жареные ребрышки поросят, копченые крылышки дроздов, фаршированные орехами и изюмом голуби, лангусты со спаржей, пряности, рябчики, журавли, фламинго, соловьиные язычки – весь мир поставлял сюда лучшую провизию, а искусные повара творили гастрономические чудеса. Перемена блюд следовала одна за другой, а рабы подливали вино из кувшинов, обложенных снегом.
Роскошь трапезы дополнялась музыкой и танцами восточных красавиц. Рабыни из Тигранакерта, привезенные Лукуллом в Рим, изумляли гостей своей прелестью и грацией не меньше, чем жареные павлины в перьях.
– В движениях этих армянских танцовщиц проявляются важность, печаль и покорность, – произнес Помпей.
– О, из Армении я привез много чудесного, – мечтательно вздохнул хозяин.
Гости возлежали на ложах, ели, пили и вели беседу.
– Гней, у тебя осложнились отношения с сенатом? – Лукулл криво усмехнулся.
– Сенат занялся сложным делом, и до вопроса об утверждении моих распоряжений у него не доходят руки.
– Что за дело?
– Лициний, твой бывший легат Публий Клодий оделся в женское платье и проник на праздник Благой богини – покровительницы замужних женщин.
Недавно в доме великого понтифика проводился праздник, в котором могли участвовать лишь женщины. Тайное появление мужчины (это обнаружила мать Цезаря) сорвало торжество, нарушило обычный ход вещей, и происшествие, признанное сенатом тяжелым преступлением – святотатством, всколыхнуло моралистов. Еще бы! Ходили слухи (правда, недоказанные), что целью Клодия была жена Цезаря, его любовница. Не дожидаясь суда, великий понтифик развелся с женой, произнеся напыщенную фразу: «Жена Цезаря должна быть вне подозрений».
– Публий Клодий еще тот фрукт! – Лукулл брезгливо поморщился. – Он, по сути, сорвал мне армянский поход. От него можно ожидать чего угодно. Покровители, конечно, его спасут, потом проведут в народные трибуны и натравят на сенат. А твои легаты,
Гней, лучше?
– Есть толковые. Скоро сделаю консулами Целера и Афрания.
– Хорошие воины! – Захмелевший Красс еле перебирал языком. – Вот что я вам скажу: Римская республика угасает, слишком много внутренних противоречий.
– Помпея давно пора сделать царем, а Красса – главой сената. – Бессмысленность фразы Лукулла явно говорила о помутнении рассудка. Гости, переглянувшись, промолчали, а хозяин продолжал: – Помпей, конечно, не гений, но он может создать империю. Красс, не обижайся, но тебе не хватает широты взглядов. Неплохо бы пополнить победы чем-то выдающимся.
– Я хочу войну с Парфией, – открылся Красс.
– О, лучше меня никто не знает Парфию, – Лукулл говорил серьезно и чопорно. – Это царство, созданное скифами, боится только армян, всех остальных презирает и готово растерзать вмиг.
– Почему же армян парфяне боятся? – Красс уже стал проявлять признаки отрезвления.
– Магия и аура, друг мой! – Лукулл иронично прищурился.
Помпей решил разрядить обстановку:
– Я вам расскажу занятный анекдот из жизни. Молодой сенатор завел длинную речь о бережливости и воздержанности. Его прервал добродетельный сенатор Катон: «Да перестань! Ты богат как Красс, живешь как Лукулл, а говоришь как Катон!».
Кроме Помпея, никто не засмеялся. Стоик Катон был образцом очень строгих нравов и значился главным противником Цезаря.
– Кстати, – строго сказал Лукулл, – Катон неоднократно говорил, что надо избрать Помпея единоличным консулом. – Посмотрев на Красса и явно подстрекая его к войне с Парфией, продолжил: – Добыча в парфянском походе превзойдет все это, – и он обвел рукой комнату. – Роскошь развращает бедняков, а для богатого – способ удовлетворить ненасытное тщеславие.
Помпею стало казаться, что Лукулл теряет ощущение реальности. Слухи о том, что он сходит с ума, уже ходили в Риме.
Красс вдруг испытующе взглянул на Помпея:
– У меня две просьбы к тебе. Исполнишь?
– Отказать другу – то же самое, что не исполнить просьбу матери. Говори!
– Я скоро получу наместничество в Сирии, наберу десять легионов и обрушусь на Парфию. Для успеха мне нужны твой квестор Кассий и кольцо, что у тебя на левой руке.
Помпея охватило смятение, в замешательстве он машинально дотронулся до драконьего перстня. Паника повергла его в страх. На него испытующе смотрели Красс и Лукулл.
– Узнаю магический перстень, – Лукулл трепетно смотрел на украшение. – Волшебный, из коллекции Тиграна Армянского. Дивная вещь, способная озарять и увлекать…
– Гней! – Красс старался говорить примирительным тоном. – Мне перстень нужен лишь на время похода, потом верну.
Помпей понимал: если откажет, позднее ему будет стыдно.
– Самая худая привычка – это привычка к хорошим вещам! – Он снял кольцо и передал Крассу. – Возьми, Марк!
Золотой массивный перстень Красс надел на указательный палец левой руки, затем, встав с ложа, с любопытством рассмотрел украшение. Алый камень цвета тлеющих огоньков переливался причудливо и таинственно. Внезапно по телу полководца пробежало тепло, в мозгу поселилась уверенность в своей исключительности, на лице отразились алчность и жажда власти. Он с благодарностью взглянул на Помпея, отвесил поклон Лукуллу и вышел из триклиния.
Марк Антоний, в котором Цезарь разглядел талантливого командира, быстро стал одним из его ближайших соратников. Поручения Цезаря, носившие деликатный характер, он выполнял регулярно.
Сидя в позолоченных креслах, привезенных из Египта, Антоний беседовал с Клодием, тем самым Публием Клодием, который в Армении настроил солдат против Лукулла и который проник на церемонию таинств Благой богини, куда допускались только женщины. Покровители, за спиной которых стоял Цезарь, его спасли: запугали сенаторов, подкупили судей.
– Ты сыграешь выдающуюся роль в государстве! – говорил Антоний.
– Я хотел бы прославиться, – вторил Клодий.
– Тебя выберут народным трибуном, не сомневайся. Станешь вождем плебеев, проведешь закон типа «Бесплатная раздача хлеба», а еще… Здесь достаточно денег, – Антоний указал на мешки, – чтобы устроить в Риме беспорядки. Убийства, грабежи, гражданские распри должны вызвать праведный гнев граждан.
– Мне знакомы многие плебеи, рабы, вольноотпущенники и наемники. Всех придется подкупить и вооружить… – Клодий был лжив и жаден до денег, но являлся демагогом высшей пробы.
– Первая твоя цель – сенат! Нужно устрашить сенаторов и вывести из игры Цицерона. Он должен добровольно уехать в ссылку.
(Цицерон собирался открыто обвинить Цезаря в стремлении к государственному перевороту.)
Клодий скривил рот:
– Ненавижу Цицерона. Что делать с его домом?
Антоний пожал плечами:
– Что хочешь.
– Сожгу, куплю участок и построю себе красивый особняк.
Антоний продолжал, настойчиво и властно:
– Вторая цель – Катон. Изгнать из сената! Пусть сочтет за лучшее получить наместничество на Кипре.
– Что еще? – Клодий смотрел на Антония, как преданная собака.
– Третья цель – Помпей и Красс. Плебеи должны их преследовать с особой враждебностью.
– Конечно! – Клодий ненавидел и Помпея, и Красса, и даже своего брата Аппиуса Клодия, отличного офицера. – Все, что невыгодно ревнителям закона, пойдет на пользу мне и толпе!
– И еще! – Антоний доверительно наклонился к гостю. – Рим – гегемон, все остальные страны должны погрузиться в хаос. Для начала за взятку похитишь из частной тюрьмы у претора Флавия двух царевичей – армянского Тиграна-младшего и иудейского Аристобула, – посадишь их на корабли и отправишь в свои страны сеять смуту, сохраняя, конечно, контроль.
– Я принесу в жертву любого, без колебаний, только скажи! – Безумные глаза Клодия загорелись.
Глава 32
…Безвозвратное время уносит события, часто испытывает судьбу, иногда раскрывает тайны, всегда серебрит виски, но никогда не