Малин подошла к Фагербергу и протянула руку для приветствия.
— Инспектор Малин Брундин, следователь по уголовным делам.
Фагерберг коротко кивнул, не приняв протянутую руку.
Когда глаза Малин освоились в полумраке, она смогла получше разглядеть Фагерберга. На нём были белая рубашка и серый костюм, словно он собирался куда-то идти. Под слишком просторным пиджаком он был похож на скелет, обтянутый тонкой кожей. За крупным ухом прятался слуховой аппарат, с тыльной стороны ладоней бугрились толстые синие вены, которые, словно угри, змеились под его пергаментной кожей. Кожа на шее обвисла тяжёлыми складками, а длинные загнутые вверх папилломы росли прямо из его ноздрей. Это зрелище Малин мысленно сравнила с сорняками, которые тянулись к солнцу на неухоженной клумбе возле дома.
Однако взгляд Фагерберга сохранил остроту. Он неотступно следил за Малин, пока та, пройдя по комнате, не опустилась в одно из кресел.
— Как у вас тут мило, — сказала она, скользя взглядом по разложенным повсюду подушкам и расставленным на полке чёрно-белым фотографиям.
— Я стараюсь, — ответил он в то же время, как Роббан сел с ним рядом на диван, а Манфред тяжко опустился в кресло.
У Фагерберга с Роббаном в стаканах был напиток соломенного цвета, а посреди стола стояла початая бутылка виски. Возле неё лежали несколько книг. Верхней в стопке была, насколько Малин могла разглядеть, монография легендарного криминалиста и полицейского Отто Венделя «Мёртвые должны заговорить».
— Да, мы тут вспоминали былое, — сказал Роббан, кивком указывая на бутылку и книги. — В восьмидесятых мы пересекались в связи с убийствами. А в девяностых мы состояли в одном охотничьем клубе.
— Мир тесен, — констатировал Манфред.
— Хотите чего-нибудь? — спросил Фагерберг, накрыв одной костлявой рукой другую. Кофе, может быть?
— Нет-нет, — не беспокойтесь, — ответил Манфред. — Пейте виски, вы это заслужили.
— Значит, вы обнаружили инспектора Удин, — пробормотал Фагерберг.
— Да, — отозвалась Малин, вспоминая фотографию молодой женщины, которая лежала в папке на столе. Развевающиеся на ветру тёмные волнистые волосы, широкую улыбку и взгляд, исполненный веры в будущее.
Фагерберг потянул из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Не будете возражать, если я закурю?
— Нет конечно, — заверил Манфред, с вожделением глядя на пачку в руках Фагерберга.
— Должен сказать, меня эта новость повергла в шок, — хрипло произнес Фагерберг, прикуривая сигарету. Когда он втянул в себя дым, пылающее око моргнуло во мраке, а Фагерберг разразился лающим кашлем.
Малин поняла, что Фагерберга подвёл голос, но не была уверена почему — был ли он так сильно расстроен произошедшим с Бритт-Мари, или тому виной был табачный дым, или попросту всё объяснялось его почтенным возрастом.
— Я не перестаю удивляться, что люди творят друг с другом, — подал голос Роббан, опустошив свой стакан. — Когда мы потеряли Линду…
Он замялся, но заговорил снова.
— Да, я тогда всерьёз задумался об увольнении. Тогда я впервые потерял одного из своих парней.
— Одного из своих, — поправил он сам себя, с улыбкой встретившись взглядом с Малин. — Я ведь чувствовал, будто это была моя вина. Моя карьера неуклонно шла в гору. Я пришёл в Госкомиссию, когда мне не было ещё и тридцати. Стал самым молодым из когда-либо назначенных комиссаров, представляете? Всё складывалось несказанно удачно для меня. А потом случилось это. Но тогда я был уверен, что мы его возьмём. Потому что никто не может остаться безнаказанным, убив полицейского, так ведь? Только потом расследование убийства Пальме стало требовать все больше ресурсов, а наше дело так и осталось «висяком».
— С Бритт-Мари всё было иначе, — вставил Фагерберг. — Никто всерьёз не верил в то, что она могла стать жертвой нападения. Она ведь написала письма — и мне, и своему мужу, — в которых выразила намерение уехать. И по правде говоря, я не был удивлён, потому что она не годилась для этой службы.
Фагерберг стряхнул пепел в пустую чашку из-под кофе.
— Что конкретно вы имеете в виду, говоря, что Бритт-Мари не годилась для этой службы? — поинтересовалась Малин.
Фагерберг явно смутился, рот на его бугристом лице вытянулся в тонкую линию. Он сделал глубокую затяжку и, казалось, задумался.
— С тех пор прошло много лет. А тогда система была не готова.
— Не была готова к чему? — упрямо спросила Малин, явно не собираясь менять тему.
Фагерберг заколебался, но всё же решил идти до конца.
— Ко всем полицейским женского пола. Система была не готова, общество было не готово. Сейчас всё иначе. Сейчас, если кто хочет служить в полиции, будет только плюсом, если он баба, педик или мигрант.
Манфред незаметно поднял ладонь, и Малин пришлось проглотить едкий комментарий, уже готовый слететь с кончика языка.
— Как я уже упоминал в нашем телефонном разговоре, мы подозреваем, что Бритт-Мари могла вести… частное расследование, — сказал Манфред.
— Да, она всё никак не унималась по поводу этой своей теории — что преступник проникает к жертвам по крыше, — пробормотал Фагерберг. — Только это был полный вздор. Вы действительно считаете, что её убил Болотный Убийца?
— Действительно, — ответила Малин. — Судебный эксперт обнаружила в задней части черепа переломы, характерные для ударов тупым предметом. К примеру, если бы её головой били о землю, эффект был бы тот же. Точно как и у прочих убитых.
Однако Фагерберг словно пропустил её комментарий мимо ушей. Он всё ещё глядел на Манфреда.
— Вы действительно считаете, что это был Болотный Убийца? — повторил он свой вопрос.
Манфред переглянулся с Малин.
— Я тоже придерживаюсь этой версии, — ответил Манфред.
— Странно, — произнёс Фагерберг и притушил окурок в пустой чашке. — Тогда это такой же серийный убийца, как в Штатах. Сейчас всё зло — оттуда.
Манфред закашлялся.
— То, что биологическая мать Бритт-Мари обнаружила первую жертву…
— Однозначно было чистой случайностью, — оборвал его Фагерберг. — Для следствия этот факт не имел никакой практической ценности. Однако для Бритт-Мари, очевидно, он имел большое