я сам, ещё до заморозки. В то время я убирал ожоги со спины и до лица ещё не дошёл, оно было прежним. На одной из фотографий я стоял на фоне статуи Свободы, на другой – рядом с водопадом.
– Это в Нью-Йорке, а это Ниагарский водопад. Валерик, братишка.
Почему я это всё говорил? Причина заключалась в том, что Алёна, не зная меня, заочно была влюблена. Не в реального Терентия, а в того геройского пацана, выбиравшегося из башни горевшего танка. Столько себе надумала, так его идеализировала. Я понял это, когда мы общались в музейном уголке школы. И знаете, неприятно было. Вот я и попытался спустить её на землю. Может, несколько грубо показал ей реальную жизнь, но лучше так, пусть быстрее взрослеет.
А утечки я не боялся. Даже если и разболтает (мало ли что) – ну, будут искать в Южной Америке многочисленную богатую семью. А я в очередной раз сменю внешность и буду, посмеиваясь, наблюдать за их метаниями. Опасности для себя лично я не видел.
Общаться с Алёной дальше я желания не имел. Да и она, погрузившись в себя, молчала, явно обдумывая услышанное. Поэтому я встал, отряхнул плавки, быстро собрался и сказал:
– Прощай.
Фотографии я забрал (нечего такими уликами разбрасываться), закинул за спину небольшую сумку, поправив на плече перехлестнувшийся ремень, и энергичным шагом направился прочь. Отойдя подальше от станицы и убедившись, что рядом никого, достал мопед и покатил прочь.
Теперь в Андреевское, хочу узнать, что там и как у Марфы Андреевны и у остальных. Да и насчёт Терентия Левашова хочу узнать. Я считал подлостью не предупредить его отца, капитана Левашова. Письмо ушло за две недели до начала войны, номер части я вспомнил, старые письма Левашова читал, довоенные. Надеюсь, он получил письмо и не стал сажать супругу на тот обречённый поезд, идущий на Киев. Пешком уйти шансов было больше.
Теперь я хотел узнать, выжили ли они и как это письмо повлияло на историю. День Победы в этой истории пришёлся на седьмое мая. Ну не я же тут причастен? Ну уничтожил я пять сотен немцев и румын в селе у лагеря военнопленных (остальных бывшие пленные добили) и сотни четыре немцев у станицы. Ну и плюс полусотню, пока трофеи по немецким тылам добывал. Но это капля в море.
Вот так размышляя, я и катил на мопеде. С ним я не привлекал внимания, хотя «Рига» мне уже поднадоела, хотелось бы что-нибудь поудобнее, вроде моего фиолетового джипа. Колёса у него большие, внедорожные, самое то.
Впрочем, не дожидаясь темноты (я как раз в низине был, вокруг никого), я всё же сменил мопед на внедорожник. Достал не новенький жёлтый джип, а обычный «виллис» сорок четвёртого года выпуска. Он выглядит как новый, каковым и является, всего полторы тысячи пробега, я ездил на нём по горным серпантинам Китая. Дальше погнал на нём.
Да уж, двигаться по ровному асфальтированному шоссе или по полевой дороге – это две большие разницы. Машина – тот ещё попрыгунчик, но все помехи проходила с достоинством. Гнал я на приличной скорости, позади стоял столб пыли, поэтому рассмотреть, кто находится в кабине, было сложно.
Добравшись до шоссе, ведущего из Ростова в Краснодар, которое явно недавно было асфальтировано, я погнал уже по нему. Тут как раз стемнело, что позволило мне сменить «виллис» на «форд-мустанг». У меня их две: с железной крышей и кабриолет. Поверьте, ездить на кабриолете ночью, или даже вечером – на любителя. Холодно. Уж лучше с крышей.
Я шёл под сотню, обгоняя попутные машины и аккуратно обходя встречные: прут, скоты, по центру трассы, как будто купленная. Впрочем, разметки нет, и ездить ночью – ещё тот квест.
После посещения станицы мне нужно было развеяться, а скорость всегда помогала. Помогла и на этот раз. Отпустило. Даже Ростов ещё не показался, а у меня уже как камень с души свалился. Притормаживая, я съехал на обочину, покинул машину и, потягиваясь, убрал её в Хранилище.
Отойдя чуть в сторону, я достал уже «Ирокез», он мне нравился своим брутальным видом, дальностью и скоростью. В воздух я поднялся уже в самом хорошем расположении духа и полетел дальше.
Так и добрался до Андреевского. Сел неподалёку, обслужил все три единицы техники, а подумав, и «Ригу» тоже. После чего завернулся в спальник и завалился спать. Спальник был летней комплектации, с москитной сеткой, я купил его в Австралии. В комплект входил ещё гамак, но здесь я его не использовал.
Проснулся я часов в восемь утра, сельские уже давно встали. Привёл себя в порядок, взбодрился в речке, позавтракал и прогулялся до села. Даже странно, как всё здесь знакомо и незнакомо. Что-то новое появилось, но и старого хватало. Пропустил трёх мальчишек-велосипедистов, кативших по уклону к речке, и подошёл к дому Марфы Андреевны.
Дом был построен явно по-другому, и жила тут другая семья. Меня угостили чаем, мы разговорились. Марфа Андреевна вышла замуж и уехала с детьми в райцентр, к мужу. Был у неё мальчик, Терентием звали, фамилия Левша, инвалид войны, нога не сгибалась. Помер в сорок шестом от лихоманки. Рассказали и о том, что с девчатами стало: Марфа Андреевна хоть и переехала, но сельчане руку на пульсе держали, родственников в райцентре много, вести доходят.
Задерживаться в селе я не стал, покинул его, когда время ещё даже к обеденному не подошло. Смысла не видел задерживаться. Да, немало знакомых лиц наблюдал, повзрослевших, постаревших, но всё это осталось в прошлом, и общаться я желания не имел.
Я думал о капитане (тогда капитане) Левашове. Или письмо не дошло, или он его проигнорировал. Почему-то я был уверен в последнем: он тот ещё упёртый баран, и это ещё мягко сказано. Впрочем, свои генеральские погоны он получил заслуженно, в верхах таких любят. Стоит ли его найти и спросить: зачем? Думаю, нет. Если жив, это давно на его совести. Странно, что история ни на миг не поменялась и Терентий умер именно здесь.
Я шёл по обочине гравийной полевой дороги не торопясь, заложив руки за спину и особо не глядя по сторонам, хотя ближний круг контролировал. Поэтому когда со спины подкатила машина с выключенным мотором и притормозила возле меня, я, даже не вздрогнув, лениво обернулся.
Это была бежевая «Победа», далеко не новая, лет десять. Снизу у порога – длинная и вдавленная царапина: видимо, притёрся к чему-то. В месте царапины проступали пятна ржавчины, но