ли увеличить производственную норму, достигнуть рекордной выработки? Сколько крестов нужно было сделать за смену? Сто? Двести? Или больше?
А владелец такой фабрики? Он, возможно заслуженный член партии, старый вояка, видный штурмовик, радовался, когда увеличивались заказы, когда он заключал с вермахтом контракт на поставку большего количества крестов? Как расценивалось такое предприятие? Как важное для империи? Как чрезвычайно важное? Учитывалась ли перспектива развития на последующие один, два, пять или десять лет?
На многих крестах этого кладбища еще можно прочитать имена: «Грен. (что означает гренадер) Альфред Готгард, род. 17.3.1896 — погиб 8.10.1944». Пожилой мужчина, почти пятидесяти лет. Солдат без звания. Наверное, участник первой мировой войны, ведь тогда он был еще молодым. Вероятно, он не отличался умом. И орденов у него не было. За две войны он не дотянул даже до ефрейтора. А может, дотянул, а потом его понизили. Кем был этот Альфред Готгард? И откуда? Был ли он женат? Наверно. И был у него, возможно, сын, который, возможно, был офицером вермахта и стыдился за своего отца, упрекал его, когда они встречались во время отпуска дома в те лучшие времена, которые ни в какое сравнение не шли с 1944 годом, что тот не был настоящим немцем.
Сорокавосьмилетний Альфред Готгард — солдат без отличий. Убила ли его шальная пуля или пуля замечательного стрелка, спрятавшегося где-то на дереве за рекой? Нет, крестов с выжженной датой (8.10.1944) вокруг много. В тот день здесь, видно, было беспокойно, что-то случилось. Именно поэтому он лежит тут рядом с унтер-офицером Куртом Козиолом, род. 12.10.1923 — погиб 8.10.1944. Через четыре дня ему исполнился бы двадцать один год. Может, именно в ту минуту, когда он обдумывал, как отпраздновать эту дату, его встретила пуля. Этот унтер-офицер не был недалеким парнем: он быстро получал одно звание за другим, а ведь на фронте он был не более трех лет, ему пришлось здорово покрутиться, чтобы дотянуться до унтер-офицера; вероятно, он был оборотистым парнем и ему ничего не стоило раздобыть бутылку водки ради своего дня рождения. Наверно, он был начальством над Альфредом Готгардом, и, может, именно в эту роковую минуту он сочно, по-армейски кричал на него, а старый человек стоял перед ним навытяжку, как сопливый мальчишка, и выслушивал его ругань и оскорбительные прозвища, которых он уже слышал в жизни столько, что они вообще перестали оказывать на него какое-либо действие. Возможно, тут-то и настигли их пули, как и многих других.
Я остановился у следующей могилы. Меня заинтересовало имя, выжженное на кресте.
«Обер-ефрейтор Рудольф Буссе, род. 6.1.1913 — погиб 12.10.1944». Вообще имя не должно значить ничего, но в данных условиях это все же имя особое. Рудольф Буссе — Рудольф Раскаяние. Как будто человек услышал эхо громовых слов, сказанных средневековым проповедником-фанатиком:
Кайтесь, грешники, жалкие черви, кайтесь, грешники, богом проклятые!
Возможно, он также услышал громовой голос бога войны — советской «катюши», когда открывались ворота ада и человек мечтал стать червяком и уползти в землю. Может, этот мужчина, Рудольф Буссе, находящийся в расцвете своих сил, прятался в наспех вырытом окопе, прижимался лицом к земле и молился, чтобы жизнь его продлилась несколько секунд, еще несколько секунд. А над ним, перед ним, за ним, вокруг него все ревело, громыхало, стонало, охало:
Кайтесь, грешники, жалкие черви, кайтесь, грешники, богом проклятые!
Может, именно в эту минуту или за несколько минут до смерти он шептал: «Я буду хорошим, буду хорошим, господи боже!» Может быть! А может, его последние слова были вопросом: «Что мне нужно в этой стране?»
Что ты искал в этой и во многих других странах, Рудольф Буссе? Кто тебя сюда звал? Что ты здесь потерял, разве здесь что-нибудь было твое? Где бы ты ни родился, это определенно было за тысячу километров отсюда. Для чего нужна была такая дальняя дорога? Где ты на нее встал? В рейнской области? В Вестфалии? Куда она тебя вела? Через Смоленск, Киев к Сталинграду? И потом сюда, в словацкие горы?
Ты вспоминаешь, немецкий солдат, как было в Польше? Танки стремительно продвигались вперед, а ты шагал с засученными рукавами по пыльным польским дорогам и приговаривал: «Ух, эта чесотка, это чесоточная страна!» Потом ты пил коньяк, настоящий, старый коньяк В настоящем древнем городе Коньяк. Из Парижа ты привез своей жене шубку — это были твои самые большие трофеи. Никогда до этого и никогда после этого ты ничего большего, чем эта парижская шубка, не получал. А ты вообще знаешь, немецкий солдат, что было дальше с этой шубкой? Когда ты мерз под Москвой, к твоей жене пришел штурмовик и сказал: «Наши солдаты мерзнут в России, их нужно обеспечить на зиму теплой одеждой. Дайте что-либо теплое на зимний сбор…» И она дала, ведь и ты был под Москвой, дала ту парижскую шубку. А знаешь, что произошло дальше с этой шубкой? Ее было жаль отдавать на фронт, она была слишком хороша для него, да надо сказать, что она и не была такой теплой, как казалось, армии она не принесла бы много пользы. Ее стала носить в театр жена штурмовика, потому что старая шубка, доставшаяся ей от евреев, уже вышла из моды.
И где только ты не побывал, немецкий солдат Рудольф Буссе? А не был ли ты случайно на Балканах? Там не получилось веселой войны — на Балканах появилась смерть, которая уже вас не отпускала. Однажды ты с ужасом заметил, немецкий солдат, что смерть приходит не только к одним и тем же, что у нее всюду есть свои любимчики. Чего ты только не натворил в мире, немецкий солдат! Ты сжигал деревни, накалывал на штык детей, выгонял коров из чужих хлевов, насиловал женщин. Ты ходил мимо немецких военных кладбищ, как будто тебя это не касалось, а когда ты видел, как где-то в русской степи из вагона выносят деревянные кресты, ты смеялся и как ни в чем не бывало рассказывал своим приятелям непристойные шутки о парижских женщинах.
Если бы было можно, я охотно посидел бы с тобой, Рудольф Буссе, за кружкой пива. Мы могли бы с тобой кой о чем поговорить. Я предложил бы тебе такую замечательную игру, я сказал бы тебе: «Знаешь что, немец, отдай мне свой дом, жену, все, что у тебя есть, иначе я тебя спалю, испепелю, замучаю, уничтожу, повешу, утоплю, застрелю в затылок, сожгу огнеметом, раздеру, на клочки, раздавлю гусеницами танка! Не помышляй