не Лос-Анджелес, который точно провалится. Если случилось в Вашингтоне – случится везде.
Я когда-то работала на компьютере, давным-давно, когда они были огромными, громоздкими. Уже ничего не помню. К тому же, я слышала, это опасное дело – сколько ни старайся, ни осторожничай, все равно написанное как-то сохраняется, остается внутри и может быть раскрыто. Это меня и пугает – я буду уверена, что стерла, убрала, а знающий человек залезет глубоко, покопается и найдет мои тайны.
Блокнот взяла у Вадима в кабинете. Там у него на столике всегда такие вот черные блокноты разных размеров с названиями на латинице, дорогие. Конечно, и блокнот прятать нелегко. Но разве можно даже заподозрить, что кто-то еще может вести обычный, бумажный дневник? А прятать я его буду в свой косметический столик, в ящик с украшениями, под коробки и футляры, и запирать ящик на ключ. Это выглядит естественно. Вадим уж точно не будет любопытствовать. А если спросит – скажу, что боюсь за драгоценности. Писать буду, запершись в спальне. Это тоже никого не удивит. Я часто и так запираюсь. Когда ложусь днем поспать, к примеру.
В коридоре столкнулась с Оксаной. Она улыбнулась, я улыбнулась. Она знает, что я ее боюсь. Но, мне кажется, она должна бы меня уважать за умение притворяться и вряд ли кривит душой, когда говорит (обязательно при Вадиме): «Наталья Ильинична, как я восхищаюсь вашей выдержкой!» Она ведь тоже притворяется.
«Наталья Ильинична, вы в кабинет Вадима Александровича? Посмотрите, пожалуйста, там на полу нет Сашиного грузовичка? Зеленого? А то он все ищет, ищет, переживает. Захватите, пожалуйста, если увидите». Так она показала, что контролирует каждый мой шаг. Второй сигнал: знай, кто здесь хозяйка, кто приказывает. И еще – предъявляет свои права на Сашу.
Знает ли она, что я раскусила ее замысел? Что я вижу их пересекающиеся взгляды, ее руку на его руке, передающей ей солонку?
Яков Львович сказал: «Если мне не хотите открыться, пишите. Да хоть для себя пишите». Сказал, что, когда человек пишет, он уже отстраняется от проблемы и ему становится легче. Ну, не знаю. Вот я сейчас пишу вроде не о себе, о ком-то. Не до конца. Не получается до конца. Или так и надо?
Как-то стыдно, дико. Да не в этом дело. Как страх передать?
Я, когда шла по коридору, оглянулась. Оксана стояла вдали и помахала мне рукой. Какая наглость! Лица ее в полумраке я не могла разглядеть никак, но ведь видела, видела! Без маски, без фальши, без свидетелей оно у нее всегда как на ренессансном портрете. Никакое, без выражения, и оттого страшное.
Сейчас сижу пишу. За окном все темнее, темнее. И уже шорохи за дверью. Знаю, что проснусь ночью в два, в четыре. Закроюсь с головой одеялом и все равно буду слышать шаги, шепот. Ключ от ящика с дневником – под подушкой. Когда приедет Вадим, буду класть в карман халата. Это на ночь. Можно прятать в книгу и ставить на полку. Не между страницами, а в корешок. Продену в ключ ленточку, засуну внутрь так, чтобы не упал глубоко, ленточка будет фиксировать. Если доживу до завтра.
Сейчас два часа дня. Совершенно ясно, что в самом кошмаре, как сегодня ночью, писать не получится. А сейчас не хочется, потому что даже выспалась, полегчало, просто потому, что светло, и, как всегда по утрам, появились надежда и даже стыд за выдумки, беспочвенные страхи. И все равно буду писать, буду. Просто фиксировать, что могу. И в процессе разбираться – помогает, не помогает. Что правда, что неправда.
Ночью было так. Очнулась резко, включила торшер у изголовья. Самое плохое время – четыре часа. Полурассвет. За окном кто-то должен быть. Погасив свет, отвела край занавески. Фонари горели бессмысленно. Кирпичная дорожка. Газон. Куст жасмина. Никого.
Жасмин разлапистый, мощный. За ним притаился черный человек. Плечо, рука, нога. Лицо медленно выдвигалось, сразу повернутое ко мне.
Отшатнулась, упала на кровать, бешеный бой крови – в сердце, в голове – накрыла, укутала одеялом. Не хотела слышать и слышала по-звериному – сквозь окно, стены. Шаги по газону, вдоль стены, за домом. Открыл (ему открыли) заднюю дверь.
Под одеялом запоздало увидела – золотые зубы.
Шаги на лестнице, в дальнем коридоре. Тишина. За дверью? Дыхание? Поворот ручки?
Когда Вадима нет, я всегда запираюсь в спальне на ключ. Я всегда кладу на столик у кровати пульт и телефон. Если нажать на лиловую кнопку пульта, через три минуты появятся поселковые охранники. Для подстраховки я готова позвонить им же по мобильному. Но для этого надо освободить голову и руку, включить свет и не удержаться – увидеть дверь и движение ручки. Поэтому лежала, задыхаясь, в могиле.
Снотворное все-таки не приняла. Провалилась в сон, когда совсем посветлело.
Сегодня Оксана за завтраком принялась рассказывать. Что арестовали известного пластического хирурга. За педофилию с детьми. Со своими. У него две дочери. И он с ними. Жена увидела, что с дочерью что-то не то. Та рассказала. Жена и заявила в милицию. Была семья как семья. И вдруг… Каково жене! Живешь, живешь с человеком, ничего не подозреваешь. Гром среди ясного неба.
Оксана любит такие истории. Про убийства, изнасилования. Или просто сплетни. Пересказывает и при Вадиме. И вроде так, что все это про других, не про нас, что нас это не касается. Вадим поддакивает, ужасается. Или думает о своем.
Сегодня Вадима не было, зато Любаша слушала, раскрыв рот. Оксана, притворяясь дамой, поворачивает голову направо, налево, на каждого, когда говорит. А Любашу хлебом не корми. Подавая омлет, на Оксану уставилась жадно, с восторгом. За кетчупом на кухню прямо побежала, чтобы ничего не пропустить.
А если она завербовала Любашу? Та ее обожает. Надо с Любашей поосторожнее. Перестать жаловаться, откровенничать. Да я и не раскрывалась особенно. Один раз сказала, что Оксана прекрасный человек, но не совсем нашего круга. Потом, в другой раз, что обидно, что Вадим меня перед фактом поставил, когда Оксану нанимал. Но и это лишнее. Лучше помалкивать. Я Любаше всегда говорила «вы», а Оксана – «ты». Простые люди это любят.
Любаша глупа и не понимает, о чем на самом деле Оксанины речи. Тут есть о чем подумать. Любаша ведь тоже боится. И Оксана, наверное. Любаша вон верит в конец света. И Оксана вроде тоже. А я нет. Точнее, не верю в такой, предсказанный календарями и глупыми людьми. Тут Оксана зря старается. Но все они