хозяйка дома. А в «Пиковой даме» Германн попал именно туда, куда и следовало, — в комнату Старухи, а не к ожидавшей его Лизавете Ивановне.
Видимо, вскоре Долли поняла беспочвенность своих желаний послужить «ангелом-хранителем». Ее тайная «эскапада» в отношении Николая I закончилась очень печальными размышлениями в январе 1832 года: «Когда я танцую на бале, и мой взор случайно останавливается на Императоре, меня всегда охватывает мучительное чувство! Эта импозантная фигура, это благородное красивое лицо, несомненно, говорят о необычайной душевности. Я уверена, что его душа способна возвыситься над заурядностью, что она достойна быть выше миллионов других душ! Но суровое выражение его прекрасного чела выдает вместе с тем и нечто другое — его душа скована бронзовыми оковами, она не может оторваться от земли, она жестока, угнетает его, не позволяет расслабиться. Этот взгляд неумолим, и нужно иметь большую смелость, большую независимость духа, чтобы, встретившись с ним, выдержать его! Как жаль, что сие прекрасное и блистательное создание, столь могущественное и всесильное, которое могло бы получать лишь одни благословения, вызывает только страх, слезы и стенания! Но как знать! Может быть… Господь подчас превращает властелинов в свое оружие кары и назидания! А будет ли и само орудие когда-нибудь также наказано?»[468]
Портрет императора Николая I с собачкой. Е. И. Ботман. 1849 г.
Что ж, «флорентийская сивилла» не ошиблась. Но вряд ли даже врагу можно пожелать то, что пережил Николай I, получая известия из осажденного Севастополя. Кстати, о чьих слезах речь? 6 октября 1831 года служили благодарственный молебен в честь окончания войны с Польшей: «Когда гремели салютные залпы, я думала о потоках слез, которые льются и еще долго будут литься в Польше». То есть речь опять о поляках. И польские слезы — не вода. Просто не стоит делать их единственными слезами в мире.
«Чем ремесло мое нечестнее прочих?»
Для Пушкина размышления о Польше включили иной пласт смыслов. Если бы «Гробовщик» был написан после «Клеветникам…» и «Бородинской годовщины», он стал бы доказательством запоздалого прозрения поэта. Но он появился 9 сентября 1830 года в Болдине, то есть еще до столкновения с Польшей. Тем не менее этот текст находится в поле пушкинской прозорливости — предвосхищает грядущее — хотя сам автор этого и не знал. Даже если на сознательном уровне поэт занял определенную позицию, то неосознанно воспринимал происходящее во всей сложности и трагичности.
«Гробовщик» — ответ самому себе на вопросы, которые еще не встали в повестку дня. В январе 1831 года император повторил в письме брату давно заданный вопрос: «Кто из двух должен погибнуть, — так как, по-видимому, погибнуть необходимо, — Россия или Польша? Решайте сами». Он за себя решил. «Средства исчерпаны… что же мне остается делать?»[469]
Бургоэну было сказано: «Мои-то дары они и обратили против своего благодетеля. Прекрасная армия, так хорошо обученная братом моим Константином, снабженная вдоволь всеми необходимыми предметами, вся эта армия восстала; литейни, оружейные заводы, арсеналы, мной же столь щедро наполненные, послужили ей, чтобы воевать со мной».
Но что в результате? Гробы, гробы, гробы. О таком исходе еще Александра I, обустраивавшего Польшу, предупреждали практически все. Теперь же его брат, как во время мятежа на Сенатской площади, пожинал то, чего не сеял. Несчастная судьба. И во время Крымской войны, у которой будет множество причин, он, помимо прочего, пожнет и восстановление Александром I Франции как великой державы. Это не ошибки венценосного «Ангела», а особенность его взгляда: Александр до определенного предела предпочитал интересы Европы, которую воспринимал как передовой отряд человечества, именно ее нужды он ставил во главу угла.
«Что же мне остается делать?» — мог спросить Николай I. Вывозить гробы. Ибо земля не всегда в согласии с небом, а люди живут и воюют друг с другом на земле. Гробы еще понадобятся, недаром на вывеске гробовщика надпись: «…отдаются напрокат и починяются старые». Гробовщик «угрюм и задумчив», молчалив, рот он открывает, только «чтобы журить своих дочерей». А когда при возвращении из гостей едва попадает домой, разбудив дворника, «Адриян разбранил его по своему обыкновению». Весьма похоже на манеру государя срываться на подчиненных.
Имя героя тоже поведет к царю. Оно дано в русском звучании «Адриян», так звали торговца гробами из Москвы, недалеко от лавки которого поселился женатый Пушкин. Латинский же вариант — «Адриан» — содержит намек. Римский император Адриан был известен усилением личной власти и централизацией деятельности государственных учреждений, иными словами, подтянул к себе все рычаги управления. И это похоже. Наконец, он обезопасил границы империи, построив целые системы укреплений. До сих пор известны валы Адриана. Нечто близкое укреплению границы при Николае I.
Названный в честь императора город Адрианополь послужил местом подписания мира 14 сентября 1829 года, после недавней войны с Турцией. Пушкин, как и многие, высказывал недовольство по поводу отказа от захвата Константинополя, выразившееся в его стихотворении «Олегов щит». Славная традиция побед на юге была прервана. В черновике он писал:
И [дале] двинулась Россия
И юг державно облегла
И пол-Эвквина вовлекла
[В свои объятия тугие].
У Российской империи «тугие объятия», вовлечет — рад не будешь. По звучанию очень близко к «Недвижному стражу», а значит — и к последующей «Бородинской годовщине». Обида за Адрианополь отразилась и в «Гробовщике».
Теперь Адриян хмуро смотрел в окно и продавал гробы. Он «за порядочную сумму» приобрел себе «желтый домик» на Никитской. Цвет власти — не только из-за золота или платья Екатерины II — но и из-за цвета стен Зимнего дворца, что хорошо видно по картинам многочисленных парадов первой половины XIX века. К идее «желтого дома» мы еще вернемся, говоря о «Пиковой даме». А сейчас отметим, что покупка обошлась недешево. Николай I заплатил высокую цену за то, чтобы водвориться в императорских покоях.
Когда гробовщик отправляется в гости к Готлибу Шульцу, где встречает других торговцев, его прототип оказывается у немецкой родни в кругу иных монархов. Возможен намек на поездку в Берлин. «Гости начали друг другу кланяться: портной сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все булочнику и так далее». Эта строка ведет к известной детской считалке, существовавшей и в XIX веке: «На златом крыльце сидели». Вместо «сапожник, портной» нужно читать «царь, царевич, король, королевич». Ответ на вопрос: «Кто ты будешь такой?» — страшен: «Гробовщик». Вот «ремесло властелинов», о котором писала Долли.
Адриян слышит слова будочника чухонца Юрко (имя дано в польской огласовке): «Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов». Пей, царь-батюшка. Ту же чашу яда, которую Пушкин не принял из рук Катенина: «Не пью, любезный