в целом машина была ухожена. Она явно была частной, не служебной.
Из машины, надевая фуражку, выбрался милиционер, старший лейтенант, причём я его сразу узнал. Это был соседский мальчишка, ровесник Терентия. Я помнил его, он очень любил мою сушёную рыбку, всё время клянчил. Значит, стал участковым? Думаю, именно эту должность он занимает в селе.
Впрочем, показывать, что мы знакомы, я не стал. А он поинтересовался: кто я такой да что тут делаю? Не сразу, но я понял причину его интереса ко мне. В соседней деревне, находившейся в зоне его ответственности (той, где в прошлой жизни я покупал немецкое охотничье ружьё), увели бычка, похитители были на машине. Теперь проверяют всех чужаков, а меня здесь никто не знал, вот и заинтересовались: мало ли доглядчик или наводчик.
К счастью, удалось отболтаться, упомянув людей, которых он знал, и участковый уехал. Вот удивится, спросив у знакомых о родственнике и выяснив, что они меня не знают.
Когда стемнело, я на «Сессне» полетел в сторону Турции. У неё дальность тысяча семьсот километров, так что хватит. Настроение у меня упало, и далее находиться на территории Союза я не хотел. Планы я пока не изменил, вернусь через неполный год, а там видно будет.
* * *
Очнулся я всего час назад, лёжа в постели. Снаружи светало. Я находился в больничной палате. Бетонный, крашенный водоэмульсионной краской потолок, лампочка, проводов нет, простенький кондовый плафон, бормочущее радио. Очевидно, я снова в Союзе, но уже не время ВОВ. Что я могу сказать? Але-ап. Снова перерождение.
Я не знаю, это намёк, что ли? Мол, живи в Союзе, иначе бульк. Моя красавица яхта, которая двадцать лет служила мне верой и правдой – и вдруг такое. Я погиб в её отсеках, когда она шла ко дну.
И виноват не шторм. Я почувствовал удар, столкновение с кем-то. Посередине Атлантики с кем-то столкнуться – это как? С кем – без понятия. Была ночь, я спал. Яхта шла на автопилоте, на среднем ходу, со всеми сигнальными ходовыми огнями, светилась, как ёлочная игрушка. Так какого чёрта?!
Пробоина была такой, что моя яхта (кстати, своего названия у неё никогда не было, а надписи на корме я часто менял) камнем пошла ко дну.
После того моего посещения Союза, когда я узнавал о семье Красницких и Терентия Левашова, больше я туда никогда не возвращался: как-то желание пропало. Восемнадцать лет я просто колесил по разным странам, лишь в Англии задержавшись больше чем на два года. Однако не пребывал в праздности. Находил мастеров по разным специальностям, оплачивал обучение и учился. По кладам работал. Языки осваивал. Всё это мне действительно было очень интересно.
Кроме того, я не прекращал свои исследования и работу с Хранилищем. Даже не представляете, как я потом корил себя за это. В общем, хоть и работал я с осторожностью, но устанавливая новую структуру, которая должна была помочь при новом перерождении сохранить всё добытое, я что-то сделал не так (даже не подозреваю что), и моё Хранилище схлопнулось. Ну вот взяло и схлопнулось, и доступ к нему я так и не смог получить.
Попытка открыть новое увенчалась успехом – пять тонн, пустое. Ох, как я выл. У меня осталось только то, что было при мне ВНЕ Хранилища, а именно – яхта, на борту которой я и проводил эту работу. Это произошло за три года до моей такой вот бесславной гибели.
И теперь, когда я переродился, вся надежда у меня была именно на повторную инициацию и открытие Хранилища, причём не нового, а того, прежнего, с двумя тысячами тонн объёма, да не пустого. Хотя надежда была слабая. Если бы я тогда на психе не открыл новое Хранилище, то возможно, при перерождении при мне осталось бы прежнее, на две тысячи тонн, а так я всё сбил. Но надежда жила. Проверим.
Ох, надеюсь, схема, схлопнувшая Хранилище, сработала, и я всё верну. Вроде и заново набрать можно, восстановить запасы, но чёрт, это же всё моё, родное. Как говорил товарищ Шпак, это же всё, всё же что нажито непосильным трудом, всё погибло! Ох, как я выл, когда осознал это. И главное, кроме себя, винить было некого.
Ладно уж, хватит себя терзать. Пропало и пропало, новое наберу, благо знаю где, искать уже не потребуется. Если прежнее Хранилище не откроется, выть уже не буду. Но, чёрт возьми, чтобы я ещё раз такие эксперименты проводил…
А теперь пора выяснить, куда я попал, и побыстрее добраться до воды. Я уже проверил – попал снова в мальца, скорее всего семилетнего. Руками и ногами подвигал, тело вроде в порядке, но на голове – шапка бинтов. Там тупо ныло, видать, гематома. Видимо, эта травма и выбила прежнего владельца из тела, а я заселился в уже пустой сосуд.
Самое важное – выяснить время. Судя по обстановке, точно не предвоенное и не время ВОВ, а более позднее. Вскоре диктор по радио под кряхтение соседа, прибавившего громкость, сообщил, что московское время – семь утра, шестое февраля, и выдал сводку новостей. Февраль какого года, гад?! Что, сложно год сообщить?! Хотя месяц тоже не радовал: было ясно, что зима за окном, слышно было, как вьюжило, и холод от окна шёл.
Да, раз зима, в речку не нырнёшь, чтобы инициацию пройти, да и бочку с водой поди поищи. Интересно, где я, в какой местности или городе? Здесь есть бассейн? Или придётся полную ванну набирать и там нырять? Вот сиди и думай. Что ж, пора в себя приходить.
Уже рассвело, в комнате стало вполне светло, да и свет включили. Откинув шерстяное, с бело-синими квадратами одеяло в белом пододеяльнике, я аккуратно сел.
– О, парнишка очнулся, которого вчера привезли, – бодро сказал мой сосед, который баловался радио.
Я думал, радио его, но нет, просто радиоточка рядом с ним. Ишь ты, что это за больница и палата такая, что здесь радиоточки есть?
В палате были четыре койки. Две у окна заняты, третья, ближе к двери, свободна, полосатый матрас на ней скатан, и четвёртая моя, тоже у двери. Небольшая палата, надо сказать. Сосед мой, которому было лет за сорок, пузатый такой, тучный, краснолицый, сидел на своей койке. Видимых повреждений у него я не видел, Напротив него сидел парнишка лет четырнадцати с гипсом на руке по самое плечо. Похоже, локоть повредил.
Парнишку сосед послал за медсестрой, а сам поинтересовался у меня:
– Ну,