драконицей, ни за что не позволила бы океану сделать такое с людьми! Я бы стала Демоном вместе с Ником, и мы бы спасли королевство!
«Это моя вина», – мысль, как заноза, сидела в голове, пока я слабо барахталась в воде, теряя зрение от морской соли. Вскоре я уже не видела ничего, кроме высоких волн, над которыми клубился белый снег.
Течением меня сносило от остатков Нимфеума в открытый океан. Усиливался шторм, а я слабела. Где-то вдалеке виднелось черное пятно. Никлос разыскивал меня в другом месте. А я уже не видела смысла отвечать на его зов. Холод добрался до головы, и мне стало до странности тепло. Мысли разбухли, как вата, все стало безразлично.
Опустились руки. Я подумала: «Если сможет найти – так тому и быть». И закрыла глаза.
Вода быстро утянула вниз. И тогда я почувствовала их. Даже сквозь прикрытые веки разглядела в мутной воде белые фигуры с длинными черными волосами, которые, как паутина, охватывали подводное пространство, протягиваясь ко мне. Я услышала их скорбную песнь, ощутила их мелкие коготки-мысли, лезущие в голову: «Отпусти и забудь, прими и умри». Совсем как когда-то обещала проклятая Флакса. Она желала мне этого. Посеяла во мне отравленные зерна. «Гляди, Селеста, вот он – иной выход!»
Даже в тупой от усталости голове это прозвучало так, что я напряглась. Какой бы убаюкивающей ни становилась зимняя вода, во мне проснулось желание выжить. Вопреки этим тварям и расчетливой дряни Флаксе.
Из последних сил я потянулась вверх, чувствуя, как их волосы обвивают мои икры, с нежностью удерживая внизу. Уходил воздух, а мне никак не удавалось преодолеть путы утопленниц. Выгнать из головы злое пение. Освободиться и всплыть.
Я начала биться. С закрытыми глазами, теряя ориентацию, я пыталась сражаться с ними, заставляя кровь кипеть, чтобы не уснуть, чтобы добраться хотя бы до поверхности. В какой-то момент удалось вновь призвать ариус и всплыть, я почти смогла дотянуться до ледяной свежести воздуха, ощутить его колебания, в которых чудилось нечто знакомое. Нечто, способное меня спасти. Моя рука оказалась на поверхности, и я пустила остатки ариуса белыми шарами, чтобы он взмыл в небо, и Никлос смог меня отыскать.
Один рывок – и долгожданный воздух ворвется в легкие, я буду спасена!
«Ты забыла, что он мертв? Забыла, что тебя ждет, когда окажешься там? Вновь в клетке, на железной цепи, под надзором. Он будет пытать тебя с любовью, и не будет ни капли надежды. Зачем сражаться, когда здесь ты станешь свободной? Никто больше не причинит тебе вреда. Убаюканная морем, ты освободишься от оков…»
Их слова забрались так глубоко, что я застыла. И этого секундного сомнения хватило, чтобы путы плотно обхватили мои бедра и рывком уволокли вниз за мгновение до того, как король заметил мой свет над водой.
Меня тащило все глубже и глубже, и я закричала, не в силах больше терпеть, впуская огненную воду в легкие.
И я умерла.
* * *
Никлос
Ему почудилась вспышка над водой, и он устремился к ней, силясь хоть что-то углядеть среди вставших дыбом волн. Никлос чувствовал, что она где-то здесь, выбивается из сил, уходит на дно и вот-вот исчезнет. Ариус, вырвавшийся из нее из-за смерти лже-Артана, оказался таким мощным, что даже нориус отступил, выбросив Ника на берег, подальше от раскаленных добела вспышек серебра, на которые даже смотреть было больно, – и король ослеп.
А когда прозрел, время уже было упущено. Белая тьма выплеснулась из Селесты полноводной рекой, ее остатки держались на поверхности, забивая нюх нориуса. Ник не чувствовал саму Селесту – только отзвуки былого удара. Однако он ощущал: под водой что-то творится.
Наплевав на собственную усталость и боль от свежих ран, Никлос устремился вниз, кутаясь в нориус, как во второе одеяло. Представшая перед ним картина ввергла короля в ужас, от которого перехватило дыхание и вздрогнула душа. Он видел сотни, а то и тысячи ше́лки, которые, как косяк рыб, кружились вокруг одного места, пряча что-то за заслоном черных волос, видом своим напоминавших щупальца самых страшных медуз.
И они пели. Слова не доходили до мужчины, не было ему дано познать смысл молитв мертвячек. Ник мог лишь завороженно наблюдать за бесконечным кружением, пока не стряхнул с себя силу видения и не устремился прямиком в центр, с помощью нориуса отгоняя от себя особо настырных тварей.
Даже будучи его морскими солдатами, подводной армией, они оставались непокорными. Шипели и порывались броситься на короля, демонстрируя жуткий оскал. Ше́лки направляли потоки своего гнева из-за вторжения в свой священный танец, ставший ритуальным кругом. Если бы не Сделка, то они непременно разорвали бы Никлоса на мелкие кусочки.
Если бы смогли. Нориус жалил любую, что слишком рьяно демонстрировала агрессию. Он бил их, а они не смели дать отпор и только расходились в стороны, пока король не добрался до центра. И не застыл в ужасе, глядя на то, что те так берегли.
Перед ним была обнаженная дева, застывшая вертикально, с закрытыми глазами и умиротворенным выражением лица. Прижав руки к груди, она чуть склонила голову, будто спала, а ее волосы, поднявшиеся вверх, медленно насыщались темным цветом, слипаясь в извилистую линию. С ее кожи сходил цвет, она становилась почти серебристой, светящейся в тусклой воде от слабых лучей, пробивавшихся сквозь толщу воды.
Утопленницы расступились, когда Ник подобрался ближе, замерев рядом с ней. Он вытянул руку, чтобы коснуться ее щеки, и в ту же секунду она открыла прозрачные, будто подернутые пленкой глаза. И закричала, да так громко и по-звериному яростно, что Никлос отпрянул, уходя все дальше и дальше, пока то, что некогда было Селестой, продолжало истошно вопить, гневно глядя на него. Теперь на ее руках появились когти, а во рту – акульи клыки.
Селеста полностью переродилась в ше́лки.
Когда тварь прекратила кричать, завопили остальные, закружившись восьмеркой вокруг них, скрывая обзор. И как бы мужчина ни махал руками и нориусом, пытаясь отогнать мертвячек, чтобы вновь увидеть ее, они будто с цепи сорвались, наседая на него, хоть и не трогая. Совсем скоро вакханалия прекратилась, крик оборвался, и они ослабели, двигаясь теперь плавно и медленно, демонстративно не глядя на своего угнетателя.
Девушка исчезла. Король не чувствовал ариуса. Все стало так, будто белокрылой и вовсе не существовало.
Он не знал, сколько времени пробыл под водой в защитном кольце нориуса. Не заметил, когда выбрался на берег, уткнувшись коленями в жесткую и холодную гальку, безучастно наблюдая, как