суть, вычленять и понимать главное. А разве не смерть, в том числе и твоя собственная, на которую ты походя плюнул в своей лекции, является главным событием в жизни? Именно способность понять значимость смерти и является началом высшего ума, а отнюдь не способность заучить наизусть тысячи имен, названий и исторических дат или даже всю нейрологическую энциклопедию. Но до мощного мозга академика это пока не дошло, и он бойко и с шуточками сыплет цифрами и названиями, развлекая этим праздную публику и теша свое самолюбие.
Но как же тогда доказать людям свой ум? Ключевое слово здесь «людям». Да, если человек хочет что-то доказать людям, то тогда ему будут нужны и цифры, и названия, и даты, и другие вещи, которые производят впечатление на людей. Но если он говорит, что верит в Бога, а не в людей, то тогда это всё меняет, и цифры и даты тут уже не нужны, поскольку они не нужны Богу. Но лжет ли человек, когда говорит, что всей душой верует в Бога и всё делает для Бога? Может ли он это доказать людям? Ключевое слово здесь опять «людям». Людям свою веру человек может доказать только своей мученической смертью за веру, но видящему человеческую душу Богу он ее может доказать и по-другому. Как? Чтобы это понять, вернемся к доказательствам для людей. Может ли человек доказать окружающим, что он слышит в душе гениальные музыкальные симфонии, если этот человек не знает нотной грамоты и, соответственно, не может эти симфонии записать? Не может. Значит, он лжет? Не будем торопиться с этим обвинением, ибо музыкальные гении существовали за тысячи лет до изобретения нотной грамоты или вы думаете, что они появились одновременно с ее изобретением? Нет, Бахи, Бетховены и Чайковские существовали всегда, с сотворения мира, но свои симфонии могли слышать только они сами – в своей собственной душе, за пределы которой гениальные симфонии никогда не выходили. Имели ли тогда эти симфонии хоть какое-то значение? Если эти люди превращали их в горячие симфонические молитвы, обращенные к Богу, то имели, ибо Богу такие молитвы нравились и нравятся, а если не превращали, то это тоже имело значение, поскольку Бог был опечален тем, что Его дар не используется по своему прямому назначению, а лежит невостребованным и бесполезным. То есть для Бога доказать свою веру человек может в том числе и обращая свой дар в пламенную молитву. Людям же ничего не нужно доказывать. Зачем? Это людям не нужно, поскольку у них своя жизнь и свои собственные печали и горести – они и их-то едва могут нести, так что свою веру доказывайте Богу, а не людям. Пусть ваши симфонии остаются в вашей душе и звучат там, и не нужно бояться, что они останутся неоцененными – не останутся, ибо в этом мире без должной оценки ничего не остается. Обратить в молитву свой дар может и «мозговой» академик, мнящий себя умнее Бога, но пока он этого явно не хочет, ибо всё еще не вырос из детских штанишек. Имеющий глаза да увидит.
Уж не знаю, как это произошло, но я опять отклонился от заявленной темы. Впрочем, это не так уж и важно, поскольку затронутые мной вопросы также имеют ничуть не меньшее, а, возможно, даже большее значение. А если хорошо подумать, то от темы я ничуть не отклонился, а просто должным образом – всесторонне – в нее погрузился.
Для того же, чтобы полностью вернуться к теме запрета на упоминание смерти, позвольте вас спросить, когда в последний раз вы думали о смерти или говорили хоть с кем-нибудь о ней. Я говорю про серьезные размышления и серьезный разговор. Скорее всего, никогда. Людей давно приучили к тому, что об этом ни говорить, ни даже думать нельзя – это практически неприлично. Отпускать по этому поводу шуточки можно, как будто это тема для шуток. Даже умирающему нельзя говорить, что он скоро умрет, и ненатуральным голосом ему говорят, что всё будет хорошо. Почему же умирающему нельзя говорить о том, что он скоро умрет? Ведь у него осталось очень мало времени, чтобы обратиться к Богу и повиниться во многих вещах, которые лучше было бы не делать, но человека отвлекают от самого важного на пустые разговоры и наполняют пустыми надеждами на выздоровление. Вам это не кажется странным и неразумным? А ведь и когда человек был молодым, сильным и здоровым об этом нельзя было говорить, ибо такие разговоры не для молодых, не правда ли? Получается, что говорить о смерти нельзя ни в молодости, ни в старости – то есть никогда. Вольные и невольные слуги падших ангелов хотят, чтобы мы говорили и думали о чем угодно, но только не о самом главном, ибо как только мы начнем говорить о самом главном, появляется опасность того, что мы начнем понимать, где можно получить ответы на самые главные вопросы и на вопрос вопросов – на вопрос, что будет с нами после смерти. Вот это настоящий вопрос, а совсем не вопрос о том, какое количество клеток было в мозгу бестолково жившей, нелепо умершей и растерзанной на части равнодушными людьми в прорезиненных передниках молодой женщины. Где сейчас ее бедная, заблудившаяся в жизни душа? Вот вопрос, уважаемый академик, до отказа набитый не интересными для меня «знаниями». Вы себя об этом спрашивали или вам это не интересно? Вы считаете, что гораздо интереснее с шуточками и прибауточками ковыряться в ее мертвом теле? А ведь она когда-то она была маленькой девочкой и, сидя на полу, играла со своими куколками, рассказывая им, как она вырастет и выйдет замуж за принца. Мама приходила, улыбалась, целовала ее и гладила по головке с забавными косичками – той самой головке, в которой вы сейчас так равнодушно ковыряетесь. Или вы думаете, что она никогда не была маленькой девочкой? А у вас есть свои собственные дети, академик? Может быть, и дочь есть? Представьте себе, что ее куколок оттолкнули ногой в сторону, ее саму разорвали на куски, прилепили на них разноцветные бирочки и один из упырей тычет в них пальцем и с улыбочкой говорит: «А ведь сейчас и не скажешь, что она была дочкой академика. Видимо, он ее своей принцессой называл. Обратите особое внимание вот на этот кусок – он академичен! Хе-Хе!» Кстати, что вы думаете о падших ангелах и об их земных проектах, одним из которых и является проект «Запрет говорить о