черную пену. Дракол жалобно выл, извиваясь всем телом и молотя по воде всеми десятью лапами и длинным хвостом, но тьма медленно захватывала его, пока не поглотила окончательно.
И сдавила до черных пузырей, взлетевших и разом лопнувших в небе.
Оглушительная тишина обернулась неожиданными воплями иных морских тварей. По ним будто прошла волна, от которой они растерялись, вмиг лишившись разума и цели.
Нападая на драконов, они утратили и тактику, и стратегию, и изворотливость морского разума, действуя, как дикие звери, атакующие под гнетом страха. Многие бросились обратно в океан, скрываясь в черных глубинах, другие пали от ударов перегруппировавшихся драконов, не успев никому более навредить.
Бойня окончилась. Но как бы солдаты и их командиры ни вглядывались в пышные буруны над водой, нигде не было видно короля. Сразив морского дракола, он испарился. И никому не было ведомо, что же с ним произошло.
* * *
Тело горело изнутри, и Никлос не мог остановить вопль, летящий из его пасти. Чтобы не было слышно звериных криков, он набрал в рот крупной гальки – единственное, что не стиралось в труху драконьими зубами. Казалось, будто вместо тела – лава с лопающимися пузырями, в которые без конца бьются ледяные молнии, прорываясь, как паутина, сквозь чешую.
После подводного сражения, освещенного исключительно голубым сиянием туши дракола, поглощенного потоком нориуса, Ник утратил связность мыслей. Горячка боя спала, и навалилась бесконечная, всепоглощающая боль, от которой ныли клетки, связки и сухожилия, рвались мысли, взрывались агонией чувства, и оставалось одно желание – холода.
Выбравшись из воды на каменистый берег где-то вдалеке от столицы и дворца, король ползком добрался до подножия заснеженных сосен и уже человеческим лицом окунулся в снег, зарываясь в него с головой. Раздалось противное шипение, и вместо снега образовалась лужа, быстро смерзающаяся в комки с бурыми разводами.
Пытка не заканчивалась, и он полз дальше, пока не лишился сил и не погрузился в долгий, тягучий, как патока, сон.
Он вновь держал ее в руках. Сразу после залихватской победы над драколом, под ярким голубым небом, окруженный верными товарищами и преданными подданными. Отовсюду рукоплескали восторженные горожане: девицы бросали цветы и платки, мужчины аплодировали, а она смотрела с таким искрящимся счастьем в глазах, что внутри тепло превращалось в огненный вихрь.
Никлос, под довольный хохот Селесты, берет ее на руки и уносит вверх, сквозь солнечный свет, прямо в их опочивальню, где раскладывает девушку на шелковистой перине, пока она заговорщически прикусывает нижнюю губу, приставляя к мужской груди голые пальцы ног, удерживая его на расстоянии.
Ник не может устоять и облизывает каждый пальчик, наслаждаясь ее смехом. Стаскивает последнюю ажурную преграду с женских коленок и спускается вниз, слыша ее прерывистое дыхание, чувствуя, как сильно впились дамские пальчики в его волосы. Не сдерживается и разом входит в нее, наполняя до предела.
– Моя, наконец-то моя! – почти кричит мужчина, когда Селеста в забытье наслаждения шепчет его имя.
В момент пика сердце пропускает удар – и вместо стонов удовольствия король слышит вопль, видит ужас в глазах любимой, а после оборачивается и глядит в обезображенное отражение. Его лицо изуродовано огнем дракола. На теле сияют голубые следы от когтей. Левая рука едва двигается – сквозь рваные края укусов проступают кости и сухожилия.
Он стал монстром, и девушка под ним в отчаянии пытается вырваться. А когда Ник отпускает ее, сам в ужасе раздирая свое лицо, комната начинает дрожать и плыть, как при землетрясении. Селеста продолжает кричать, бросается к выходу, но каменная кладка разваливается под ее ногами, и она падает в пропасть, в последний момент ухваченная его рукой. Но девушка отвергает помощь короля и пропадает в черноте разлома.
– Селеста! – с криком просыпается Ник.
Подскочив, он видит вокруг сосны, слышит, как волны бьются о берег, и замечает вдалеке над морем тусклую полосу – светает. Он потерял целую ночь. Встревоженный жутким сновидением, король ощупывает кожу и понимает ужасающую правду: сон отразил реальность. Дракол действительно его искалечил.
В морской воде не видно очертаний лица, а подушечки пальцев на руках слишком обожжены. Прикосновения вызывают шипение сквозь зубы, и он едва удерживается от стонов, когда пытается ощупать нос и лоб. Унявшийся жар сменился отвратительным холодом и мелкой дрожью – после превращения на Нике остались лишь рваные, некогда белые брюки.
Не зная, чего ожидать, король направился босиком по берегу в сторону скал. Когда местность стала узнаваемой, он, несмотря на слепящую боль, использовал нориус и перенесся в один из скрытых проходов дворца, откуда добрался до потайных комнат.
Когда-то в одной из них Ник прятался с Артаном и Селестой, не подозревая об истинных масштабах заговора. Теперь его мысли упростились до примитивных страхов: зная, в каком огне пришлось побывать, мужчина понимал, что обезображен. Никто не пожелает видеть таким каргатского короля. Он станет призраком.
Стянув с одного из зеркал пыльное полотно, Ник зажмурился, страшась собственного лица, а когда приоткрыл глаза, зажмурился вновь, пытаясь изгнать из памяти страшное изображение. Не выходило. Чудовище до неузнаваемости искалечило его.
Вместо черноволосого красавца был демон, отдаленно похожий на человека. Ему срочно требовалось лечение – нориус мог подлатать самые опасные следы клыков, когтей и огня, но он не обладал волшебной силой ариуса, и из полузатянувшихся ран все еще сочилась кровь вместе с чем-то желтым и белым.
Волосы почти полностью спеклись, исказились черты лица. Глаза, хоть и не утратили зоркости, приобрели могильную белизну, и король смотрел, как сквозь мелкую серую пудру, которую никак не получалось смыть с белков. Губы сгорели, отчего ему постоянно хотелось пить. Нос провалился вовнутрь, став уродливой картошкой, исчезли брови и появились бугры на щеках и лбу.
Тело меньше пострадало: отсутствовали те жуткие следы, что он видел во сне, не было и голубого свечения сквозь кожу от следов когтей. Огонь затронул плечи и грудь, прошелся вниз до живота, частично задев спину, – но все это были поверхностные раны, причинявшие неприятную, стягивающую боль. И, как во сне, сильнее всего задело его левую руку. Хоть и не до кости, однако сжимать ее в локте было невыносимо.
В бессилии опустившись на грязный пол, Ник дотронулся до пыльного отражения и усмехнулся.
«Дурак. Еще недавно ты с каким-то безразличием сочувствовал трагедии Акроша, утратившего зрение и получившего огненные шрамы на некогда красивом лице. А теперь, как в насмешку, приобрел еще бо́льшее уродство, сравнимое с тем, как был искалечен Деян. Ты так часто видел раны и травмы других, но никогда