости.
– Вы спрашиваете разрешения или ставите в известность? – учтиво осведомился он.
– Конечно, спрашиваю разрешения, – мягко постелила Задрина. – На сегодня я все сделала.
– То, что вы отработали – это хорошо, но я не могу разрешить вам покинуть рабочее место, – сказал Алик и прошел мимо остолбеневшей Задриной в свой кабинет.
Не успел он сесть в кресло, как дверь распахнулась, выказав в свете коридорных ламп раскрасневшееся лицо Задриной, ниже темнела уже надетая шуба.
– Но мне надо банковскую карту продлить, я же все сделала, – почти прорычала она, словно песик, вцепившийся в хозяйский тапок.
– У вас наверняка есть и другая работа, которой надо уделить внимание, – отобрал тапок Алик.
– Ну, вы и засранец!!! – выкрикнула Задрина и, схватив безвинную начальственную дверь за черную безответную ручку, дернула ее на себя. Дверь залетела в косяк с таким звуком, с каким разлетается крепкий чурбан от хорошего удара топором…
Несмотря на то, что Задрина подписала распоряжение о времени перекуров, она попалась легко благодаря предательству прозрачной двери.
На известие о том, что в курилке замечена кофточка Задриной, группа по контролю трудовой дисциплины собралась мгновенно. Алик, секретарша и завхоз стояли, словно три богатыря, пропуская сквозь строй любителей табачного дыма.
– Это же детские забавы! Это же смешно! – укорила Задрина, тяжело выходя из курилки последней. – Я зашла туда по делам.
– Пишите объяснительную, – ответил Алик. – Смеяться будете на улице.
За первой объяснительной последовало первое замечание. За второй – второе. Алик не торопился. Осталось ждать. Проигрыша быть не могло. Задрина рисковала своими деньгами, он играл на деньги организации.
***
Заявление Задриной о выдаче копий документов для адвоката Алик выбросил в мусорное ведро. Эмоции как ветер, поднимающий волны. И для этих волн не имеет значения, бросаются ли они на беззащитную рыбацкую лодку или на крепкие утесы.
«Надо показать силу, – рассуждал Алик, одновременно готовя фразу в будущую книгу. – Власть без применения власти смешна. Коли что-то берешь – используй. Плохо. Неудачно. Человек в руках судьбы, высших сил и даже начальника подобен заготовке. Он запоет как надо и примет требуемые формы или будет выброшен. Это уже удачнее. Есть хорошая не прямая аналогия, обобщение стало шире. А может… Или изменяйся, или умри…»
***
Не дождавшись ответа на заявление, Задрина